Огнем и водой

– Стой! Хватит! – услышал Кирилл голос Седого. – Чего встали? Попридержите его, я ведь убью пацана.
Невского схватили за руки. Он еле стоял, и им пришлось поддерживать его, чтобы Женя не рухнул на землю.
– А ты классный пацан! Никогда таких не видел! – говорил Седой, заглядывая в лицо ничего не понимающему Жене. – Совсем дистрофик, махалка вообще никакая, а прешь и прешь… Смелый пацан, отчаянный… Мы у вас ничего не возьмем. Прав я, братва?.. Хочешь с нами гулять? Тебя как звать? Жека? Пошли, помоем тебе хлебальник в Славянке…
Они ехали в электричке, и Кириллу было так стыдно, что он в эту минуту был способен убить Женю. Взял бы и убил, вернее, добил, но только это тоже было глупо, бессмысленно. Кирилл смотрел тогда в окно, повернувшись в профиль к Жене Невскому. С тех пор часто, когда он ехал в электричке, его охватывали беспричинные приступы стыда.
И еще одно мучило его. Не испытал ли он в те дни, когда Женя Невский бесследно исчез, легкое чувство успокоения? Ведь если нет Жени, то и его хронический стыд теперь как бы уменьшался. Нет, не было этого – ни мысли такой, ни чувства такого не было! Никогда он так не думал! Но тогда откуда эта мысль взялась сейчас?..
 
Глава 2
 
После месяца учебы в Институте водного транспорта Кирилл Марков понял, что поступил не в вуз, а в ПТУ. В этом учебном заведении, правда, учились пять лет и получали диплом о высшем образовании, но сидели в аудиториях, курили на «черной» лестнице, толпились в столовой сплошь одни студенты-пэтэушники. Они не читали книг, которые читал Кирилл, не слушали музыку, которую он слушал. Их можно было бы назвать провинциалами, но в деревне, куда ездил Кирилл каждые школьные каникулы, местные пацаны жадно перенимали у него городские манеры, переписывали Burn и Sgt. Pepper’s с японского кассетника на огромные, неповоротливые «Днипро», даже выучили слово «экзистенциализм». Этим же «водникам» ничего особенного от жизни было не нужно. Джинсы, куртку «Аляску», девчонку, пожрать… Ну и диплом, разумеется. Святая мечта – распределение на суда смешанного плавания, типа «река – море», заходящие в европейские порты.
Очень досаждала Маркову физкультура. Кафедра физвоспитания, видимо, была в этом институте профилирующей. Кирилла еще не успели на первом курсе достать сопромат, теормех, детали машин и механизмов, но седой физкультурник в вязаном «петушке» первым зародил в Маркове мысль о прогулах. Каждый день они сдавали какие-то немыслимые нормативы. Причем их не тренировали, не готовили, а только отмечали «сдачу-несдачу».
– Зачет по физической культуре вы начали сдавать уже на первом занятии, – говорил студентам «петушок».
Значит, первый «хвост» повис у Маркова уже давно. А ведь он не был таким уж хилятиком. Подтягивался не меньше пятнадцати раз. Но были еще кроссы, прыжки, метание гранаты, ядра… Сначала он, как и все, пытался все это сдавать, потом стал прогуливать, а потом, когда ситуация была уже почти безнадежной, решил, что надо что-то предпринимать.
Некоторые его однокурсники, как заметил Кирилл, на занятия по физкультуре не ходили. Оказалось, что это разрядники по разным видам спорта. Они занимались в специальных группах. Имели льготы, свободный график сдачи экзаменов, бесплатное питание. Парусники, например, вообще могли не посещать институт. Марков в порыве отчаяния стал ходить по тренерам, но его, безразрядника, посылали куда подальше. Только тренер по боксу Лаврушин задумчиво почесал сломанный нос, спросил фамилию, подумал, еще раз спросил фамилию, последний раз почесал нос, переспросил фамилию и взял его к себе.
Уклоны, нырки, прямые левые и правые опять напомнили Кириллу Павловск, главаря шпаны по кличке Седой, отчаянного Женьку Невского и вызвали очередной приступ ставшего уже хроническим стыда. Но Кирилл Марков дал себе слово на этот раз сражаться до конца. Он мечтал, как в конце мая поедет в Павловск, найдет Седого и вызовет его на честный поединок – «Помнишь, ты предлагал мне поговорить один на один? Я пришел…» – и нокаутирует его акцентированным, хорошо поставленным ударом. Пора было забыть профессора Вольфа, который, между прочим, так и остался у Саши Акентьева, и научиться бить по настоящей, злодейской морде.
Но тренер Лаврушин мало интересовался бесперспективным новичком. Приходилось самому кое-как подстраиваться, подсматривать, перенимать всякие боксерские штучки у разрядников, не зная при этом азов. Кирилл чувствовал, что становится пародией на боксера, пантомимой на тему бокса. Он успокаивал себя тем, что зачет по физвоспитанию у него в кармане, а Павловск, Седой, Невский… Теперь он, по крайней мере, хорошо понимал, что такое КМС по боксу. Хотелось бы посмотреть на каратиста, который простоит против того хотя бы раунд! Что бы сказал по этому поводу профессор Вольф? Мечты на тему «Я пришел. Я готов. Защищайтесь…» как-то сами собой рассеялись.
Однажды Марков вышел из раздевалки вместе с парнем маленького роста. Кирилл давно заметил его в боксерском зале. Легковес удивительно искусно «фехтовал» левой рукой.
– Костя! Тебе бы еще хороший правый, и был бы чемпионом Союза! – кричал ему Лаврушин через канаты. – А так, с запущенной «однорукостью», тебе даже первенство города не взять.
Кирилл и Костя прошли рядом по коридору, поднялись по лестнице и вошли в одну аудиторию.
– Так ты тоже судомеханик, первый курс?! Из какой группы?
– Группа корабелов. А ты?
– Я из пятнадцатой. Я тебя раньше что-то не замечал.
– А я тебя…
Парень смутился, видимо, переживая за свой «незамечательный» рост, и Кириллу это очень в нем понравилось. Так они познакомились. В этот же вечер в пивном зале на Обводном канале, который водники называли «Пещерой», Кирилл открыл для себя Костю Сагирова.
Кириллу всегда казалось, что настоящий боксер не успеет прочитать даже вывеску над магазином, пока трамвай едет мимо. Но перворазрядник Костя Сагиров оказался гораздо начитаннее его. В поисках эротических сцен он прочитал вдоль и поперек всю русскую и зарубежную классику. Это была своеобразная, ни на что не похожая игра. – Хорошо, Костя, я понимаю: Золя, Мопассан… А что ты скажешь, например, про русскую поэзию, допустим, про Александра Блока? – спрашивал Кирилл, делая несколько больших глотков.
Но, давно прислушавшись к счастью,
У окна я тебя подожду.
Ты ему отдаешься со страстью.
Все равно. Я тайну блюду…
Теперь Костя поднял кружку, как пионерский горн, задвигал кадыком. – Давай еще по парочке и сушек соленых наборчик… Блока я неудачно вспомнил. Его женушка была порядочной шлюхой, сам он гулял с актрисками. Все это он себе в стихи запихал. А если взять… Пушкина?! Слабо? – Пушкина слабо? У Александра Сергеевича самый крутейший секс во всей русской поэзии! Прочитай «Руслана и Людмилу» внимательно. Удивишься! А эти стихи ты знаешь?
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
– Я не у кого такого поэтического описания оргазма не встречал… – Коитуса. Там до оргазма еще далеко… – Оргазма… – Коитуса… – Ладно, проехали… А ты пробовал пиво солить? Меня один мужик научил…
Не только «однорукость» мешала Косте Сагирову добиться серьезных результатов на ринге. Он нарушал спортивный режим не просто от лени, а «с восторгом упоения». К тому же он начисто был лишен спортивного тщеславия.
– Не получится сегодня посидеть, – говорил он Маркову сокрушенно. – Одна восьмая первенства Ленинграда. Но я постараюсь быстренько «по очкам» пролететь…
На следующий день он приходил в институт совершенно убитым.