Происхождение партократии

Партия не только осуществляет тотальный контроль над духовной жизнью, не только руководит ею, но она определяет как тематику, так и метод духовного творчества, называемый методом «социалистического реализма». Сущность этого метода сводится к тому, что прошлое, настоящее и будущее рассматриваются глазами и слышатся ушами коммунистических мракобесов во имя партии и её текущей политики.
Роман или опера, полотно или скульптура, кинокартина или цирк должны каждое своими специфическими средствами и «художественными» образами пропагандировать мудрость партии и величие коммунизма. Произведения вне этой заданной линии партии не увидят света, а если увидят, то будут объявлены «формалистскими» и «декадентскими» и изъяты из обращения, иногда даже вместе с их авторами.
Таким образом, контроль западного тоталитаризма над обществом являлся тотальным лишь в области политической и условно тотальным — в духовной жизни, тогда как советская система властвования — партократия — осуществляет не только абсолютный тотальный контроль, но и абсолютное тотальное руководство во всех областях политической, экономической и духовной жизни и деятельности советского человека. Коммунистическая деятельность превзошла мечты Муссолини о тотальности государственного покорения человека, с той лишь разницей, что и само советское государство оказалось тотально покорённым партией. Лидеры большевизма имели все основания, противопоставляя свою власть не только другим тоталитарным системам, но и системам демократическим, заявлять: «В мире нет и не бывало такой могучей власти, как наша, Советская власть, в мире нет и не бывало такой могучей партии, как наша коммунистическая партия»,*) коммунистическая власть — «гигантская машина, которой еще не видело человечество ни в какой эпохе своего существования» **).
Уникальность этой машины не позволяет ставить ее в один ряд с её слабыми и далеко не полными копиями. Таким образом, партократия есть иерархическая система абсолютной политической, экономической и идеологической власти и властвования «партии в партии» — аппарата КПСС, при которой законодательная, судебно-контрольная, распорядительно-собственническая функции слиты воедино и сосредоточены в центральном аппарате партии, а органы управления и распределения дуалистичны: руководящие органы находятся в иерархии партаппарата, исполнительные органы — в иерархии государственного аппарата. Для тех и других органов Конституция СССР имеет формальную, а меняющаяся воля аппарата абсолютную силу.
Даже сама «конституция партии» — устав партии — тоже имеет для них лишь формальное значение. Режим такой тирании, как партократия, не может опираться на какие-либо писаные законы. Еще Ленин писал о большевистской диктатуре: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесняемую, непосредственно на насилие опирающуюся власть» Ленин, т. XXV, стр. 441). Это не значит, конечно, что в управлениях партократии господствует импровизация. Наоборот, существует целая система неписаных норм и законов, которые точно, в деталях, определяют функции каждого винтика и привода исполинской партократической машины. Эти нормы и законы неписаного «партаппаратного права» (в отличие от писаного «уставного права»), не меняясь в субстанции, варьируются в зависимости от возглавления режима — если во главе партократии стоит олигархическая диктатура (Ленин), то партаппарат делит законодательную власть с партией через ее съезды, если же во главе партократии стоит единоличный диктатор (Сталин), то не только партия, но и сам ЦК вместе с Политбюро и Секретариатом пользуются лишь прерогативами совещательных коллегий и осуществляют исполнительную власть при единоличном диктаторе.
Советская форма правления — партократия — явилась и осталась неизменной партийно-государственной моделью для всех вновь образовавшихся коммунистических режимов в Европе, Азии и Америке (Куба). Действительные или мнимые разногласия между СССР, Китаем, Албанией, Югославией, Румынией, Кубой касались всего чего угодно, но только не одного: партократической сущности этих режимов (исключением явилась Чехословакия Дубчека). «Ревизионисты» и «ортодоксы» спорили и спорят не о пересмотре системы партократии, хотя она и советского происхождения, а о гегемонии, с одной стороны, и о «партократическом суверенитете» — с другой.
II. Цели и источники данного исследования
История происхождения партократии есть история ленинского ЦК.
За последнее десятилетие в СССР издано «Полное собрание сочинений» Ленина, переизданы старые протоколы съездов партии, опубликован еще ряд ценных архивных материалов из истории партии и революций, которые дают возможность правильно осветить и по-новому оценить внутренние конфликты в ЦК и позицию Ленина. Надо заметить, что советские историки из своих же собственных архивных публикаций не делают тех выводов, которые из них совершенно ясно вытекают, или, наоборот, часто делают такие выводы, которые находятся в очевидном противоречии к ним. «Ленин никогда не ошибается, ЦК всегда и во всем следует Ленину, кроме нескольких профессиональных предателей», — такова примитивная официальная концепция партийной историографии. Однако объективный анализ самих же советских документов показывает, что история большевизма — это перманентная борьба между ЦК и Лениным за гегемонию в партии.
Не умаление значения и места Ленина в его собственной партии, а восстановление исторической правды как о его действительной роли, так и о природе внутренних конфликтов в ЦК, — такова одна моя цель.
До самой Октябрьской революции Ленин возглавлял крайне левое крыло большевизма (правда, бывали исключения), а после прихода к власти он возглавил его крайне правое крыло. В революции Ленин боролся с людьми, которых он презрительно называл «старыми большевиками», подчеркивая этим их консерватизм, а будучи у власти Ленин борется с «левым ребячеством», с теми, кто заболел «детской болезнью левизны в коммунизме». Даже духовный и физический наследник Ленина — Сталин продолжал ту же право-большевистскую ленинскую линию, пока боролся с «левой оппозицией» Троцкого и «новой оппозицией» Зиновьева и Каменева в союзе с правой группой Бухарина.
Из всех конфликтов с ЦК Ленин, в конечном счете, выходил победителем, ибо он был не просто большевиком, а необыкновенным большевиком, который в одной руке держал Маркса, в другой — Ницше, а в голове — Макиавелли.
Однако сама ленинская партия и ее ЦК ненадолго пережили своего основателя. Прикованный больше года тяжкой болезнью к постели, но продолжая живо интересоваться состоянием и будущей судьбой партии, Ленин был свидетелем начала ожесточенной борьбы своих учеников и соратников за его политическое наследство — за власть. Каким-то безошибочным внутренним чутьём проницательного политика он пророчески предугадал в этой борьбе и будущего могильщика своей партии — Сталина. Отсюда «Завещание» — письмо Ленина к XII съезду (1923) о снятии Сталина с поста «генеска» и личное письмо к самому Сталину о разрыве отношений с ним. Однако «гвардия Ленина» на свою же голову предпочла умирающему учителю здравствующего «генеска». Постараться раскрыть внутреннюю механику драматических перипетий междоусобной борьбы диадохов за трон Ленина, — такова вторая моя цель. История не знает ни одной другой революционной партии, которая прямо-таки по собственному «расписанию» («Что делать?», «Апрельские тезисы», «Марксизм и восстание» Ленина) и с таким блистательным триумфом достигла бы своей стратегической цели — захвата власти, — как большевистская партия, но она не знает также и другой политической партии, которая, утвердившись у власти, так беззаботно и трагически кончила бы свою жизнь, как большевистская партия. Родил ее Ленин, убил Сталин, но убил при помощи оружия, унаследованного у Ленина. Как тактик и стратег революции Сталин не идет ни в какое сравнение не только с Лениным, но и с Троцким, однако как мастер власти он превосходит их обоих вместе взятых. Разгадку изумительных успехов Сталина на путях к его личной диктатуре я нахожу, кроме всего прочего, в том, что он хирургическими инструментами ленинизма владел лучше, чем их изобретатель. К ленинскому арсеналу оружия Сталин не добавил ни одного нового, но в усовершенствовании и использовании ленинских оружий он открыл новую эпоху в истории большевизма тем, что в «технологию власти» большевиков ввел действительно новый компонент: криминальный метод восхождения к личной власти и криминальный режим управления ею. Ленинская диктатура партийной олигархии, контролируемой Центральным Комитетом как высшей инстанцией, стоявшей и над Лениным, сменилась сталинской тиранией, контролирующей и управляющей самим ЦК. Это произошло через политическое убийство ленинского ЦК и за относительно короткий исторический срок после смерти Ленина — за пять лет (1924–1929). Собственно, его даже нельзя назвать убийством, это скорее было самоубийство, и то не сразу, а по частям, не Сталиным, а этими частями друг друга, пока от ленинского ЦК не остались «рожки да ножки», но, увы, эти «рожки да ножки» — был сам Сталин. Но управлял «самоубийцами» Сталин, в чем они не давали себе отчёта. Воздавая дань историческим фактам, надо признать, что в «гибридизации» уголовного искусства с политикой Сталин достиг как раз в этот период таких выдающихся успехов, которые делали его претензии на ленинское наследство вполне естественными, тем более, что к этому наследству он шел под ортодоксальным ленинским знаменем. Конечно, психологически Ленин — потомственный русский дворянин и дитя западной политической культуры — был сделан из другого материала, чем Сталин — сын опустившегося сапожника и дитя азиатчины, — но тот же Ленин преступления, на которые он не был лично способен, всегда перепоручал Сталину как до революции — на Кавказе («эксы»), так и в гражданской войне (руководство групповыми убийствами, например, в Царицыне в 1918 г.).