Парадиз (СИ)

Могутные руки его в белых холщовых перчатках, сжимающие щипцы, клещи и молот, заставляли Сашку восторгаться, гудящее в горне пламя — трепетать.
И то ли потому, что Сашка был безудержно пьян. То ли потому, что учился на втором курсе и еще ничего в жизни не видел. Но восхищение обуяло его с неимоверной силой. Он уже не понимал: отчего в мире есть люди, не желающие себе кованую калитку или крыльцо, или мангал, не замечающие дивной, ни с чем не сравнимой красоты туговитого, чуть кривоватого сбоку цветка. Люди — человеки — непременно должны были алкать скамейку, стул, стол, перила, вешалку, ограду на камин, спинку для кровати.
Сашка сидел на полу, скрестив ноги. За спиной его проснулись и возобновили отдых ребята. А он все еще млел.
А когда спустя пару часов слегка протрезвел — алкоголь потихоньку вышел сквозь поры нещадно потеющего Сашки, — Юрка-трудоголик, хмуро глянув, кивнул головой:
— Хочешь, что ли, попробовать?
Следом возник роскошный бизнес-план.
Точнее, первой стадией было увлечение непосредственно процессом. Это когда Сашка с пацанским энтузиазмом махал молотом. Под хмурым присмотром Юрки-трудоголика он, закатав рукава, долго бился над простейшим металлическим сердечком, недоумевая, почему у него получается то круг, то овал.
И хотя Сашка больше портил материал, чем помогал — его не гнали: Юрка-трудоголик был для этого слишком деликатен. К тому же Сашка исправно платил за каждую выбракованную болванку (Юрка только качал головой) и с энтузиазмом пробовал еще раз.
Восторг продлился две недели. В течение которых он почти жил у Юрки-трудоголика. Приходил домой только ночевать. Уставший, грязный и вонючий. Млея от изнеможения, потности и исходящего от футболки тягостно-мужицкого запаха.
Но в какой-то момент махать молотом стало скучновато, и Сашка задумался о том, как на этом деле делать деньги.
Бизнес.
Весь Питер жить не мог без изделий ООО «КовМеталл», просто пока не знал об этом. Впрочем, ООО тоже о своем существовании пока не знало, но планировалось.
На волне щенячьего энтузиазма возник Аркашка Слонов — на два года старше и на один курс ниже. С кипучей инициативностью: разговорами о бизнес-идее, клиентской базе и стартовом капитале. Аркашка выглядел очень компетентным и опытным.
Сашкина комната мгновенно оклеилась планами, списками задач, сметами. Прямо поверх дорогих виниловых обоев. Аркашка был живой динамо-машиной и двигателем. Быстро познакомился с Юркой-трудоголиком, взглянул на процесс. Тот его особо не увлек, зато финансовые перспективы расцветились яркими красками.
Не хватало одного: денег.
Но эту проблему пацаны решили быстро, как все, что делается в молодости. На тот момент Аркашка встречался с Ингой — была такая девочка у них на факультете. Дочка состоятельных родителей, умница и красавица.
Но нравилась она Аркашке не за это. Просто Инга была… «томная и романтичная», как пафосно изрекал он в подпитии. И такие слова от разбитного, всегда немного поддатого Аркашки звучали дико. Влюблен он был до крайней степени. Желал носить Ингу на руках и петь ей серенады (хотя и не умел петь).
Все удивлялись. А на Сашкин вкус, Инга не стоила такого преклонения. В мире не было второй девушки, которой бы настолько не подходило собственное имя. «Инга» ассоциировалось у Сашки с роковой таинственностью и холодностью глубоких черных глаз. Аркашкина же зазноба была обычной славянского типа девчонкой. Круглощекой, русой, чуть-чуть полноватой (что ее совсем не портило, а даже наоборот), с огромными, чуть наивными глазами.
С некоторой поспешностью решилось, что браку быть. И пьяный от водки и счастья Аркашка, наконец, закружил Ингу, утопающую в пене белого кружева, в свадебном танце. А веселые и поддатые сокурсники желали им счастья и поливали воздух шампанским. Неделю молодожены не вылезали из постели, и Аркашка не появлялся ни в институте, ни в кузне.
А потом новоиспеченный тесть, разомлевший от радости за единственную дочь, выдал Аркашке огромную по тем временам сумму на становление бизнеса.
И тот взял.
После чего ребята купили — ведь никак нельзя было просто арендовать гараж — прекрасный склад. В который, правда, пришлось проводить электричество, да и находился он у черта на рогах. Но какое это имело значение?
Перевезли туда Юрку-трудоголика со всем его скарбом. И наняли еще пару таких же сумрачных и пьющих ребят.
Оказалось, что Юрка, которого до того толком никто не знал, — человек большого сердца и трагической судьбы. Трудно было поверить, но двадцать лет назад мальчик Боря взрослел в очень богатой и интеллигентной семье — да что там! — на тот момент оба его родителя заседали в местном — питерском — правительстве! Он жил в шикарной квартире в центре города, отделанной под старину — сейчас уже доведенной до неузнаваемого состояния. Учился на юриста и наивно смущался, глядя на окружающий мир.
Боря был умен, говорил на трех языках и читал Шекспира в оригинале. Проблема была в том, что мальчик-Боря оказался патологически, клинически правилен и порядочен. Настолько, что даже не смог работать юристом. Не выносила его душа мысли о том, чтобы взять гонорар за заведомо бесперспективное дело. А бесперспективность определялась хрестоматийно: пониманием, что простой, недорогой даже телефонный аппарат в российском судопроизводстве значит куда больше всех томов Гражданского кодекса.
Но этого было мало — на личном фронте Боре тоже не везло. С первой своей девушкой — в возрасте восемнадцати лет — он провстречался полгода и решился только на поцелуй. После чего она по неизвестным причинам его бросила. Со второй — всего три месяца, и та ушла к технику с завода машиностроения. Мальчик-Боря читал Шекспира и, томимый желаниями, не понимал: что не так?
Он был готов на все. Носил на руках и пел трепетным басом, покупал цветы и одалживал деньгами без возврата. Возил на собственной — купленной родителями — машине и помогал устроиться на работу. Доходило до смешного: он помогал даже тем, к кому уходили от него все эти девушки.
Итогом Бориной порядочности стали два неудачных брака, в течение которых его использовали как могли. Дочь, которую Боря видел раз в месяц. И алкоголизм.
В конце концов Боря забросил работу, а вместе с ней и Шекспира. Оброс бородой. И, помыкавшись несколько лет, купил гараж, овладев кузнечным ремеслом. Родители его давно не работали, источник дохода пропал. А кузница приносила только на оплатить квартиру, поесть и выпить.
Но трепетности в Юрке-трудоголике это не убило. Она была частью натуры. Стоило в гараж зайти девушке, как могутный кузнец краснел, галантно ковал для нее сердечко. Старый магнитофон пел про «сердце кузнеца», а Юрка-трудоголик одаривал сударыню (все они были у него «сударыни») произведением рук своих.
А потом девица обычно уходила с Сашкой.
Но Юрка никогда не обижался. Он только тяжело вздыхал, пил пару дней, если девушка особенно нравилась. А потом выгонял алкогольную дурь с молотом в руках.
С полгода Сашке было очень интересно строить бизнес. Они набирали заказы. Делали рекламу. Сами торчали в цветастых баннерах посреди Питера.
Платили штрафы и налоги. Заполняли декларации. Бегали по инстанциям. И снова платили штрафы и налоги. Дважды за полгода судились с заказчиками.
По молодости все давалось легко и казалось, что стоит только пальцами щелкнуть — и бизнес расцветет нездешним цветом. Юрке-трудоголику и двум другим работягам зарплату пообещали на треть больше. Могли себе позволить — деньги были!
Даже купили машину: как же без машины? Конечно, с пробегом, конечно, битую. Но свою. С твердой уверенностью, что скоро поменяют. Они молодые — у них все получается!
И где-то до середины третьего курса все действительно получалось. Заводные ребята худо-бедно нашли клиентуру (хотя чего уж врать, втридорога доплачивать за неотличимую для глаза разницу между изделием, кованным вручную, и дешевым машинным литьем желающих находилось не так чтобы очень много).