Блаженство греха (Ритуальные грехи)

Рэчел Коннери выглядела далеко не покорной. Она сидела на узкой койке, невидяще глядя в пространство, трогая левой рукой губы. Ногти короткие, обкусанные. Это его не удивило.
Рэчел трогала свои губы с рассеянным любопытством, и Люк, наблюдая за ней, ощутил непонятное возбуждение. Она не знает, что он делал с ее ртом. И что он намеревается делать снова, в следующий раз с ее участием… или, по крайней мере, когда она будет в полном сознании.
Девушка вытянулась на узкой кровати, и он застонал. Она отвлекала его, не давала сосредоточиться. Он протянул руку и выключил монитор, взглянув на другие, соседние.
Группа Старейшин собралась в одной из небольших комнат для медитации. И Бобби Рей с ними. Странно, подумал Люк, приглядываясь повнимательнее и жалея, что не установил еще и подслушивающие устройства.
Они выглядели спокойными, мирными, собранными и строили планы относительно будущего «Фонда».
Ему, конечно же, не о чем беспокоиться?
  
Глава 6
 
Кальвин Ли был самым последним человеком, которого Рэчел ожидала увидеть в своей комнате вечером того же дня. Она собиралась захлопнуть дверь у него перед носом, когда заметила что-то у него в руках. Термос и две пустые кружки.
— Предложение мира, — мягко сказал он. — Приготовленное из свежесмолотых суматранских зерен.
Она на секунду замерла.
— Оно, вероятно, отравлено.
— Я принес две кружки. Умрем вместе. Могу я войти?
— Кофе — одна из тех немногих вещей, ради которых я готова рискнуть жизнью, — сказала Рэчел, открывая дверь, и прошла вслед за ним в затененную комнату.
Он ничего не говорил, пока возился за маленьким столиком, разливая в две кружки чудесно пахнущий кофе, потом вручил одну ей. Не было ни молока, ни сахара, но, впрочем, именно такой кофе она и любила. О чем, вероятно, знал и Люк, и его приближенные.
Если в кофе и был яд, Рэчел его не почувствовала, и ей уже было все равно. Она присела на узкую кровать, скрестив под собой ноги, и окинула взглядом обманчиво обходительного гостя.
Кальвин не торопился: поставил единственный в комнате стул с высокой спинкой, забрался на него и уселся, как нашаливший ребенок в ожидании наказания. У него были маленькие руки с коротенькими пальцами-обрубками, и он по-детски пригладил ими курчавые черные волосы.
— Полагаю, вы здесь, чтобы извиниться за то, что произошло вчера? — спросила она, когда полкружки было выпито, а он еще не проронил ни слова. — Хотите сказать, что не виноваты в том, что меня чуть не убили, что вы предупреждали меня насчет Энджел, но я не послушала, и что, быть может, вам не стоило сразу посылать меня в то отделение.
Кальвин поднял голову и взглянул на нее. Глаза его были темными и абсолютно пустыми.
— Нет, — вполне спокойно отозвался он. — Я намеренно вас подстрекал.
От потрясения она расплескала драгоценный кофе на джинсы. Он не только сделал это, но еще и совершенно спокойно признается в преступлении.
— Что-что?
— Люк сказал, что я должен покаяться перед вами в своих грехах и просить у вас прощения.
— А мне он говорил, что не верит в грех, — заметила Рэчел, вытирая пятно от кофе.
— О, он верит в грех, еще как. Да и как он может не верить при его-то происхождении и прежней жизни? — возразил Кальвин. — Просто Люк предпочитает не применять это понятие к тем, кто следует его учению.
— Но к вам-то применил.
Кальвин смотрел на нее с непроницаемым спокойствием.
— Мое преступление в том, что я желал вам зла и манипулировал обстоятельствами так, чтобы вы сами навлекли на себя это зло. Что вы и сделали почти без колебаний.
— Вы знали, что я выпущу Энджел.
— Конечно. Я знал, что вы женщина молодая и неугомонная, что ваша цель — найти способ навредить Люку. Несмотря на то что Энджел явный параноик и несет полный бред, я был уверен, что вы попадетесь на удочку. И вы попались. — Его застенчивая улыбка не затронула черных-пречерных глаз. — Кстати, как вы себя чувствуете? Полностью поправились?
— На удивление хорошо, спасибо, — холодно отозвалась она.
— На Люка работают лучшие целители, и они всю ночь молились за вас. И он использовал свою… исключительную энергию, дабы ускорить ваше исцеление.
В ее сознании вдруг вспорхнуло ощущение его рук у нее на теле. Вспорхнуло и тут же улетучилось, оставив после себя тревожную тень.
— Как мило, — пробормотала она.
— Поэтому я пришел просить у вас прощения. Я считал вас угрозой Люку и хотел его защитить. Мне следовало бы помнить, что Люк не нуждается в защите. Он сам себе закон, и никто не может причинить ему зло.
— Вы боялись, что я узнаю правду о том, что здесь происходит? — напрямик спросила она.
Кальвин не отреагировал.
— Правда вам бы не понравилась. Для вас она неприемлема и непонятна.
— И какова же она, эта правда?
— Любовь. Любовь ко всему и всем, — отозвался Кальвин с безыскусной, мягкой простотой. Если бы только его глаза не были такими черными. Если бы только он не был в ответе за то, что она чуть не умерла, у Рэчел могло бы возникнуть искушение поверить ему. Да только она никогда особенно не верила в любовь.
— Любовь к Энджел? — цинично полюбопытствовала она. — Как она, кстати? Все еще думает, что я дьявольское отродье, или решила, что Люк все-таки мессия, а я просто его милая помощница?
— О, Энджел покинула нас, — ответил Кальвин, соскальзывая со стула. Он направился к двери. Предвечерний свет потускнел, погрузив комнату в мрачноватые тени, но Рэчел не сдвинулась с места, чтобы зажечь прикроватную лампу.
— Куда она делась?
Кальвин приостановился в дверях, на его лице не отразилось ровным счетом ничего.
— Она умерла, — сказал он. И закрыл за собой дверь.
Ей вдруг стало холодно, холодно до дрожи. Некоторое время она неподвижно сидела в потемневшей комнате. Энджел была сильной, физически здоровой женщиной — доказательством тому синяки и ссадины, оставленные ее руками. Смерть не могла быть вызвана естественными причинами. Неужели она совершила самоубийство после того, как Рэчел так глупо выпустила ее?
Или кто-то ее убил? Наказал за то, что она сделала с Рэчел? Или за то, что не доделала до конца?
Боже, она становится такой же помешанной, как бедняжка Энджел. Безумные мысли, безумные страхи. Что, черт побери, здесь происходит? Смерть таилась за этим безбрежным морем улыбающихся, счастливых лиц, и она представления не имела, кому можно доверять. Кто заманил ее сюда письмом, намекающим на убийство? Если то письмо послала все же Энджел, если Рэчел пала жертвой каких-то навязчивых идей сумасшедшей, то она зря растрачивает свое время и эмоции, приехав сюда с жаждой мести. И зря подвергла себя самой страшной из всех известных ей опасностей.
Не той, что исходит от ревнивого неудачника Кальвина. Опасности, исходящей от самого Люка.
Рэчел снова зябко поежилась, несмотря на то что в комнате было относительно тепло. Бояться нечего, напомнила она себе. Он ничего ей не сделает. Он не склонит ее на свою сторону, не заставит поверить в свою глупую религию для блаженных яппи, которым смертельно наскучил Уолл-стрит. Он не может отобрать у нее мать и деньги — он уже сделал это, и она пережила. Тяжело, бурно, но все же пережила.
И Люк не властен над ее телом. Он дал обет безбрачия, она фригидна. Вместе они составляют идеальную пару, про себя усмехнулась Рэчел.
Еще немножко. Она даст себе еще несколько дней, чтобы выяснить, кто же написал то письмо. Если все это время ей будут попадаться исключительно счастливчики с сияющими лицами, она сдастся. Откажется от борьбы, откажется от своего законного наследства. Откажется от матери, которой у нее на самом деле никогда и не было.
Рэчел взглянула на часы. Пора. Ей нужно присутствовать на курсах ознакомления с обычаями и укладом жизни Народа Люка. Она уже пропустила один день, хотя не могла избавиться от чувства, что накануне достаточно близко познакомилась с предметом, когда лежала в той огромной дымной комнате, наполненной звуками флейты и монотонным песнопением. И с самим Люком… даже слишком близко. Только бы вспомнить подробности.