Интердевочка

- Это ко мне, - улыбнулась мама.
Дверь отворилась, и в квартиру вошел Козел - тот самый паршивец из маминого класса.
Он поставил сумку на пол, тщательно запер дверь и положил ключ в карман. Поднял сумку и молча пошел на кухню. И оттуда заорал:
- Алла Сергеевна! Адельфана в нашей аптеке нет. Я их там заставил позвонить в справочное аптекоуправления. Только на Тихорецком и нашли. Сейчас разгружусь и съезжу туда. И батон я взял за двадцать две. За шестнадцать уже не было. А все остальное - по списку…
- Юрочка! - позвала его мама. - Иди сюда. Познакомься…
Козел вошел в комнату. Виктор встал и протянул ему руку:
- Виктор. Евдокимов.
- Козлов Юрий, - пожал ему руку Козел.
- Юрочка - мой ученик. А Виктор шофер дальних рейсов. Ездит по всем странам мира, - сказала моя мама, гордясь ими обоими.
- Ну уж по всем, - смутился Виктор. - Значит, как договорились, Алла Сергеевна, да? Я становлюсь девятнадцатого под погрузку и двадцать второго должен быть уже там. А письмишко вы лучше почтой пошлите. Нам это строго-настрого запрещено…
- Конечно, конечно! Я вам и так благодарна - слов нет…
- И выздоравливайте, пожалуйста, - он поклонился маме и подмигнул Козлу: - Проводишь?
Когда они вышли на лестничную площадку, Виктор достал сигареты. Перехватил взгляд козла и протянул ему пачку. Они закурили.
- Что-нибудь серьезное со старухой? - спросил Виктор.
- Какая она тебе «старуха»? - злобно цыкнул слюной Козел.
- Извини. Что там с Аллой Сергеевной?
- Ишемическая болезнь сердца. Стенокардия покоя и напряжения. Нервы. Одиночество…
- А ты откуда все это знаешь? - изумился Виктор.
- Не пальцем деланный. Слышу, что врачи говорят.
Они помолчали. Потом Виктор спросил:
- Может, деньги нужны?
- Обойдемся.
Они пожали друг другу руки, и Виктор пошел вниз по лестнице, а Козел затоптал окурок, разогнал рукой дым и вернулся в нашу квартиру…
Перед выездом в Стокгольм на работу Эдик всегда завтракает на кухне. Я кормлю его и Фросю, порхаю вокруг них в легком домашнем халатике, подаю Эдику кофе со сливками, жарю гренки, натираю сыр, и вообще шустрю, как нормальная деревенская баба, которая провожает мужика в поле. Нет только кринки парного молока и краюхи черного хлеба. Зато остального навалом!
- Как черного хлеба хочется… - тоскую я.
- Ваши прислали нам телекс. Приглашают принять участие в выставке. Мы дали согласие. Для нас это очень выгодно.
- Ура!.. - воплю я.
- Я тоже очень рад. Это сократит нам с тобой расходы вдвое.
- Каким образом?
- Но я же поеду за счет фирмы.
- Это уже решено?
- Завтра решится окончательно. Шеф собирает начальников отделов на двадцать третье…
- Как на «двадцать третье»?! А сегодня - двадцать второе?
- Конечно.
Я бросаю все к чертовой матери и мчусь в ванную с криком:
- Я еду с тобой! Мне к девяти нужно быть в порту «Викинг-лайн»!! Идиотка! Маразматичка!.. Сегодня же двадцать второе!!!
В ванной я наспех споласкиваю физиономию и замечаю непромытую, в свежей мыльной пене бритвенную кисточку Эдварда. И глухое раздражение заползает в мою душу. Я остервенело промываю кисточку под струей горячей воды и ору:
- Ты кисточку для бритья будешь когда-нибудь мыть?
Он появляется в дверях ванной, споласкивает руки под этой же струей и, целуя меня в шею, говорит:
- А зачем? Этим же мылом я смог бы и завтра побриться.
В Стокгольм мы мчимся по шоссе Е-4 на моей «вольвочке». Я за рулем, Эдик рядом, Фрося возлежит сзади на небольшом фирменном пакете торгового дома «И.К.Е.А.».
У зеркальца заднего вида прикреплен календарик «совтрансавто». Там двадцать второе число обведено красным фломастером.
- Вот видишь, - говорит Эдик. - Одной машиной - вдвое дешевле. А если учесть, что мой «сааб» кушает бензину в полтора раза больше…
Меня начинает подташнивать от этих разговоров.
- А как ты вернешься обратно?
- На автобусе.
- Может быть, приехать за тобой?
- Двадцать километров туда, двадцать обратно, двадцать туда, двадцать обратно. Не имеет смысла.
- Не имеет смысла держать вторую машину! - Нервничаю я.
- А я тебе об этом еще в прошлом году говорил.
…К «Белитронику» мы подъезжаем без десяти минут восемь.
Я загоняю машину на паркинг фирмы и вижу, как один за другим подъезжают Стиг, Бенни, Леннарт и господин Туррель - шеф Эдика, который был у нас в гостях.
Позже всех подкатывает Гюнвальд Ренн. На башке у него нашлепка из пластыря, рука перевязана.
Леннарт, Стиг, Бенни и господин Туррель очень мило здороваются со мной, а Гюнвальд, стараясь не смотреть в нашу сторону, запирает машину и сразу же направляется к дверям фирмы.
- Вы прелестно выглядите, фру Ларссон, - говорит Туррель. - Эд, как только распрощаетесь с женой, зайдите ко мне. До свидания, фру Ларссон.
- До свидания, господин Туррель.
Мы с Фросей проехали мимо стокгольмского городского парка, где гарцевали яркие всадники, бегали седовласые старики и старушки в разноцветных тренировочных костюмах, носилась ребятня со счастливыми утренними мордашками, и через пять минут оказались на большой площади перед портом «Викинг-лайн». 
В этот ранний утренний час машин на площади было совсем немного, и я запарковала свою «вольвочку» не очень грамотно с точки зрения полицейских властей, но достаточно удобно для того, чтобы Витя мог увидеть нас сразу же, как только коснется колесами шведской земли. 
До прихода парома из Хельсинки оставалось еще тридцать пять минут. Мы с Фросей вылезли на прогретый солнцем асфальт и уселись на какую-то тумбу неизвестного мне назначения. И замерли в ожидании. 
Как выяснилось потом, эти тридцать пять минут были самыми отвратительными и неприятными для моего мужа Эдварда Ларссона…
- Вы знаете, как я к вам отношусь, Эдвард, - сказал господин Туррель моему Эдику в своем кабинете. - Это я настоял на том, чтобы сделать вас начальником отдела, так как всегда считал вас одним из самых способных инженеров нашей фирмы. Однако вчера вечером на предварительном совещании совета директоров были высказаны сомнения в целесообразности вашей поездки в Ленинград в качестве представителя «Белитроника».
- Какая мотивировка? - спросил Эдик.
- Достаточно гнусная. Было решено, что представлять нашу фирму в России не имеет права человек, жена которого когда-то в этой же стране вела сомнительный образ жизни.
- Кто же возглавит группу? - поинтересовался Эдик.
- По всей вероятности, Гюнвальд Ренн.
- Какая мерзость! - брезгливо сказал Эдик и вышел из кабинета шефа.
Господи! Я даже представить себе не могла, что в пароме может поместиться столько автомобилей!
Эта белая сверкающая громадина, по борту которой было написано пятиметровыми буквами - «Силья-лайн» и нарисована голова мультипликационного моржа, распахнула огромные ворота в носу и стала выплевывать на грешную землю такое количество легковых машин, что я просто ахнула! Что-то около тысячи!..
А за ними, словно мамонты, поперли из парома тяжеленные грузовики с фургонами. Несколько сотен! Английские, немецкие, французские, польские, советские… Цирк, да и только!
Правда, место для наблюдения я выбрала очень удачное - все они, в конечном счете, катились мимо меня. На всякий случай я посадила Фросю на крышу своей «вольвочки», а сама влезла ногами на тумбу. Чтобы нас было хорошо видно.
Из кабин проходящих машин мне кричали на всех языках мира, но я не обращала внимания. Я ждала «свою» машину. И дождалась.
Уже когда в сердце стала закрадываться тревога, я вдруг увидела, как один мамонт несколько раз мигнул дальним светом и трижды коротко просигналил. Я вгляделась в его номера - АВЕ 51-15. «Совтрансавто»!..