Информация

Давайте посмотрим на дом с другого места. Вот окна в хозяйской спальне. Стекла в них слегка подрагивают.
Кто может проникнуть туда — непрошеный гость, шпион, частный сыщик? Туда хочет проникнуть Ричард Талл. Не телесно, не живьем. Он хочет сделать с Гвином то, что Гвин сделал с ним. Он хочет убить его сон. Он хочет вложить информацию в сон спящего; тогда они будут квиты.
Но я туда не пойду. Я туда не пойду, пока. Просто не пойду, и все.
 
~ ~ ~
Всем было вполне очевидно, что Гвин и Деметра Барри — идеальная пара.
Достаточно было только взглянуть на них, чтобы понять: этот брак из тех, что заключаются на небесах.
Они постоянно держались за руки (они были в прямом смысле слова «неразлучны»). Он постоянно называл ее «любовь моя». Она постоянно целовала его в щеку. Они были любящей и нежной четой, совершенным идеалом, мечтой. Даже Ричард был вынужден с этим согласиться: для него это было совершенно тошнотворное зрелище. Журналисты, ведущие разделов светской хроники, такие как Рори Плантагенет, отмечали, что во время разных вечеринок и торжеств Гвин и Деми с трудом отрывались друг от друга, когда динамичные законы общения вынуждали их ненадолго расстаться. Было известно, что Гвин впадает в восторженно-мечтательное состояние, когда жена от него немного отходит. «Я просто смотрю, — обычно говорил он, очнувшись от транса. — Просто любуюсь моей леди». (Ричарда, если ему случалось оказаться поблизости, обычно начинали одолевать «черные» видения: кувалдой в переулке, пырнуть стамеской на темной лестнице…) Журналисты, бравшие у Гвина интервью и писавшие о нем очерки, не раз отмечали, как озаряется его лицо, когда в дверях гостиной появляется леди Деметра с чайным подносом, на котором неизменно красуется шикарная коробка любимых шоколадных конфет Гвина. (Читая об этом, Ричард тоже весь озарялся. В клубах сигаретного дыма ему виделся крадущийся по улице темный тип с монтировкой в одной руке и острым горлышком разбитой пивной бутылки в другой.) Четвертая серия «Семи высших добродетелей: Безграничная любовь к жене» запечатлела чету Барри. Вот, взявшись за руки и сплетя пальцы, они прогуливаются на фоне белочек, зеленых лабиринтов и подернутых ряской прудов в Холланд-парке. А вот жена писателя, нахмурив брови, с интересом склоняется над его плечом, в то время как писатель с улыбкой что-то бормочет, глядя на экран своего монитора. Потом вы застаете их во французском ресторане недалеко от дома за десертом — они кормят друг друга с ложечки капающим подтаявшим мороженым. Гвин говорит в камеру о постоянной потребности делать друг другу подарки — «небольшие вещицы, но всегда чуть дороже, чем следовало бы». (Ричард, сидевший перед телевизором и вяло пытавшийся острить, на эту фразу отреагировал очень бурно: где бы найти громилу, головореза, чтобы расквасил эту наглую рожу.) Деми была богата. Но и Гвин теперь был богат. Он был умен. И она теперь тоже. Ее отец со своей тростью в своем изрытом колесами экипажей поместье; и его отец, валлиец, в спортивных штанах на грязных улицах. Любовь соединяет. В богемной элите благородное происхождение соединяется с умом. Вслушайтесь только. «Я думаю о ее мире» — Гвин. «Я просто чувствую, что мне невероятно повезло» — Деми. Гвин: «Она — лучшее, что со мной случалось за все эти годы». Деми: «Люди спрашивают, что значит быть замужем за гением, и я отвечаю, что это просто восхитительно».
А Ричард, мучаясь от приступов тошноты, выискивает наемных убийц по «Желтым страницам»…
Он обзвонил все лондонские офисы «Нью-Йорк таймс». У них был воскресный экземпляр газеты, и Ричард мог в любое время приехать, чтобы заглянуть в него в поисках нужных сведений или просто на него посмотреть, но взять с собой газету было нельзя. Ему посоветовали обратиться в отдел международных доставок в Северном Айлингтоне. В плаще, с тяжелой от похмелья головой и книгой (на сей раз это была «Биография Уильяма Давенанта, незаконнорожденного сына Шекспира»: к началу будущей недели ему нужно было написать на эту книгу рецензию в 600 слов), Ричард сел в метро на Лэдброук-Гроув. Потом он сделал две пересадки: на «Паддингтон» и на «Оксфорд-Серкус» — и доехал до Айлингтона. Потом он сорок пять минут брел по пустынным улицам, нервно сжимая пальцы, пока наконец не наткнулся на одинокого старика — настоящий кладезь информации, — ютившегося в киоске, битком набитом разными иноземными изданиями: «Франкфуртер цайтунг», «Эль пайс», «Индия тудэй» и множеством других газет, изобилующих текстами на фарси и санскрите. Старик сказал, что он не заказывает воскресные номера «Нью-Йорк таймс», только обычные. В киоске очень мало места. Ричард вернулся домой. Несколько дней спустя, немного успокоившись, он снова обзвонил лондонские офисы «Нью-Йорк таймс», и ему посоветовали обратиться к распространителям в Чипсайде. Ричард последовал этому совету. В Чипсайде ему ответили, что воскресные экземпляры «Нью-Йорк таймс» поступают по подписке, хотя, правда, может быть один, случайно… Ричард употребил все свое обаяние, чтобы очаровать молодую женщину на другом конце провода. Но вся беда в том, что у Ричарда не было обаяния, уже совсем не осталось, и распространительница сказала, что ему придется прийти к ним в понедельник утром и попытать счастья на общих основаниях.
Так начались его еженедельные поездки на склад в Чипсайде, где Ричарда, как правило, проводили через разные помещения, прежде чем отослать обратно. И тогда он ехал в «Маленький журнал», где по утрам писал свои книжные обозрения, запивая их томатным супом из бумажного стаканчика. Этот стаканчик томатного супа был не просто частью дурной реальности, он всегда был еще и дурной приметой… Во время пятого посещения Чипсайда, к вящему изумлению помощника управляющего, Ричард заявил, что ему нужен воскресный экземпляр «Нью-Йорк таймс», но не обязательно за эту неделю. Сойдет любой воскресный экземпляр. Полный смирения Ричард проследовал за помощником управляющего в другое хранилище, где до этого ни разу не был. Здесь валялись воскресные номера «Нью-Йорк таймс» вперемешку с бесчисленными воскресными номерами «Бостон глоуб», «Сан-Франциско кроникл» и проч. Ричард почувствовал слабость в коленях и легкое головокружение при виде печальных, серых, отсыревших, мертвых груд отвергнутой прессы — свидетельства ежедневного человеческого взаимонепонимания, равно как и бесстыдной людской тяги к словоблудию. Боже, неужели никто не может заткнуться. Так или иначе, он сдался и взял то, что больше. В тот день Ричард вернулся домой с увесистым воскресным номером газеты «Лос-Анджелес таймс». Он нес ее в руках бережно, как младенца. Эта газета была не просто больше, чем воскресные выпуски «Нью-Йорк таймс». Она была значительно больше.
На то, чтобы купить и объединить нужным образом упаковочную бумагу и моток шпагата, ушло еще две недели. Теперь Ричард был готов действовать. В тот день он основательно покопался в своих старых пишущих машинках, пока не нашел такую, на которой смог напечатать: «Дорогой Гвин! Здесь есть кое-что, что может Вас заинтересовать. Цена славы! Всегда Ваш, Джон».
На письменном столе Ричарда лежало еще одно письмо в помятом второсортном конверте. Такие конверты, как правило, никого не впечатляют. Вряд ли вы ожидаете, что второсортная почта может в корне изменить вашу жизнь. В письме говорилось:
Дорогой Ричард. Так что же? Никакого ответа. А хорошо у вас сказано: Мечты ничего не значат. Гвин Барри любит Белладонну, и Дарко любит Белладонну, но кого любит Белладонна. Она потрясная.
Так как на счет пива?
Ваш ДАРКО.
Как узнать тайну брака? Как ее раскрыть? Ведь все браки — непостижимы. Я могу рассказать вам все, что угодно, о браке Таллов (я даже мог бы сказать вам, чем пахнут их простыни: они пахнут супружеством); но о браке четы Барри я пока не знаю ничего. Возможно, более дотошное изучение четвертой серии «Семи высших добродетелей: Безграничная любовь к жене» обнаружило бы, что леди Деметра счастлива в браке меньше, чем Гвин, или, по крайней мере, она не так счастлива быть счастливой для телевидения. Но как это выяснить? У Ричарда — он сидел за своим письменным столом, нежно поглаживая письмо Дарко и мысленно лаская Деми, — было на этот счет несколько идей. У Стива Кузенса тоже была парочка идей. Но он был куда практичнее Ричарда. Скуззи собирался узнать — в общем, он был намерен разузнать хоть что-нибудь. И он собирался сделать это прямо сейчас, не откладывая. Но первым делом нужно было дождаться Тринадцатого.