Ферма трупов

— Совершенно никакой прижизненной реакции, — поразилась я, щурясь от евших глаза испарений.
Дженретт вставил зонд в огнестрельный канал.
— Ни кровоизлияния, ни опухоли. При том, что пуля не задела варолиев мост, не прошла через базальное ядро или другую жизненно важную зону. — Я взглянула на Дженретта. — Такое ранение не могло привести к немедленному летальному исходу.
— Не могу не согласиться.
— Нужно искать другую причину.
— Хотел бы я знать — какую, доктор Скарпетта. Токсикологическое исследование пока в процессе, но если оно не даст существенных результатов, я даже не могу представить, чем еще можно объяснить ее смерть. Огнестрельное ранение в голову — единственный вариант.
— Я хотела бы ознакомиться с гистологическими срезами тканей легких, — сказала я.
— Пойдемте ко мне в кабинет.
Вначале я предполагала, что девочка захлебнулась, однако, поворачивая образец то так, то эдак под микроскопом, я поняла, что до разгадки все еще далеко.
— Если бы она утонула, — объясняла я Дженретту, не прерывая работы, — наблюдался бы отек альвеол со скоплением жидкости в межальвеолярном пространстве, а также диспропорциональные аутолитические изменения респираторного эпителия. — Я слегка поправила фокус. — Иными словами, если бы в легкие попала пресная вода, разложение в них должно было проходить быстрее, чем в других тканях, но в данном случае это не так.
— А что насчет удушения? — спросил он.
— Подъязычная кость не повреждена. Точечных кровоизлияний тоже нет.
— Да, верно.
— И кроме того, — заметила я, — если вас пытаются задушить — не важно, руками или удавкой, — вы будете изо всех сил сопротивляться. А у нее нет травм ни на лице, ни где-либо еще — вообще никаких повреждений, которые можно получить при самообороне.
— Вот здесь все материалы. — Он протянул мне толстую папку.
Пока он надиктовывал на пленку результаты вскрытия Фергюсона, я просмотрела все отчеты, запросы в лабораторию и записи о телефонных звонках, касавшихся дела Эмили Стайнер. С момента обнаружения тела мать девочки, Дениза, звонила Дженретту ежедневно, иногда до пяти раз за день. Это показалось мне необычным.
— Покойный доставлен в черном пластиковом мешке с печатью полицейского отделения Блэк-Маунтин. Номер печати сорок четыре пятьдесят три тридцать семь. Печать не повреждена…
— Доктор Дженретт? — перебила его я.
Он убрал ногу с педали диктофона.
— Зовите меня Джим, — повторил он.
— Мне кажется, или мать Эмили прямо-таки одолевала вас звонками?
— Ну, иногда связаться не получалось, и ей приходилось пробовать еще. Но в общем-то вы правы. — Он снял очки и потер глаза. — Звонила она действительно часто.
— Для чего?
— Ну, в основном, конечно, она была просто вне себя от горя. Хотела убедиться, что девочка не страдала перед смертью.
— И что вы ей сказали?
— Сказал, что с таким огнестрельным ранением это представляется вероятным. Ну, то есть, она должна была быть без сознания, когда все… происходило.
Он на секунду замолчал. Мы оба знали, что на самом деле Эмили страдала, что она испытывала животный ужас. В какой-то момент она поняла, что умрет.
— И все? — спросила я. — Она звонила столько раз для того, чтобы узнать, чувствовала ли что-нибудь ее дочь?
— Ну, не только. Она задавала и другие вопросы, сообщала какие-то сведения — ничего особенно полезного, конечно. — Он грустно улыбнулся. — Думаю, ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Она хороший человек, и она потеряла всех, кого любила. Не могу передать словами, как мне ее жаль и как горячо я молюсь о том, чтобы полиция поймала изверга, который сотворил такое. Это чудовище, Голт, о котором писали в газетах, — пока он ходит по земле, мы все в опасности.
— Опасность угрожает нам всегда, доктор Дженретт. Но я не меньше вашего хотела бы, чтобы нам удалось схватить его, будь то Голт или любой другой, кто способен на такое, — ответила я, открывая пухлый конверт с глянцевыми фотографиями восемь на десять дюймов.
Только одну из них я не видела прежде, и теперь, пока Дженретт продолжал монотонно диктовать, я напряженно всматривалась в нее. Я не понимала, что именно передо мной, поскольку никогда раньше не сталкивалась с чем-то аналогичным, и это приводило меня в волнение и в то же время пугало. На фотографии была левая ягодица Эмили, на которой виднелось неправильной формы коричневатое пятно, по размеру не больше бутылочной крышки.
— Исследование висцеральной плевры показано множественные точечные кровоизлияния вдоль междолевой борозды…
— Вы знаете, что это? — вновь прервала я его.
Я подошла к столу, и Дженретт отложил микрофон. Выкладывая перед доктором снимок и указывая на пятно на коже Эмили, я почувствовала запах «Олд спайс» и вспомнила, как им всегда злоупотреблял Тони, мой бывший муж.
— В отчете упоминаний нет, — добавила я.
— Даже не представляю, — ответил Дженретт. В его тоне не было ни малейшей попытки оправдаться, только усталость. — Я счел пятно каким-то посмертным артефактом.
— Мне неизвестны артефакты, которые бы выглядели подобным образом. Вы проводили биопсию?
— Нет.
— Отметину оставило что-то, на чем лежало тело. — Вернувшись на свое место, я села и оперлась о стол, наклонившись к Дженретту. — Это может быть важно.
— Да, если дело обстояло именно так, я понимаю, какое это может иметь значение, — ответил он. Видно было, что он все больше переживает из-за своей оплошности.
— Тело находится в земле сравнительно недолго, — негромко, но убедительно произнесла я.
Он встревоженно посмотрел на меня.
— Со временем его состояние будет только ухудшаться, — продолжала я. — Я считаю, что нам просто необходимо осмотреть его еще раз.
Не отрывая от меня немигающего взгляда, мой коллега облизнул пересохшие губы.
— Доктор Дженретт, — завершила я, — мы должны покончить со всем этим.
Дженретт перебросил несколько карточек в визитнице, протянул руку к телефону и набрал номер.
— Здравствуйте, это доктор Дженретт, — сказал он кому-то на другом конце провода. — Подскажите, на месте ли судья Бэгли?
Достопочтенный Хэл Бэгли согласился принять нас через полчаса. Я вела машину, следуя указаниям Дженретта, и когда мы припарковались на Колледж-стрит, у нас еще оставался солидный запас времени. Окружной суд располагался в потемневшем от времени кирпичном здании, которое наверняка до недавнего времени оставалось самым высоким в центральной части города. Под самой крышей, на тринадцатом этаже, находилась тюрьма. Забранные решетками окна смотрели в яркую синеву неба, и мне вспомнилась переполненная, расползшаяся на несколько акров тюрьма в Ричмонде, где, откуда ни посмотри, видны только витки колючей проволоки над глухими заборами. Судя по тому, насколько пугающе привычным становится насилие, скоро и таким городам, как Эшвилл, понадобится больше камер.
— Судья Бэгли не отличается терпением, — предупредил меня Дженретт на мраморных ступенях, ведущих в обветшалый дворец правосудия, — и могу сказать заранее, что ваше предложение ему не понравится.
Я знала, что и сам Дженретт не в восторге от предстоящей эксгумации — кому захочется, чтобы другой специалист копался в его работе. Мы оба понимали, что получается, будто он оказался не на высоте.
— Послушайте, — сказала я, направляясь вслед за ним по коридору третьего этажа, — мне тоже это не нравится. Эксгумации не доставляют мне удовольствия, и мне бы очень хотелось, чтобы у нас был другой выход.
— Да, жаль, что я не обладаю необходимым опытом в делах, с которыми вы сталкиваетесь каждый день, — согласился он.
— С таким я каждый день не сталкиваюсь, — ответила я, тронутая отсутствием какой-либо враждебности с его стороны. — Слава Богу, это все же происходит не так часто.
— Не стану обманывать вас, доктор Скарпетта, когда девочку нашли и меня вызвали туда, мне было очень нелегко. Возможно, мне следовало затратить чуть больше времени.