Тени в лабиринте
Через несколько мгновений мир утратил для Наташи свои краски…
Убедившись, что женщина мертва, преступник осторожно опустил тело на пол и бесшумно выскользнул из квартиры, прикрыв за собой дверь. Выйдя из подъезда, он огляделся по сторонам, засунул перчатки в карман плаща и исчез в темноте.
В понедельник, прибыв на работу, Струков позвонил в КПЗ дежурному. Владимир Петрович немного нервничал, хотя к допросу подготовился основательно, решив сразу ошеломить Баринова фактами.
Через несколько минут в кабинет ввели изрядно помятого после бессонной ночи Николая Михайловича. При виде подполковника, он прямо с порога заголосил:
– Товарищ начальник! Что же это такое? Произошла трагическая ошибка, меня по недоразумению с кем-то спутали. Я прошу…
– Садитесь, гражданин Баринов. Разговор нам предстоит долгий, – веско сказал Струков. – Обращайтесь ко мне – гражданин подполковник. Это – во-первых. А во-вторых, должен вас огорчить: никакой ошибки не произошло, и вам об этом известно не хуже меня. Так что давайте не будем ломать комедию.
– В таком случае я не намерен говорить с вами, пока мне не предъявят официальное обвинение! – с вызовом, на грани истерики воскликнул Баринов.
– Всему свое время, – Струков не спеша раскрыл папку, на обложке которой бросалось в глаза набранное жирным шрифтом «Дело №…», достал бланк протокола допроса. – Сначала уточним ваши анкетные данные. У нас, как в фигурном катании: сперва идет обязательная программа, за ней – короткая, а в конце – произвольная. Надеюсь, до показательных выступлений дело не дойдет. Итак: фамилия, имя, отчество…
Односложно отвечая на вопросы, Баринов с глухой тоской думал: «Еще и издевается. Видать, совсем плохи мои дела. Но что ему известно?»
Когда с заполнением анкеты было покончено, Струков небрежно протянул арестованному лист бумаги.
– Теперь можете ознакомиться. По долгу службы ставлю вас в известность: чистосердечное признание смягчает меру наказания.
По мере того как Николай Михайлович сосредоточенно вникал в смысл написанного, его лицо покрывалось бисеринками холодного пота. Дочитав до конца, он возмущенно бросил бумагу на стол.
– Бред какой-то! Вы больше ничего не могли придумать? Вместо того, чтобы искать настоящих преступников, решили сделать меня козлом отпущения? Не выйдет, не на того напали! Я требую встречи с прокурором.
– Прекратите балаган, Баринов, – невозмутимо сказал подполковник, доставая из папки заключение экспертизы. – Вот прочтите. Нами точно установлено, что ваша машина останавливалась возле места преступления и затем на ней уехал убийца. Запираться дальше не советую, этим вы только отягчаете свою участь.
– Это уже интересно. Не постеснялись даже фальшивый документ состряпать. Зря старались, гражданин подполковник, моя машина две недели простояла в ремонте. Я ее третьего дня как забрал.
– А какого числа вы отдали машину в ремонт? – Струкова начало раздражать упрямство Баринова.
– Девятнадцатого октября, в пятницу.
– Вы ничего не путаете?
– Я никогда ничего не путаю. К тому же это легко проверить, – уверенно ответил Баринов.
Последние слова подозреваемого повергли Владимира Петровича в недоумение. Он рассчитывал, что сейчас Баринов начнет «усиленно» вспоминать, а потом скажет: «Ах, да! Я ошибся!» и назовет шестнадцатое или семнадцатое число, пытаясь создать себе алиби.
«Крепкий орешек, – с досадой подумал подполковник, – сразу не расколешь».
– Постарайтесь вспомнить, где вы были и чем занимались с вечера восемнадцатого до утра девятнадцатого октября, а точнее, до того момента, как вы отдали машину в ремонт?
– Секундочку… Вечером восемнадцатого я поехал в гости к одному знакомому, там я остался ночевать и уехал от него рано утром. Я заехал домой, позавтракал, привел себя в порядок и собрался на работу, но не смог завести машину. Тогда я позвонил в спецкомбинат, сообщил, что задержусь, остановил какой-то грузовик и попросил водителя отбуксировать мои «Жигули» на станцию техобслуживания. Вы удовлетворены?
– Не тот ли это, случайно, знакомый, у которого вы находились в прошлую ночь?
– Да, – Баринов удивленно взглянул на подполковника, – я был у Ивана Трофимовича Кормилина.
– Понятно, – протянул окончательно сбитый с толку Струков. «Как же так? Если Баринов говорит правду, у него железное алиби. Может, блефует, хочет оттянуть время? Нет, не похоже…»
– А мне по-прежнему непонятно… – начал было Баринов, но подполковник прервал его:
– Николай Михайлович, если я вас правильно понял, восемнадцатого октября вы приехали к Кормилицу на своей машине. Пока вы у него находились, кто-нибудь мог воспользоваться «Жигулями»?
– Это исключено, – быстро ответил Баринов.
Струкову пришло в голову, что они с Бариновым напоминают двух шахматистов, один из которых играет в своеобразные поддавки, предлагая попавшему в цугцванг противнику ухватиться за спасительную соломинку, а тот упорно не желает воспользоваться представившейся возможностью. «Или он глуп, или первоклассный актер, пытающийся выгородить сообщников, – подумал Владимир Петрович. – Ну ничего, посмотрим, что ты у меня сейчас запоешь!»
– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Моисеевым Петром Сергеевичем? – А кто это такой?
– Послушайте, Баринов, – разозлился Струков, – хватит ваньку валять! О вашем знакомстве с Моисеевым нам достоверно известно. До этого момента я еще склонен был вам верить, а теперь вижу, что вы просто выкручиваетесь.
– Клянусь вам, я не знаю, о ком идет речь.
– И с капитаном Сорокотягой вы, конечно, тоже не знакомы?
– С Сорокотягой? Не скажу, что мы близкие приятели, но с Николаем Андреевичем я знаком. Несколько лет назад он заказывал у нас памятник, по-моему, для матери. Знаете, когда постоянно сталкиваешься с человеческим горем, трудно отказать в посильной помощи.
– Разумеется, безвозмездно, – с сарказмом добавил подполковник.
Баринов никак не отреагировал на последнее замечание.
– А вам не приходилось самому обращаться к капитану за помощью?
– Что-то не припоминаю.
– Не скромничайте, Николай Михайлович, – Струков выдержал паузу. – Ладно, придется вам напомнить: вы просили его ускорить выдачу паспорта одному вашему приятелю, якобы взамен утерянного.
Баринов заерзал на месте.
– Да, действительно, совсем упустил из виду, был такой случай. Иван попросил меня оказать содействие в этом вопросе: какому-то его знакомому нужно было срочно трудоустроиться, а он потерял паспорт. Вот я и помог.
– Какой Иван?
– Кормилин. По-моему, ничего противозаконного я не совершил, наоборот, вернул обществу трудоспособного члена. А Моисеев он, Петров или Сидоров, я даже как-то и не поинтересовался. Передал товарищу капитану документы и все.
– Незаменимый вы человек, Николай Михайлович, как я погляжу, – задумчиво произнес Струков. – И капитану Сорокотяге вы не отказали в любезности, и Кормилину удружили, не говоря уже о совсем незнакомом вам Моисееве. И машиной вашей преступники каким-то непостижимым образом сумели воспользоваться. С таким нужным человеком просто грешно так вот взять, да и расстаться: а вдруг вы и нам на что сгодитесь?
Подполковник вызвал дежурного.
– Уведите арестованного. А вы, гражданин Баринов, пока мы будем проверять ваши показания, хорошенько обдумайте на досуге свое положение. И не надо разыгрывать негодование, здесь не театральная студия и не пансионат благородных девиц.
Оставшись один, Владимир Петрович разочарованно захлопнул папку с документами. «Неужели мы поторопились? Если показания Баринова подтвердятся, версия летит к чертям, – невесело думал подполковник, снимая телефонную трубку. – Выплывает на сцену новая фигура – Иван Трофимович Кормилин. С одной стороны, он может подтвердить слова Баринова, с другой – сам попадает под подозрение. А как все-таки быть с машиной?»
От неприятных мыслей подполковника отвлек бодрый голос Пошкурлата: