Красная звезда юга

Бишоп закончил сборку третьего мотора, стал устанавливать бусоль и альтиметр, которые Кредо купил у Гуареса после долгого торга.
Бишоп устал. Его глаза ввалились. Даже сон стал менее крепок. Он мечтал о Кончите и путал ее с Тони. Но человек, с которым он заставал ее, был не толстый импресарио, а Кредо-лысый. И у Кредо была всегда удовлетворенная улыбка. Кончита была девушкой слова. Она обещала: «Я поеду с ним в Европу и буду его любовницей столько времени, сколько он захочет».
А ночью, прислушиваясь к крикам, доносившимся из чащи на крутом склоне берега реки, он невольно принимал их за призыв Кончиты…
На девятый день даже сам Кредо заметил, что Бишоп плохо выглядит и с трудом работает. За завтраком он сказал ему:
— Вы закончили ремонт. Вы поставили на место бусоль и альтиметр. Так почему же вы не попробуете запустить моторы?
— Собираюсь это сделать сейчас, — ответил Бишоп. — И если все пройдет хорошо, то мы сможем отбыть, скажем, около девяти часов.
— Отлично. У нас ведь неотложные дела в Буэнос-Айресе.
Дон Диего воспользовался случаем, чтобы высказаться, а это он делал весьма редко.
— Очень неотложные. Чем раньше мы достанем деньги, которые я спрятал для генерала, тем скорее вернемся в Эсперанца и Соединенные Штаты, и тем скорее сможем поместить деньги туда, где они будут приносить доход. Состояние, которое зарыто, не принесет ничего.
Бишопа очень интересовало, предложит ли Кредо ему небольшое вознаграждение, когда они пересекут Рио-Гранде. Вероятнее всего, он этого не сделает.
Кредо считал, что те деньги, которые он истратил на спасение Бишопа от расстрела и на ремонт и покупку необходимых деталей, были вполне достаточной оплатой. В сущности он был прав.
Бишоп наблюдал за Кончитой, которая преклонила колени перед примитивным алтарем. Потом она зажгла очередную свечу, вероятно, за спасение своей сестры.
Бишоп оттолкнул свой стул и вышел из «кантита» с пальмовой крышей, потом пересек поле и подошел к дереву, под которым его ждал «утенок». Итак, сейчас он узнает, работают ли моторы нормально. Он подложил клинья под колеса и сел в кресло.
Включил первый мотор. Он работал так же, как в Коралио… Но мотор № 2 чихал и захлебывался, как старый танцор, преследующий свою утраченную молодость. № 3 вздохнул и отказался работать.
Поток пота потек по лицу Бишопа и стал капать на штурвал. Он посмотрел наружу. Под носом самолета расположилась маленькая группа: «германец» и «Кукарача» откровенно издевались. У Кредо и дона Диего был сумрачный вид. Гуарес и маленькая индианка были просто заинтересованы. Бишоп не видел Кончиты. Потом он услышал позади себя шорох и, оглянувшись, увидел, что она стоит перед его кабиной. Спокойным голосом она спросила:
— Вы, значит, не удовлетворены?
Бишоп выключил контакты.
— Это слишком слабо сказано. Они еще хуже, чем были. Мы даже не можем взлететь.
— Я могу сделать одно предложение, Джим?
— Валяйте.
— Когда Мария и я были маленькими, мы жили в Монтевидео. Немного за городом, у берега моря. И у нас был старший брат, который интересовался моторными лодками. Не помню, чтобы я видела его вне лодки. Но наша семья была очень бедная и все его лодки были старыми, а моторы в скверном состоянии.
— Так, — сухо проговорил Бишоп, — у вас был брат, который интересовался моторами. Что здесь общего с самолетом?
— Дело идет не о лодках, а о моторах, — продолжала Кончита, не меняя своего тона. — Нашего брата звали Нерро. И когда ему не удавалось заставить работать мотор, это всегда происходило из-за неисправности, как это называется, магнето. Девять раз из десяти. Находясь так близко от воды, детали коррозировались. А разве ваши неприятности не могут происходить по этой же причине?
Бишоп встал и поцеловал ее.
— Вы знаете, кто вы?
— Нет, не знаю, кто? — спросила Кончита обрадованно.
— Вы просто прелесть, умница! Любой дурак механик в самом заброшенном уголке земли, любой болван, получивший свою первую машину, подумал бы об этом! Но это единственная вещь, которую я забыл.
В течение шести месяцев его «утенок» находился на открытом воздухе, под влиянием испарений океана. В конце концов, многие детали покрылись коррозией. Это чудо, что они смогли работать так долго. Он еще раз поцеловал Кончиту.
— Первый раз, — сказала она, опуская глаза, — это было за совет. Но почему вы поцеловали меня второй раз?
Бишоп прижал ее к себе немного сильнее, чем следовало бы.
— Кто знает? Может быть, вы мне нравитесь? Я, может быть, жалею, что вы уговорились с Кредо об этом дурацком путешествии.
Не успел Бишоп спрыгнуть на землю, как к нему подошел Кредо и язвительно заметил:
— Судя по звуку моторов, я сильно сомневаюсь, чтобы мы смогли отправиться в девять часов!
Бишоп, решивший не ссориться с Кредо, заметил:
— Может быть, задержимся на несколько минут. — Потом, повернувшись к Гуаресу, спросил: — У вас есть наждачная бумага, сеньор?
— Конечно.
— Тогда принесите ее, а также чистую щетку.
— Хорошо, сеньор.
Пока Гуарес ходил, Бишоп вытащил магнето. Кончита была права. За исключением мотора № 1, остальные два были покрыты коррозией. Мигуэль и Джеймс, может быть, и были плохими механиками, но хорошо очистили первый мотор при разборке.
Бишоп тщательно отдраил магнето, потом прочистил все щеткой, после чего поставил магнето на место.
— Который час? — спросил он у Кредо.
— Без четверти девять, — ответит тот, посмотрев на часы.
— Тогда вам лучше собрать свои вещи. Мы отправляемся через четверть часа. Наш следующий аэродром в 150-ти километрах по направлению к Кито. Я полагаю, если заставлю моторы хорошо потрудиться, мы сможем быть там сегодня к вечеру. Вы хорошо сделаете, если оденете пальто: я подымусь на высоту три тысячи метров.
— На этот раз вы, кажется, очень уверены в своих моторах?
— Я уверен.
Чтобы доказать это, Бишоп влез в самолет и запустил моторы. Он хорошо потрудился на их переборке. Теперь, когда магнето были в порядке, все эти сотни лошадиных сил работали так, как будто только вышли с завода.
Бишоп бросил взгляд на поле. И «германец» и «Кукарача» исчезли. Дон Диего разговаривал с индианкой. Кредо и Гуарес, сильно жестикулируя и перейдя поле, скрылись в бараке.
Бишоп выключил контакты и сразу встал. Кончита по-прежнему была в самолете.
— Спасибо, милочка, — сказал он ей. — Я должен был сам подумать об этом.
Она пожала плечами.
— Это не имеет значения. — Ее глаза ласково смотрели на Бишопа. — Я хочу спросить вас… я вам нравлюсь? Кажется, вы жалеете, что я дала обещание на путешествие вместе с Кредо… Вы говорили это серьезно?
— Да.
— Тогда почему вы не пришли ко мне, когда восемь дней нас разделяла ночью лишь тонкая перегородка? Почему вы не воспользовались случаем на берегу реки?
Бишоп пальцем поднял ее подбородок.
— Отлично, девочка, я буду откровенен. Вы, может быть, нравитесь мне слишком сильно, чтобы я имел с вами банальную интрижку. И кто знает, если мы не сможем соединиться надолго, предпочитаю вовсе не иметь с вами связи.
— Вы, действительно, так думаете?
— Я никогда не говорю, не подумав основательно.
Кончита встала на цыпочки и поцеловала его.
— Спасибо. Теперь я больше ничего не боюсь. Вы сделали меня счастливой.
И как бы доказывая правоту своих слов, она зарыдала и выскользнула из его рук. Потом спустилась с самолета и побежала к «кантита».
Бишоп пожалел, что плохо знал женщин. Но какой мужчина когда-нибудь понимал их?
Он еще раз оглядел самолет. Ему не было никакой необходимости уходить: у него нет багажа, вся его одежда на нем, за исключением кожаной куртки, висевшей в кабине.
Но одна вещь беспокоила Бишопа: ему очень хотелось бы знать, куда скрылись «германец» и «Кукарача». Он был уверен, что они задумали устроить ему пакость в последнюю минуту.
Он спрыгнул с самолета и направился к «кантита», чтобы выпить на дорогу последний стакан вина. Не переставая беспокоиться, он посмотрел вокруг и удивился, почему обезьяны и птицы в маленькой роще на берегу реки, подняли такой гвалт.