Упрямица

– А разве Маркес так уж свят? – поинтересовался Ник. – Ведь о нем рассказывают страшные истории. И недаром его прозвали Тигром.
Лусеро расхохотался.
– Сам по себе он тигр. Хитрый и безжалостный. Что попадет ему в когти и в пасть – то уже не отнять. И своим людям он платит щедро, если добыча велика и его пузо не способно переварить ее сразу. Когда мы захватили Сан-Димо, там была дочка торговца шерстью… – Тут глаза Лусеро затуманились при сладостном воспоминании. – Мы опустошили винный погреб местного епископа. Там и капли не осталось в бочках и бутылях, а поверь мне – погреб был велик. Я увез из Сан-Димо столько серебра, сколько мог унести мой славный жеребец. Потом я спустил все в игорном доме в Веракрусе за время отпуска.
Ник не стал спрашивать Лусеро о дочке торговца шерстью. Ее участь была ему понятна. По девичьему телу прошлась война, которая спишет все грехи.
Беседа оборвалась при звуке походной трубы, но продолжилась в кантине  [2] на окраине крохотного городка, куда торжественно вступил отряд контргерильи после короткого перехода. Население в испуге разбежалось, но трактирщик, словно мученик раннего христианства, остался на месте, чтобы обслуживать явившихся из преисподней дьяволов и тем самым спасти всю общину от уничтожения.
В темном помещении было дымно. Это накурили недавние посетители, только что поспешно обратившиеся в бегство. Не успевшая скрыться служанка торопливо протерла стол и склонилась в поклоне перед важными гостями. Легкая рубашка едва прикрывала ее соблазнительную грудь.
– Что пожелают заказать такие красивые мужчины? Пульке  [3] или что-нибудь покрепче? У нас есть чистая водка за тридцать сентаво стакан.
– Принеси нам пульке. Разве мы выглядим такими уж богатыми, чтоб швыряться деньгами? – Лусеро спровадил служанку, обшарил взглядом харчевню, мельком глянул в окно и, наклонившись к Нику, прошептал: – Там, на противоположной стороне площади, болтаются два паренька. У них в руках винтовки от янки.
Ник тотчас устремил туда взгляд. «Спрингфильд» 58-го калибра! Американское оружие все чаще проникало через границу по Рио-Гранде, и даже армии южных республиканских генералов Эскобедо и Диаса заимели эти винтовки. Для контргерильи изловить и уничтожить банду контрабандистов, торгующих оружием, являлось первейшей задачей.
– Что ж, поразвлекайся здесь, а я прогуляюсь немного и осмотрюсь, – предложил Ник.
– По-моему, местная красотка положила на тебя глаз, – возразил Лусеро. – Прогуляться следует мне.
У него уже загорелись хищным огнем глаза в предвкушении очередной стычки.
Изображая из себя утомленного долгой скачкой и перебравшего с усталости крепкой водки путника, Лусеро покинул кантину.
А туда потихоньку стали возвращаться постоянные посетители.
Оплатив несколько раз по кругу выпивку для всей компании, Ник стал героем дня и любимцем публики. Мужчины, выдавая явную ложь за правду, хвастались перед ним, как они лихо расправляются с теми, кто предал их страну ради чужеземного императора, а через пару часов, когда все уже были пьяны, Лупита начала откровенно заигрывать с красивым и, видимо, богатым гостем. В ее глазах ясно читался женский голод, томление по крепким мужским объятиям и надежда на хорошую плату после постельных утех.
Ник тщательно скрывал то, что он единственный, кто еще сохранил способность соображать в этой теплой компании, и веселился не меньше других. Его грызло беспокойство оттого, что Лусеро до сих пор не вернулся с прогулки. Неужели его перехватили хуаристы, когда он вынюхивал, кто и где передает американское оружие? В таком случае была бы поднята тревога, и на звуки стрельбы в поселок ворвались бы люди Ника с саблями наголо.
В конце концов, объяснив свой уход необходимостью справить естественную нужду, Ник покинул собутыльников, по пути подмигнув со значением кокетливой Лупите. Сделав несколько торопливых шагов по улице туда, где хор пьяных голосов не так уж заглушал все другие звуки, он напряг слух и уловил сдавленные всхлипывания, доносившиеся из-за глинобитной стены небольшого строения с одним лишь узким, как амбразура, окошком. Выхватив свой «ремингтон», Ник ногой распахнул дверь и вошел внутрь помещения.
Лусеро собирался овладеть худенькой черноволосой девчонкой, чье разорванное платьице и расширенные в ужасе глаза ясно свидетельствовали, что она яростно противится его намерениям.
Лусеро одной рукой крепко сжимал ее запястья, а другой расстегивал пряжки ремня собственных штанов. Юбки ее уже были задраны вверх, обнажая тощие бледные ляжки.
Альварадо мельком взглянул на вошедшего Ника. Похоть, как туман, застилала его глаза.
– Ружья там, – произнес он равнодушно и кивком головы указал в глубь комнаты.
Там были сложены пирамидой несколько ящиков. На полу в луже крови распростерлось тело мужчины с перерезанным горлом.
– Ее папаша охранял оружие. Она принесла ему обед. Он уже не мог кушать, а мой аппетит совсем иного рода. Обед останется несъеденным.
Лусеро ухмыльнулся и погладил девчонку по нежным холмикам груди. Она захлебнулась рыданиями и затрепетала.
– В кантине для тебя есть более подходящие женщины, используй их! – сказал Ник с ноткой презрения в голосе. – Здесь не место, да и не время для подобных дел. И кроме того, эта тварь слишком тощая и явно не в твоем вкусе.
Исторгнув грубое ругательство, Альварадо выпрямился и попытался прижать девчонку к себе, но она вывернулась, проявив чудо ловкости, молниеносно отпрыгнула подальше от насильника и завопила изо всей мочи.
– Что ж, теперь сигнал подавать уже не нужно. Одна надежда, что мы продержимся здесь до подхода наших парней.
Ник откинул крышку верхнего ящика и извлек оттуда две винтовки.
– По крайней мере, мы хорошо вооружены, – откликнулся Лусеро, поступив так же.
Они оба прижались к стене, когда град пуль устремился в окошко и в дверь дома. Они отвечали огнем поочередно. Пока один стрелял, другой перезаряжал винтовки.
Так продолжалось некоторое время, пока знакомый им боевой клич О'Малли не донесся с площади. Люди Фортунато влетели туда на всем скаку со всех сторон. Шмидт и Лафранк прочесали переулок, уничтожая все живое на своем пути.
О'Малли взобрался на крышу харчевни и подавал оттуда команды. С высоты ему было видно, где еще остались очаги сопротивления, которое, впрочем, очень скоро сменилось паническим отступлением.
Под шквалом огня люди падали на желто-коричневую высохшую землю. Громадный ирландец двумя выстрелами уложил парочку хуаристов, которые успели перескочить через ограду кораля и уже рассчитывали избежать общей участи. После этого он крикнул Нику и Лусеро, чтобы те выходили из укрытия.
За десять минут все было кончено. Как будто гроза пронеслась над городком и растаяла бесследно в безоблачном небе.
Безоружный народ затопил площадь. Большинство из местных жителей взирало со страхом на мрачную банду имперских наемников, которые переговаривались между собой на странном языке – невероятной смеси испанских, французских, английских и немецких ругательств. Женщины прижимали к себе отчаянно орущих младенцев, дети постарше прятались за спины матерей. Мужчины – некоторые с непроницаемым видом, другие, не скрывая ненависть, их сжигающую, – шли на площадь с поднятыми руками, подталкиваемые в спины стволами винтовок победителей.
– Расстреляем их, капитан? – осведомился Шмидт. Его маленькие голубые глазки с вожделением обшаривали лица пленников.
– По-моему, всех, кто способен держать оружие, мы уже отправили на тот свет, – ответил Фортунато, оглядывая поле битвы.
Действительно, большинство мертвых тел, разбросанных в неестественных позах по земле, принадлежало не боеспособным мужчинам, а юнцам и дряхлым старцам.
– Посмотрите на этих юнцов! Сколько ненависти в их глазах, – воскликнул Шмидт. У него самого глазки прямо светились в предвкушении массовой расправы.