Поцелуй
— Мама! — в ужасе прошептала Катерина. Она привыкла, что Иззи заставляет краснеть людей, которые не смущались прежде никогда в жизни, но тут мама явно хватила через край.
— Честное слово, все в порядке, — с улыбкой заверил врач, и тут дверь снова открылась. — Кажется, к вам еще один посетитель. Но только на пять минут. Миссис Ван Эш нужен отдых.
Запаниковав после звонка из больницы и не веря, что Иззи получила лишь «незначительные повреждения», Катерина позвонила Ральфу и, к счастью, застала его дома. Он привез ее в больницу и остался ждать в тусклом коридоре у дверей палаты.
Ральф, светловолосый красавец, вошел в комнату и приблизился к Иззи, с любовью и тревогой в глазах.
— Милая, мы так о тебе беспокоились…
— Все в порядке, — бодро отозвалась Иззи, потянувшись за поцелуем, а потом указала на металлический каркас на ноге и грустно взглянула на Ральфа. — Точнее, я в порядке, а моя нога — нет. Мы несколько недель не сможем заниматься сексом. Ох, Майк, — жалобно вздохнула она, — разве это не самая печальная вещь на свете?
Глава 4
В медицинской терминологии ухудшение состояния пациента уклончиво называют «осложнениями». И жизнь действительно преподнесла неприятный сюрприз на следующий день. Торопливо объяснив, что Иззи находится под воздействием психотропных лекарств, Катерина отчасти сумела убедить Ральфа в том, что это просто нелепая оговорка. А когда на следующее утро Майк позвонил домой, чтобы поговорить с Иззи, Катерина рассказала ему о случившемся и убедила себя, что ей больше ничего не оставалось. В конце концов, этот человек любит ее мать. Он должен знать, что она в больнице.
Майк бросился навестить Иззи, намереваясь усыпать ее постель охапками экзотических оранжерейных цветов. Он неудачно рассчитал время — плюс растущие подозрения Ральфа, — и в итоге последовала злополучная встреча.
Катерина хоть и не была трусихой, но все же радовалась, что этого не видела. Судя по рассказу Иззи, все было адски нелепо.
— …и вот Майк сидит у моей постели, разворачивает километровый целлофан и расставляет потрясающие цветы по дурацким крошечным вазочкам, и тут внезапно распахивается дверь и появляется Ральф, словно чертик из шкатулки. — Иззи вздрогнула, вспомнив эту сцену. — Он застывает на пороге и говорит: «Можешь не объяснять. Это Майк». А Майк, разумеется, отвечает: «Ну да, а ты кто такой?» И тогда Ральф — Господи, детка, никогда не встречайся с актером — выпрямляется, точно кол проглотил, и говорит… нет, декламирует: «Я еще один любовник Иззи».
Катерина понимала, что восторгаться тут нечем, но ничего не могла с собой поделать.
— Дальше, — потребовала она, желая, чтобы Иззи все-таки выкрутилась. Если кто-нибудь и умел выходить сухим из воды, когда всё против тебя, — так это ее мать.
Иззи пожала плечами, будто прочла мысли дочери.
— Прости, детка, что я могла поделать? Сиделки потом сказали, что Ральф долго бродил по коридору — видимо, поджидал Майка. Ты ведь знаешь, какой он гордый и важный. Он просто сказал: «Все кончено, Иззи, ты меня больше не увидишь» — и вышел.
Катерине нравились оба, и у Ральфа было хорошее чувство юмора, он больше подходил Иззи, чем спокойный и серьезный Макс.
— И Майк? — с надеждой спросила она, понимая, что хватается за соломинку.
— Майк тоже, — ответила Иззи. — Честно говоря, все это было довольно грустно. Он посмотрел на меня — ну, как он обычно смотрит, когда я ем курицу руками, — и сказал: «Прости, Иззи, но я думал, тебе можно доверять. Выходит, нельзя». Вытащил из ваз все цветы, завернул в целлофан и ушел.
— Мама… — подавленно произнесла Катерина. Иззи похлопала дочь по руке:
— Что будет — то будет. Да, облом, но, наверное, не стоит их винить. И потом, — добавила она с улыбкой, — это не последние цветы в нашей жизни.
Мама держалась так смело, что Катерина поняла: Иззи страшно расстроена. Раьф и Майк привносили в ее жизнь радость и довольство. Теперь, причем абсолютно не по своей вине, Иззи утратила обоих, и несправедливость случившегося обрушилась на Катерину точно удар молота.
— Это нечестно, — сказала она. Иззи еще не знала, что их неизбежно выгонят из квартиры, и явно не задумывалась о том, как сломанная нога помешает работе. — Может, они действительно не виноваты. Зато я знаю, кто виноват.
Оказалось на удивление просто найти этот дом, уютно примостившийся в конце Кингсли-Гроув, в тупике, в паре сотен метров от Холланд-Парк. Трудно было назвать его неприметным: внушительный трехэтажный викторианский особняк из светлого камня, с коричнево-красной крышей и обширным садом, возвышался над своими соседями. Сад, хотя и разросшийся, был ухожен, рамы — недавно выкрашены, окна — без единого пятнышка, с тяжелыми занавесками. Катерина чуть помедлила у ворот. Кто поддерживает эту бездушную красоту — приходящие работники или сама Ходячая Смерть (так Иззи названа женщину, которая ее сбила)?
Катерина вздохнула с облегчением, увидев пресловутую машину на дорожке — белую, сияющую, отполированную снизу доверху. Значит, хозяйка дома.
Несмотря на утреннее солнце, на улице было чертовски холодно. Притоптывая в надежде вернуть пальцам чувствительность и поплотнее запахивая пальто, Катерина открыла калитку и уверенно зашагала к входной двери. Она пришла сюда не оскорбить или расстроить эту женщину, просто хотела удостовериться, что виновница осознала итог своих безответственных действий. Пока ее жизнь протекает без проблем, она преуспела в доставлении неприятностей другим.
Когда дверь, наконец, отворили, Катерина искренне удивилась. Если бы она действительно хотела огорчить эту женщину, то почувствовала бы себя обманутой: похоже, ничто не могло расстроить хозяйку дома еще сильнее. Выражение лица у нее было крайне жалкое: опухшие от слез глаза, бледное лицо, кожа как тонкая бумага, которая вот-вот расползется…
Катерина даже представить не могла, что авария столь сокрушительно повлияла на женщину, — та будто обезумела. На мгновение девушку охватило чувство вины. Как неловко… И как, во имя всего святого, можно объяснить свое внезапное появление, не причинив бедняжке дальнейших страданий?
— Что? — тихо спросила Джина.
Она словно едва замечала Катерину. Ее взгляд был устремлен на усик винограда, который выбился из подпорки на крыльце.
— Простите, — мягко произнесла Кэт, — но я решила повидаться с вами. Меня зовут Катерина, я дочь Изабеллы Ван Эш.
Джина уже собиралась переспросить: «Чья дочь?» — но вовремя остановилась. Это имя, несомненно, что-то означало, хотя она никак не могла понять, почему девушка смотрит на нее столь сочувственно.
«Ван Эш. Ну, конечно. Дочь женщины, которую я сбила. Мотоциклистка. Я сначала приняла ее за мужчину».
В нормальной ситуации она бы только об этом и думала, но последние несколько дней трудно было назвать нормальными. Джина понимала, что должна стыдиться, но ей отчего-то недоставало сил беспокоиться о других… Эндрю разрушил ее жизнь, и круговорот любви и ненависти к нему буквально разрывал Джину на части.
— Да, конечно, — сказала она, нервно проводя пальцами по гладким светлым волосам. — Заходи.
— С-спасибо, — сквозь зубы выговорила Катерина. Она была рада, что прогуляла школу и пришла сюда.
Надо успокоить бедняжку, прежде чем та сойдет с ума.
Муки совести — ужасная вещь. Катерина испытала очередной прилив сострадания. Глупо было не подумать о том, что Джина Лоренс сейчас винит себя и, разумеется, мучается не меньше Иззи.
— Хочешь кофе? — спросила Джина, вводя гостью в безукоризненно чистую гостиную.
Светло-зеленые стены были увешаны красивыми эстампами, бархатный гарнитур персикового цвета гармонировал с занавесками. Катерина взмолилась, чтобы ее парадные кроссовки не оставили грязных следов на дорогом ковре.
— Нет, спасибо, — покачала она головой. — Слушайте, вам вовсе не нужно винить себя за то, что случилось, миссис Лоренс. Я знаю, вы испытали жуткий шок, но это ведь несчастный случай… Такое могло произойти с кем угодно. Если бы я знала, что вы воспримете это так близко к сердцу, то пришла бы раньше. Но что сделано — то сделано, и, слава Богу, все не так уж плохо. Мама чувствует себя нормально; врачи говорят, что выйдет из больницы на следующей неделе, и я очень рада. Сами видите, вам не о чем волноваться, — ободряюще закончила Катерина. — Это всего лишь случайность…