Детонепробиваемая (ЛП)
– Мы уже их обсуждали, – закругляюсь я, не желая толочь воду в ступе и снова обсасывать очевидные вещи. – И не раз.
Но он настаивает, и я начинаю с лежащей на поверхности легковесной причины. Говорю, что не хочу ходить беременной.
– Женщины в положении прекрасны, – парирует Бен. Я закатываю глаза. – И к тому же ты будешь беременной всего девять месяцев. Короткий сигнал на радаре жизни.
– Легко тебе говорить. Я не хочу ни с кем делить свое тело, и неважно, на сколь короткое время. И мне нравится заниматься спортом, – припечатываю я. Хотя эта причина звучит неубедительно, особенно в свете того, что я уже много недель в спортзал и не заглядывала.
– Ты же знаешь, что спортом можно заниматься и беременной, – возражает он.
– Ага, конечно. Видела я этих слоних, у которых начинаются роды во время быстрой ходьбы по беговой дорожке. Они выглядят убого. И я подумываю пробежать Нью-Йоркский марафон. Может, в следующем году пробегу. Эту мечту я давно хотела осуществить, – говорю я, и в теории все так и есть. Пробежать марафон – одна из моих жизненных целей. Но пока я ни разу не бегала дальше, чем на шесть километров. От природы я не слишком атлетична, в отличие от Бена, который регулярно бегает и плавает. Но когда я вижу пенсионеров и инвалидов, каждый год пересекающих финишную черту, мне кажется, что я тоже смогу это сделать. Когда-нибудь.
– Что ж, мы можем усыновить ребенка, – предлагает Бен.
– Да не в этом дело, ты и сам прекрасно понимаешь. Беременность – это меньшее из зол.
– Ладно, – кивает Бен. – Так нам же необязательно рожать прямо сейчас. То есть ничто не мешает подождать несколько лет и только потом этим озаботиться. Мне не требуется ребенок немедленно. Я просто хочу от тебя услышать, что ты открыта для этой идеи.
Я вижу лазейку, и меня так и подмывает купить себе какое-то время. Сначала «думать» годами, а потом сказать, что не пью таблетки. Так дотянуть до сорока и надеяться на бесплодие. То есть решить проблему естественным путем. Но мне претит нечестность. Ложь неминуемо разрушает отношения. Поэтому я говорю ему правду – что не передумаю.
Похоже, Бен пропускает мои слова мимо ушей и спрашивает о других причинах.
Я подыгрываю:
– Что ж, продолжим. Мне нравится жить в городе.
Он садится в постели со словами:
– Мы можем жить в городе и с ребенком.
Я восхищаюсь линией его плеч, но не поддаюсь:
– Это непросто. Потребуется квартира побольше, а мы вряд ли можем себе это позволить.
– Ну, а у тебя никогда не возникает такого чувства, что вроде как надоело жить на Манхэттене? Все же мы оба выросли в пригороде. Неужели тебя не манит вернуться к истокам? Снова иметь двор? Деревья, белок и немного покоя и тишины?
– Хм, теперь ты несешь полный бред, – говорю я. – Отлично знаешь: нам нравится жизнь в городе.
– Знаю, но…
– Я не хочу переезжать, – противлюсь я крамольной идее, впадая в панику при одной лишь мысли, что такое возможно. Сразу же всплывают образы вместительных «вольво», собраний родительско-учительской ассоциации, видеокамер на футбольных играх и семейных ужинов в «Оливковой роще». Теперь сижу и я. – Я не согласна переезжать в пригород.
– Ладно, – кивает Бен. – Можем жить с ребенком и на Манхэттене. Все вокруг так живут. Просто найдем квартиру побольше и поднапряжемся на работе. Так что эта причина не особо существенна. Назови еще одну.
Я громко вздыхаю и говорю:
– Получи. Моя карьера.
Тяжелую артиллерию я оставила напоследок. Я слишком, слишком тяжело работала, чтобы рискнуть всем достигнутым ради детей. Много раз видела, как это происходит даже с теми редакторами, которые стремятся и дальше двигаться вверх по карьерной лестнице. Им приходится пораньше уходить с работы, они уже не могут пожертвовать ради дела выходными и неизбежно теряют хватку и алчность. Перестают расти. Не знаю, что тому причиной – смена приоритетов или просто отсутствие сил со всем управляться. И не хочу знать, и ни под каким видом не желаю пополнять ряды очевидно несчастных работающих матерей, которые из кожи вон лезут, чтобы повсюду успевать, а в итоге разочаровываются, хронически устают и терзаются чувством вины.
– А что с твоей карьерой? – с невинным видом спрашивает Бен.
– Ребенок на нее повлияет не в лучшую сторону.
– Я же говорил, что какое-то время готов посидеть дома. Или можем нанять няню. Тебе необязательно увольняться. Даже необязательно переходить на частичную занятость. В мире множество работающих мам. Можешь спокойно заниматься и тем и другим.
– Но я не хочу, как ты не понимаешь? Заниматься и тем и другим означает толком не справляться ни с чем.
– Но из тебя получится чудесная мамочка, Клаудия.
– Я не хочу быть мамочкой, – говорю я настолько убедительно, насколько могу. – Прости, если кажусь тебе эгоистичной. Но, по моему мнению, гораздо более эгоистично рожать ребенка, не будучи всецело преданным этой идее. И я не вписываюсь в этот твой план, Бен.
– Не сейчас? – спрашивает он, снова откидываясь на подушки.
– Не сейчас, – отвечаю я. – И никогда.
Бен сверлит меня ледяным взглядом. Затем качает головой, откатывается от меня и бормочет в подушку:
– Ладно, Клаудия. Думаю, теперь мне все ясно.
* * * * *
Следующим утром мы собираемся на работу молча. Бен уходит первым, не поцеловав меня на прощание. Затем весь день не отвечает на мои сообщения. Я так расстроена, что отменяю важный обед с известным литературным агентом, а потом по телефону накидываюсь на одного из самых обязательных и пунктуальных авторов за задержку сдачи рукописи.
– Вы же понимаете, что если не предоставите рукопись поскорее, мы не успеем подготовить сигнальные экземпляры для рецензентов? – выговариваю я, ненавидя себя за прорывающиеся в голосе пронзительные нотки.
За что я горжусь собой на рабочем месте – так это за то, что никогда не срываюсь на тех, с кем контактирую. Ни на своего помощника, ни на авторов. Терпеть не могу людей, вмешивающих личную жизнь в профессиональную деятельность, и сейчас про себя думаю, что если на мою работу так влияет простой разговор о детях, то трудно представить, что будет твориться, если у меня на самом деле появится ребенок.
Вечером я перечитываю рукопись и понимаю, что она нравится мне не так сильно, как при первом чтении, когда я решила её купить. Это необычная история любви – и я не могу не гадать, имеет ли отношение мое разочарование в романе к тому, что происходит с моим браком. При мысли, что в этом-то все и дело, меня накрывает паника. Мне отчаянно не хочется меняться. Не хочется перемен в жизни. Засыпаю на диване, мучаясь беспокойством и ожидая возвращения Бена. В какой-то момент слышу, как он, спотыкаясь, вваливается в квартиру и чувствую, как муж нависает над диваном. Открываю глаза и смотрю на него. Волосы всклокочены, от Бена пахнет бурбоном и сигаретами, но он все равно потрясающе выглядит. Внезапно меня одолевает безумное желание просто притянуть его к себе и заняться любовью. И черт с ним, с табачным перегаром.
– Привет, – мямлит он, едва умудряясь выговорить два слога.
– Где ты был? – тихо спрашиваю я.
– Гулял.
– Который час?
– Два с чем-то.
И тут его прорывает. Несет что-то о желании наслаждаться преимуществами бездетной жизни. Я замечаю, что употреблено определение «бездетной», а не «свободной от детей», как мы говорили раньше. И внезапно меня снова накрывает гнев.
– Очень по-взрослому, Бен, – бросаю я, встаю и топаю в ванную. – Нажраться в критический момент. Ответственный шаг для человека, убежденного, что из него получится отличный отец.
Да, это грубо и несправедливо. Бена можно назвать как угодно, но только не безответственным. Но я не отказываюсь от своих слов, а просто оставляю их эхом звенеть в пустоте между нами.
Бен прищуривается, кашляет и гнусавит:
– Пошла ты, Клаудия.
– Нет, пошел ты, Бен, – отбиваю я. Прохожу мимо него и захлопываю за собой дверь ванной. Руки трясутся, пока я отвинчиваю крышечку тюбика с зубной пастой.