Ферма трупов

— Чувствую, будет больно. — Уэсли взглянул на меня и сделал большой глоток скотча.
— Адски больно, — подтвердила я, надевая очки и направляясь в ванную. — Идем.
Следующие несколько минут мы бок о бок стояли у раковины, пока я промывала его раны теплой водой с мылом. Стараясь действовать как можно более аккуратно, я все равно чувствовала, как до дрожи напряжен каждый мускул на руке Бентона, хотя сам он стоически молчал. В зеркале отражалось его побледневшее лицо с выступившими капельками пота. На ладони зияли пять рваных ран.
— Хорошо еще лучевая артерия не задета. Ты просто счастливчик, — сказала я.
— Да уж, таким счастливым, как сейчас, я себя никогда не чувствовал.
Взглянув на его колено, я добавила:
— Садись. — Я опустила крышку унитаза.
— Брюки снимать?
— Или снимай, или придется их разрезать.
Он уселся прямо в них.
— Все равно они теперь на выброс.
Я разрезала скальпелем тонкую шерстяную материю. Уэсли сидел неподвижно, вытянув левую ногу вперед. Порез на колене оказался довольно глубоким, и мне пришлось выбрить вокруг и тщательно промыть рану. Я застелила пол полотенцами, чтобы они впитывали стекавшую воду, смешанную с кровью. Когда я отвела Бентона обратно в спальню, он дохромал до бутылки скотча и налил себе еще порцию.
— И кстати, — сказала я ему, — хотя выпить сейчас было бы нелишне, перед операцией я этого делать все-таки не буду.
— Видимо, меня это должно порадовать, — заметил он.
— Еще как должно.
Он уселся на кровати, а я придвинула поближе стул, разорвала несколько пакетов с бетадином и начала обрабатывать раны.
— Че-ерт, — пробормотал Уэсли. — Это что — соляная кислота?
— Это местное дезинфицирующее средство на основе йода.
— И ты таскаешь его в своем медицинском чемоданчике?
— Да.
— Вот уж не думал, что многим твоим пациентам требуется первая помощь.
— К сожалению, ты прав. Но никогда не знаешь, когда что-то подобное пригодится для самой себя. — Я протянула руку за пинцетом. — Или для кого-либо еще — вот как для тебя сейчас. — Вытащив кусочек стекла, я положила его на полотенце. — Вы, возможно, будете крайне удивлены, специальный агент Уэсли, но начинала я с живых пациентов.
— И когда же они стали у тебя умирать?
— Практически сразу.
Я подцепила пинцетом совсем крохотный осколок, и Бентон напрягся.
— Не двигайся, — предупредила я.
— Так в чем дело с Марино? Он вел себя как последний придурок.
Я выложила на полотенце еще два осколка и промокнула кровь марлевым тампоном.
— Тебе лучше сделать еще глоток.
— Почему?
— Я все извлекла.
— Значит, все позади и пора отпраздновать. — Впервые за все время нашего знакомства я слышала в его голосе такое облегчение.
— Не совсем. — Я еще раз склонилась над его рукой и, удовлетворенная результатами осмотра, открыла пакет с шовным материалом.
— Без новокаина? — запротестовал он.
— При таком небольшом количестве швов дискомфорт от анестезии будет сильнее, чем болевые ощущения без нее, — спокойно объяснила я, ухватывая иглу пинцетом.
— Все-таки я предпочел бы с новокаином.
— Ну, у меня его все равно нет. Тебе, наверное, лучше не смотреть. Хочешь, включу телевизор?
Уэсли мужественно отвернулся, проговорив сквозь сжатые зубы:
— Давай просто покончим с этим.
Пока я работала, он не издал ни звука, только вздрагивал всем телом. Только когда я смазала раны неоспорином и начала перебинтовывать руку, Бентон, с шумом втянув в себя воздух, слегка расслабился.
— Ты отличный пациент, — потрепала я его по плечу, вставая.
— А вот моя жена так не считает.
Я не могла припомнить, когда последний раз он называл Конни по имени. В тех редких случаях, когда она вообще мелькала в его речи, о ней говорилось как о чем-то неизбежном и само собой разумеющемся, вроде закона земного притяжения.
— Давай посидим на балконе, допьем начатое, — предложил он.
Балкон за дверью моей комнаты был общим и шел вдоль всего второго этажа. Те немногие постояльцы, которые еще не спали в этот час, находились слишком далеко и нас не слышали. Уэсли расположил рядом два пластиковых стула и за неимением столика поставил стаканы и бутылку скотча прямо на пол.
— Положить еще льда? — спросил Бентон.
— Нет, больше не надо.
Он выключил свет в комнате. Едва различимые контуры деревьев, если долго на них смотреть, начинали двигаться в унисон друг с другом. На шоссе вдали время от времени мелькали огоньки фар.
— Как по твоим ощущениям — насколько ужасным был сегодняшний день по десятибалльной шкале? — послышался из темноты негромкий голос Уэсли.
Я немного поколебалась — за свою жизнь я пережила немало кошмарных дней.
— Думаю, я бы поставила семь.
— Имеется в виду, что наихудший день — десять баллов.
— Такого у меня еще не было.
Я почувствовала на себе его взгляд.
— А что бы это могло быть?
— Даже не могу представить, — ответила я. Я опасалась накликать беду, упомянув о ней вслух.
Бентон замолчал. Наверное, он, как и я, думал о человеке, которого я любила и который был его лучшим другом. Несколько лет назад Марк погиб в Лондоне, и мне тогда казалось, что боли сильнее быть не может. Боюсь, я ошибалась.
Уэсли нарушил молчание.
— Ты так и не ответила на мой вопрос, Кей.
— Я же сказала, что не могу представить.
— На другой вопрос. Я спрашивал тебя про Марино. Что с ним происходит?
— Думаю, ему сейчас слишком многое действует на нервы.
— Ему всегда что-нибудь действует на нервы.
— Я поэтому и говорю: сейчас — слишком многое.
Уэсли промолчал.
— Марино не любит перемен, — добавила я.
— Ты о его повышении?
— И повышение, и то, что происходит у меня.
— Что ты имеешь в виду? — Уэсли плеснул еще скотча в стаканы. Его рука слегка коснулась моей.
— То, что я теперь работаю в твоей команде, — серьезное изменение.
Ни словом не выразив согласия или несогласия со сказанным, он ждал, что я скажу дальше.
— Мне кажется, он воспринимает все так, будто я перешла в другой лагерь. — У меня никак не получалось правильно сформулировать свои мысли. — И это очень неприятно. В смысле неприятно для Марино.
Уэсли продолжал молчать, потягивая выпивку. Кубики льда легонько постукивали о стенки стакана. Мы оба отлично знали, с чем связано поведение Марино: дело было не в нашем с Уэсли поведении, а в том, как Марино его воспринимал.
— По-моему, он очень переживает из-за своей личной жизни, — сказал наконец Бентон. — У него ведь никого нет.
— Думаю, и это тоже, — ответила я.
— Они прожили с Дорис тридцать с лишним лет, и вдруг он остался один как перст. Он просто не знает, что ему теперь делать, как жить дальше.
— Да, он так и не смог принять ее уход. Все это копится в нем и когда-нибудь может внезапно вспыхнуть от малейшей искры.
— Вот меня и беспокоит, что именно станет такой искоркой.
— Он скучает по ней. Думаю, он все еще любит ее, — сказала я. Поздний час и алкоголь делали свое дело, и сейчас мне было жаль Марино. У меня редко получалось сердиться на него долго.
Уэсли поудобнее устроился на стуле.
— Думаю, это потянуло бы на десять баллов. Для меня по крайней мере.
Я бросила на него испытующий взгляд.
— Если бы от тебя ушла Конни?
— Если бы я остался без любимого человека. Без детей, хоть с ними всегда сложно. И без надежды, что боль когда-нибудь пройдет. — Он смотрел прямо перед собой, луна мягко освещала его точеный профиль. — Может быть, я сам себя обманываю, но, мне кажется, я почти все мог бы вынести, если знать, что этому настанет конец, что со временем прошлое отпустит меня.
— Прошлое никогда не отпускает.
— Согласен, до конца никогда. — Все так же продолжая смотреть вперед, он добавил: — Марино испытывает к тебе чувства, с которыми не может справиться, Кей. Думаю, так было с самого начала.