Второе убийство Сталина
— Что слышно из России, какие новости? — расспрашивал Сталин.
Сурен рассказывал все, что знал о войне, о работе подпольных организаций, о связи с заграницей. Особенно долго шел разговор о войне. Когда Сурен рассказывал подробности о суде над думской фракцией и о предательстве Каменева, Сталин ответил Сурену:
— Этому человеку нельзя доверять — Каменев способен предать революцию» [48].
И ведь как в воду глядел!
Время от времени и сам Иосиф приезжал в Монастырское, в гости или же за почтой, и всегда навещал друзей. Но к марту 1916 года Спандаряну, который и так был болен, стало совсем плохо. Он направил депутату Думы Пападжанову письмо с просьбой походатайствовать о его переводе в другое, лучшее по климату место. Назначили медицинское обследование, которое состоялось в мае. Врачи нашли у Спандаряна запущенную форму туберкулеза, и в августе он был освобожден от вечного поселения с разрешением проживать везде, кроме столиц и крупных городов. Ему могли разрешить жительство хоть в Зимнем дворце, это бы ничего не изменило — 11 сентября Сурен Спандарян умер в Красноярске. Судьба ссыльного, от которой сумел уйти Джугашвили, настигла его друга.
Иосиф ничего не знал о том, что происходит с Суреном. Летом 1916 года он не приезжал в Монастырское. Есть смутные сведения о том, что вроде бы этим летом он пытался бежать, а может быть, речь шла всего лишь о самовольной отлучке — так или иначе, весной и летом он не появлялся в Монастырском, зато его видели в Енисейске. Депутат-большевик Бадаев вспоминал, что однажды власти вызвали Иосифа в Красноярск, а на обратном пути, сумев обмануть бдительность конвоя, он заехал в Енисейск повидаться с жившими там ссыльными. Когда он вернулся, то уже не застал в Монастырском ни Спандаряна, ни Веры Швейцер, и никто ничего не знал об их судьбе. Он писал кому только можно, наводя справки о друзьях. Письмо с извещением о смерти Сурена пришло в Монастырское с опозданием, когда Иосифа там уже не было.
В октябре 1916 года вышло распоряжение правительства о призыве административно-ссыльных на военную службу, что было большой глупостью, ибо революционеры только и мечтали о возможности работать в действующей армии. Правда, в газете «Енисейский край» говорилось, что Департамент полиции исключил часть ссыльных ввиду особой неблагонадежности, но Джугашвили это странным образом не коснулось, и он был включен в список призывников. Получив повестку, он тут же выехал в Монастырское, о чем в одном из писем упоминает Свердлов, которого на войну почему-то не взяли. В середине декабря партию призывников отправили из Монастырского. Зимний путь длиннее летнего, и в Красноярск они прибыли лишь в начале февраля 1917 года.
Только тут обнаружилось, что Иосиф непригоден для военной службы из-за больной руки. А поскольку обратная дорога заняла бы два месяца, а до окончания срока ссылки оставалось всего четыре, то ему разрешили отбыть остаток срока в Ачинске, ибо бежать для него уже явно не имело смысла. На новое место он приехал в 20-х числах февраля, как раз тогда, когда в Петрограде начались рабочие волнения. До победы Февральской революции оставалась неделя.
2 марта Николай II отрекся от престола. В тот же день из столицы в Ачинск ушла телеграмма: «Петроград. Ачинск. Депутату Муранову. Все в руках народа. Солдаты, Временное правительство, президиум. Тюрьмы пусты. Министры арестованы, государыня охраняется нашими. Кронштадт наш, окрестности и Москва примыкают». В тот же день вышло распоряжение об освобождении ссыльных депутатов Государственной думы. 8 марта ссыльные выехали из Ачинска в Петроград, и 12 марта они уже были в столице. А 14 марта вышел номер «Правды», в котором была напечатана статья Иосифа Джугашвили, подписанная одним из его псевдонимов, а именно: «Сталин». Иосиф Джугашвили стал Сталиным и, как оказалось, навсегда.
Именно сибирская ссылка стала переломным моментом для этого человека еще в одном смысле. Светлана Аллилуева вспоминала: «Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское. Еще в Сибири отец полюбил Россию по-настоящему: и людей, и язык, и природу… У него навсегда сохранилась эта любовь».
Часть третья
Как Сталин стал главой государства
Глава 9
В терновом венке революций
Бытует мнение (и широко бытует), что Сталин выдвинулся на главные позиции в партии лишь после 1923 года, с помощью хитроумных аппаратных интриг, а роль его в революции и гражданской войне ничтожна, чуть ли не на уровне мелких поручений. В общем-то, эта версия первоначально тоже пошла от Троцкого: «самая выдающаяся посредственность» — лейтмотив всего, что он писал о Сталине. Подумать только, какое количество мифов восходит именно к этому источнику. Не зря говорят в народе: «Ври, ври, что-нибудь да останется».
Из мифологии:
В 1917году с целью скомпрометировать большевиков усиленно распространялся слух о том, что, возвращаясь из эмиграции через Германию, Ленин якобы взял у немцев деньги на развитие революционного движения. По расчетам немцев, оно должно было привести к ослаблению воюющей с ними России. Этот слух был очень опасен для Ленина, потому что в обработанном пропагандой обывательском сознании господствовали идеи оборончества. В конце весны 1917 года Ленину стало известно, что газеты Петрограда собираются широко публиковать версию о немецких деньгах. Все нити этой акции оказались в руках председателя Петросовета Николая Чхеидзе. Договориться лидеру большевиков с лидером меньшевиков было почти невозможно. Тогда Ленин остановил свое внимание на Сталине, который мог найти контакт с Чхеидзе по национально-земляческому принципу. И действительно, Сталин сумел уговорить Чхеидзе остановить публикацию. Столь ценная услуга Сталина, а так же его приобщенность к информации, которая могла иметь для Ленина неблагоприятные последствия, придали незначительной в глазах людей того времени фигуре некоторый авторитет.
Из свидетельств современников:
«Этот деятель — одна из центральнейших фигур большевистской партии… почему это так, сказать не берусь: влияния сред высоких, далеких от народа, чуждых гласности, безответственных сфер так прихотливы! Но, во всяком случае, ля поводу роли Сталина приходится недоумевать. Большевистская партия при низком уровне ее «офицерского корпуса», в массе невежественного и случайного, обладает целым рядом крупнейших фигур и достойных вождей среди «генералитета». Сталин же за время своей скромной деятельности в Исполнительном комитете производил — не на одного меня — впечатление серого пятна, иногда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать» [49].
(Н. Суханов, меньшевик, бывший член Исполкома Петросовета)
Суханов, наверное, прав — учитывая, что такое был тогдашний ЦИК и кто в нем заседал. Это было что-то вроде Законодательного собрания Санкт-Петербурга, и заседали в нем выборные депутаты. Исполнительный комитет, в котором насчитывается больше трехсот депутатов — с ума сойти! Какая работа, кроме митингового крика, возможна в таком органе? Да и вообще политики того времени судили о масштабе фигуры по статьям да ораторским талантам. Грубо говоря, чем громче глотка, тем выше авторитет. Для чего нужен был ЦИК Сталину? Вероятно, для того же, для чего нужно Законодательное собрание Санкт-Петербурга его нынешним депутатам, — для солидности, для депутатского иммунитета, для того, чтобы мешать правительству. Но как можно серьезно относиться к «работе» в этом, с позволения сказать, органе?
Что же касается Суханова, то он как меньшевик и не мог знать, чем на самом деле был занят тот или иной человек в партии большевиков. Однако его оценка и другие подобные ей позволили потом всерьез утверждать, что Сталин очень незначительно влиял на события того времени.