Красная звезда юга

— Слава Божьей матери, — плаксиво проговорил он, — молитесь за нас, бедных, теперь, когда вы готовитесь предстать перед Господом…
Потеряв нить своей мысли, он ударил кулаком по стене.
— Та малютка действительно очень хороша, — сказал он и глаза его загорелись при воспоминании о девушке с черными волосами: — Пути Господни неисповедимы, но когда человек должен умереть, для него большим утешением служат такие приятные воспоминания…
Кончита Гарсиа — это испанский эквивалент Марии Грант. Бишоп подумал, что это, вероятно, вымышленное имя. Он даже рискнул спросить у сторожа, не знает ли тот настоящего имени сеньориты Кончиты и ее адрес в Коралио. Удивление толстого сторожа было искренним.
— Но, я думал, что вы ее знаете, сеньор. Я думал, что вы с ней очень хорошо знакомы. Когда она просила пропуск, то сказала начальнику, что арест помешал вашей женитьбе.
Бишоп почувствовал, как пот снова выступил у него на лице и постарался принять непринужденный вид.
— Ну, конечно… Но из-за этого колокола она вынуждена была покинуть меня, не успев сообщить свой новый адрес…
Сторож пожал плечами.
— Сожалею, сеньор, но сегодня я в первый раз имел счастье видеть сеньориту. Она не принадлежит к тем «мучача», которые регулярно посещают тюрьму и обращаются за содействием к сторожам.
— Нет, разумеется, — согласился Бишоп.
Бьшо идиотством с его стороны обратиться за справками о Кончите к сторожу. Коралио — маленький городок, и раз сторож не видел ее никогда раньше, значит, она приехала откуда-то для достижения определенной цели. Чтобы быть уверенным, что толстый сторож не станет допытываться, почему Кончита дождалась дня накануне казни жениха для свидания с ним, Бишоп решил отвлечь его мысль подарком.
— Вот, возьмите часы. За все услуги, которые вы мне оказали.
Подарок произвел невероятный эффект. Сторож принял его с детской радостью.
— Грациа, сеньор. Я всегда мечтал о таких прекрасных часах! Пусть все святые возьмут вас под свое покровительство. — Ему не терпелось похвастать перед другими сторожами. — Но теперь я должен сказать вам: «А мас вет».
— Скажите лучше: «Хаста ла виста», — сказал Бишоп.
— Хаста ла виста, — охотно повторил сторож. — Прощайте, сеньор!
Он так торопился покинуть камеру, что даже забыл о сигаретах, которые хотел выпросить.
Бишоп сел на кровать и захрустел суставами пальцев. Всю свою жизнь он беспокоился по поводу то одного, то другого обстоятельства. Из-за первого самолета… из-за офицерских погон… из-за Тони. Потом потянулись долгие годы, горькие и безрадостные, проведенные в усилиях забыть…
Жара, казалось, еще усилилась к ночи. Его грязная рубашка и белые брюки были мокрыми от пота… Заглушая зловонный запах тюрьмы, туда проникал аромат диких апельсиновых деревьев, смешанный со свежим запахом моря — такими близкими и такими далекими…
Некоторое время спустя ночной сторож впустил в его камеру отца Альварадо.
— Вы, вероятно, очень несчастны, сын мой, — сказал священник.
Бишоп встал.
— Со мной бывало и хуже.
Альварадо вынул из своей сутаны маленький флакон.
— Может быть, это немного вас подбодрит…
Бишоп поднес горлышко флакона к губам. Алкоголь жег ему горло, но придал бодрости.
— Спасибо, мне это было очень нужно.
— Садитесь сюда, сын мой. Если даже, к сожалению, мы исповедуем разную веру и я не могу принести вам облегчение, вы все же будете себя лучше чувствовать, если мы поговорим. Вы согласны с тем, что должно произойти завтра утром?
— Нет.
— Вы убили человека.
— Я воспользовался законной защитой.
— Но это была драка пьяниц!
— Мы пили оба, — согласился Бишоп. — Но он первый вынул револьвер. Все это вранье, что говорили его друзья. Теперь уже ничего нельзя изменить…
Старый человек медленно покачал головой.
— Мне частенько приходится печалиться накануне казни, так же, как сегодня вечером. Я дал себе труд проверить все обстоятельства вашего дела. Вы здесь не на своем месте, сын мой.
— Вот уже 6 месяцев, как я это говорю.
— Вы происходите из очень хорошей семьи в вашей стране. И вы всегда хотели быть авиатором, и вы стали им очень рано. Вам пришлось много потрудиться, чтобы получить офицерский чин. Вы прошли войну за штурвалом самолета в Европе и Азии. Вам поручали очень важные задания. К концу войны вы стали «сеньор колонель». У вас тот же чин, что у человека, которого вы убили.
Бишоп встал и стал ходить по камере.
— Если вы не возражаете, мне бы не хотелось говорить обо всем этом.
Священник молча согласился.
— Перед вами было блестящее будущее, но потом что-то случилось.
Бишоп остановился.
— Совершенно верно.
— Вы покинули вашу страну и поехали на юг. Ваша храбрость, ваше мужество стали легендой, вы перевозили такие грузы, которые другие никогда не решались даже брать, и в такие места, в которые другие боялись летать. Почему?
Бишоп достал сигарету.
— Чтобы заработать на жизнь.
Отец Альварадо отрицательно покачал головой.
— Нет. Я не знаю, отдавали ли вы себе в этом отчет, но вы лишь старались погубить себя. Вы пили, вы ссорились, у вас было много женщин. Десять лет вы старались вытравить из себя все, что было в вас хорошего, благородного. Десять лет вы искали смерти. И теперь, когда Провидение и суд этой страны исполняют ваше желание, вы боитесь совершить это большое путешествие.
— Не совсем так.
— Да, — согласился Альварадо, — вы не боитесь, но это вам не нравится. Даже самые храбрые страшатся неизвестного. Особенно, если они не готовы переступить через этот порог. Что же произошло, сын мой? Женщина обманула ваше доверие?
— Предположим, что это было так.
— Но это не та молодая девушка, которая приходила к вам после полудня?
— Нет.
Бишоп хотел добавить, что до того момента, когда Кончита переступила порог его камеры, он никогда ее не видел, но во время удержался и решил, что лучше этого не говорить даже отцу Альварадо.
— Я тоже так подумал, — сказал тот. — Я находился в конторе начальника, когда она пришла за пропуском. Она, к тому же, слишком молода для той, которая довела вас до состояния, в котором вы находитесь. Не хотите ли вы, чтобы я уведомил ту, другую женщину?
— Нет.
— Ну что ж, — закончил отец Альварадо, вставая. — Я бы очень хотел помочь вам, сын мой. Может, оставить вам это? — прибавил он, указывая на флакон с алкоголем.
— Нет, спасибо, — ответил Бишоп.
Священник подошел к двери, чтобы позвать сторожа.
— Я буду молиться за вас… Я буду молиться всю ночь.
Думая о словах отца Альварадо, Бишоп растянулся на кровати. Священник был прав. После того, как его покинула Тони, он наделал немало глупостей: пьянствовал во всех притонах в разных уголках страны, знал много женщин и в Мексике и в Буэнос-Айресе, очень часто совершал рискованные вещи.
И все же он никогда не замечал, что старается уничтожить все лучшее, что в нем было. Он никогда не отдавал себе отчета в том, что в сущности делал все, чтобы покончить с собой. Он просто считал, что живет так как ему это нравится.
Он достал из кармана бумажник и посмотрел на фотографию Тони — красивой, молоденькой девушки. Вне всякого сомнения, теперь она очень красивая женщина. Может быть, даже сейчас он все еще влюблен в нее. Он положил бумажник обратно в карман. Дальнейшее его существование зависит от того, что произойдет завтра утром.
«Осталось, подумал он, не более четверти часа до того, когда погаснет свет».
Но в этот момент капитан в сопровождении солдат вошел к нему в камеру.
— Зачем? Вы могли все же подождать до завтрашнего утра!
Капитан Рейс сильно ударил его кулаком по лицу.
— Слушайся!
Сплевывая кровь, которая текла из его разбитых губ, Бишоп повернулся к стене.
— Я это вспомню.
Рейс обшарил его опытной рукой.
— Это на случай, — пояснил он, — если ваша гостья принесла вам револьвер, который она скрывала в своих трусиках.