Технология власти

- Дать слово Николаю Ивановичу! 
- Просим товарища Бухарина! 
Бухарин добродушно улыбался, кивая головой в сторону кабинета: "подождем, мол, возвращения начальства". 
Но начальство не возвращалось, зал требовал продолжения собрания, а галерея неистовствовала. 
- Дайте слово Николаю Ивановичу!Вернувшийся Шкирятов успокоил зал: 
- Николай Иванович, вас просят к телефону!Бухарин вышел из зала. 
В кабинете у Бухарина произошел довольно продолжительный разговор по телефону со Сталиным. Запись этого разговора была приложена к делу "группы правых", когда оно разбиралось впервые на февральском пленуме ЦК 1929 года. Я постараюсь воспроизвести смысл этого разговора, не ручаясь, конечно, за текстуальную точность. 
Сталин: ЦК считает нецелесообразным ваше присутствие на теоретической дискуссии, дабы последняя не приняла политического характера. 
Бухарин: Каганович уже придал ей политический характер, к тому же присутствие почти всего аппарата ЦК говорит менее всего о ее "теоретическом" характере. 
Сталин: Каганович присутствует там не как представитель ЦК, а по персональному приглашению Комакаде-мии, другие явились тоже по приглашению академии, членом которой являетесь и вы. 
Бухарин: Однако я являюсь и членом Политбюро, а Политбюро не выносило никакого решения даже о "теоретической дискуссии". Как это могло случиться, что Каганович без ведома ЦК самолично открывает какую бы то ни было дискуссию? 
Сталин: Видимо, инициатива исходит не от Кагановича, а от самой академии. ЦК ведь не может запретить ученому учреждению вести ученые споры, если бы даже они касались нас с вами, членов Политбюро. Но вы своим присутствием там, как член Политбюро, можете отрицательно влиять на свободу дискуссии, раз она уже началась. Поэтому я снесся с другими членами Политбюро и мы договорились, что вам лучше покинуть собрание, чтобы оно действительно не приняло и политического характера. 
Бухарин: Во-первых, все ли члены Политбюро вашего мнения, во-вторых, распространяется ли это пожелание и на других членов ЦК - Кагановича, Позерна, Кри-ницкого, Стецкого, Ярославского, Шкирятова? 
Сталин: Как вам известно, Рыкова и Томского в Москве нет, Калинин болен, а остальные запрошены. Они настаивают, чтобы вы подумали о политических последствиях вашего неподчинения общей воле Политбюро. О Кагановиче и других мы вопроса не обсуждали, но об этом мы поговорим после. 
Бухарин: Прошу дать конкретный ответ - дали ли вы, как секретарь ЦК, указание об открытии хотя бы теоретической дискуссии против меня? 
Сталин: Конечно, нет, но я не могу кому-либо и запретить ее, если бы даже она была направлена и против меня. 
Бухарин: Я остаюсь на собрании. 
Сталин: Но тогда уже за последствия пеняйте на самого себя! 
Бухарин, заметно взволнованный и бледный, вернулся в зал и занял прежнее место. Каганович и Шкирятов все еще не возвращались. Вскоре к ним направились По-зерн и Ярославский. Через несколько минут туда же вызвали и Покровского. 
В зале образовался явочным порядком перерыв. Начались групповые дискуссии. Все догадывались, что разговоры по телефону ведутся с ЦК. Некоторые подходили к столу президиума, стараясь понять, в чем дело. Бухарин углубился в чтение какой-то газеты и ни на какие вопросы не отвечал. Через полчаса члены ЦК вернулись в зал. Покровский без мотивировки сообщил: 
- Собрание объявляется закрытым. 
VIII. РАЗГРОМ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА 
На второй день утром после злополучного собрания, проходя по коридору, я, как обычно, остановился у доски объявлений ячейки ВКП(б) ИКП. На доске висел свежеотпечатанный список студентов и профессоров, которые "срочно" вызывались в бюро ячейки. В списке была и моя фамилия. "Срочными" я считал все-таки свои обязанности студента и поэтому направился в лекционный зал, с тем, чтобы во время перерыва заглянуть в бюро. Едва началась лекция (была философская лекция Л. Аксельрод-Ортодокс), как зашел технический секретарь бюро ячейки, который прервал лектора, огласил тот же список, что висел на доске. Он добавил, что явиться нужно сейчас же. С разных мест поднялось около десятка человек. Встал и я. Спрашивая друг друга, что это могло значить, мы вместе двинулись в бюро. Там же собралась значительная группа и с других курсов. 
В бюро сидел, нахмурившись и важно перебирая своюгустую рыжую шевелюру, новый Секретарь ячейки. Егосерые и безжизненные глаза, которое обычно выражаливсе, что угодно, кроме "большевистского огня", на этотраз дышали и "огнем", и злобой одновременно. Когдакто-то из его сокурсников попробовал шуткой рассеятьнарочито напущенную, казалось, начальническую важностьсекретаря, последний грубо прервал: 
- Мы не в кабаке, а в бюро ячейки. 
- Что ты, шутки не понимаешь, Павлуша?- попробовал было тот же сокурсник исправить свою ошибку. 
- Моя фамилия Юдин,- резко ответил он, явно недовольный фамильярным обращением к себе, как к "Павлуше". 
Сокурсник замолчал. Молчали и мы. 
Юдин сделал перекличку по списку. Студенты явились все, но не было профессоров. Вернувшийся секретарь доложил, что профессора заняты на семинарах. 
- Вызвать,- приказал Юдин. 
Через несколько минут явились не менее нас озадаченные профессора. 
- Все вызванные мною товарищи должны явиться 
сегодня в ЦК к 6 часам вечера,- объявил Юдин. 
На вопросы студентов и профессоров, в чем дело и к кому обращаться, Юдин отвечал коротко: 
- Там узнаете! 
Разные мысли нахлынули мне в голову. 
- Донос Орлова? 
- Возвращение на Кавказ? 
- Участие в "казни" Сталина? 
Или что-либо лучшее? Но о чем лучшем может быть речь, как не об оставлении на учебе? Я решил руководствоваться правилом - "думай о лучшем, но будь готов к худшему". Однако Сталина я не "казнил", в троцкистах не состоял - что может быть хуже? Как всегда в таких случаях, я побежал к Сорокину. Как назло его сегодня не оказалось. Попытался узнать у Елены Петровны, секретарши Покровского, она ответила, что слышит все это только от меня. Я вернулся на лекцию. Старушка Аксельрод рассказывала о Ницше. Есть избранные и толпа, "господа" и "рабы". Избранные призваны делать историю. Толпа - навоз истории. Воля к власти - движущая сила человеческого развития. Ею обладают только избранные! Оригинально и кстати!