Второе убийство Сталина

 
Глава 12
Стратег поневоле
Когда говорят, что Сталин был человек штатский, не имевший боевого опыта, его путают с другими наркомами, сидевшими в Кремле. Ленин действительно был глубоко штатским человеком, равно как и Свердлов. Но Сталин, в конце мая 1918 года командированный на хлебозаготовки в Царицын, очень скоро оказался в самом пекле Гражданской войны. По своему положению наркома и посланца Москвы с самыми неограниченными правами он тут же распространил эти свои права и на военные действия, нимало не смущаясь тем, что вторгается в сферу ответственности товарища Троцкого. Правда, шашкой Сталин в кавалерийской сече не махал — ну, так это наркому и не обязательно, у наркома другие функции. Но боевого опыта у него к концу Гражданской войны накопилось предостаточно, может быть, побольше, чем у самого товарища наркомвоена, поскольку он все время мотался по фронтам, причем его неизменно бросали на самые опасные участки, что говорит об определенном военном таланте.
Из мифологии:
Красной армией командовал Троцкий. Жестокостью и «идейностью» он обеспечивал дисциплину и одерживая победы. Сталин был его прилежным учеником. Приехав в Царицын на заготовку хлеба, он снимал командиров, арестовывал, расстреливал.
«Сталин — прилежный ученик Троцкого» — это само по себе забавно, учитывая меньшевистское прошлое и мечту о мировой революции Льва Давидовича, а также то, кем был в партии большевиков примкнувший к ней в августе эмигрант Троцкий и кем был Сталин с его двадцатилетним партстажем.
Но что касается жестокости, то тут среди большевистской верхушки у Троцкого не было конкурентов. Так, в июле 1918 года, после поражения на Восточном фронте, наркомвоен приехал разбираться и наводить порядок. В позволившем себе отступить Петроградском полку по его приказу произвели децимацию-то есть расстреляли каждого десятого, в том числе командира и комиссара. В полках, состоявших из мобилизованных татар, из пулеметов косили всех подряд. Таковы были методы Троцкого. К тому, каковы были методы Сталина, мы вернемся несколько позже.
Пока что речь не об этом. Речь о Царицыне. С какого перепугу вдруг Сталина, человека с самого верха, члена «четверки», отправили на какие-то там хлебозаготовки на Волгу? Ленин сидел в Москве, Свердлов тоже, да и Троцкий в основном пребывал там же, за исключением того времени, когда он носился по России на лихом бронепоезде. А Сталин-то чем провинился? Только одним — еще с весны 1917 года его постоянно бросали закрывать дыры на самых тяжелых участках. А «хлебный фронт» в то время был решающим.
У Советской республики было множество проблем, но две из них стояли над всеми: военная и продовольственная. Наркомвоеном был, как известно, Троцкий, имевший некоторое представление о военном деле — в 1912–1913 годах он, как журналист, регулярно писал обзоры о ходе Балканских войн. Прочие высокопоставленные большевики даже такого «военного опыта» не имели.
Сталин в военные дела не вмешивался. В январе он начал работать в комиссии, занимавшейся продовольственным вопросом, в марте — в комиссии, разрабатывавшей проект программы партии, в апреле — в комиссии, готовившей проект первой советской конституции России, где сразу же поссорился с Рейснером по поводу будущего федеративного устройства страны (самое время, однако!). Но надвигающийся на республику голод заставил отложить политику на потом. 29 мая 1918 года Сталин был назначен общим руководителем продовольственного дела на юге России, с неограниченными правами. 6 июня он прибыл в Царицын.
Продовольственное снабжение республики к тому времени было полностью разлажено. Организованные поставки хлеба практически прекратились, поскольку их нечем было оплачивать. Имеющееся продовольствие крестьяне предпочитали продавать по спекулятивным ценам на рынке. Конечно, с точки зрения господ нынешних либералов, надо было ни в коем случае не брать хлеб силой, нарушая тем самым права человека, а поступить по Жану Жаку Руссо. Пусть города вымрут с голоду, после этого крестьяне окажутся в положении пещерных земледельцев, без покупателей, без товаров, и тогда они увидят, как неправы были, не поставляя городу хлеб. А потом придут какие-нибудь немцы или поляки, захватят их, и тогда они еще раз пожалеют, что не хотели кормить свою армию. Пусть всем будет плохо, но зато потом все- все пожалеют (кто останется жив). А главное, власть откуда-нибудь из Парижа сможет бодро отрапортовать потомкам: «Зато у нас чистые-чистые руки!»
Но большевики не разделяли взглядов Руссо на воспитание и без единой нравственной судороги применяли силу там, где считали нужным, пусть даже и с избытком — во многом благодаря этому господа российские либералы сейчас имеют возможность сидеть в своих кабинетах и писать статьи и книги, а не мыть машины у какого- нибудь английского лорда или немецкого барона. Впрочем, местные власти опередили центр: губернии и уезды, не мудрствуя лукаво, как только впереди замаячил призрак голода, тут же послали на село продотряды. Продотряды эти выкачивали хлеб (кстати, термин это ленинский, а не сталинский) совершенно бандитскими методами — да они и были по сути своей бандитами, только с красными ленточками на фуражках да при идейном командире. (Еще 29 мая в телеграмме с дороги Сталин помимо прочего сообщил: «У меня будут строго дисциплинированные отряды». Эта фраза о многом говорит.) Но беда была в том, что даже если и удавалось добыть хлеб, то до центра России он не доходил.
Уже 7 июня Сталин отправил в Москву телеграмму, кратко, но выразительно обрисовывая картину, которую застал: «…В Царицыне, Астрахани, в Саратове монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляция. Добился введения карточной системы и твердых цен в Царицыне. Того же надо добиться в Астрахани и Саратове, иначе через эти клапаны спекуляции утечет весь хлеб. Пусть ЦИК и Совнарком в свою очередь требуют от этих Советов отказа от спекуляции. Железнодорожный транспорт совершенно разрушен стараниями множества коллегий и ревкомов. Я принужден поставить специальных комиссаров, которые уже вводят порядок, несмотря на протесты коллегий. Комиссары открывают кучу паровозов в местах, о существовании которых коллегии не подозревают… Сейчас занят накоплением поездов в Царицыне. Через неделю объявим "Хлебную неделю" и пустим сразу около миллиона пудов со специальными сопровождающими из железнодорожников…»
Это может показаться невероятным, но всего за неделю пребывания в Царицыне Сталин сумел наладить отправку продовольствия. Затем он собрался с той же целью поехать на Северный Кавказ, но тут ему снова пришлось сменить специализацию, и, как оказалось, надолго. Ибо, чтобы отправлять продовольствие, надо было сначала удержать Царицын, к которому вплотную подступали восставшие казаки Краснова и Добровольческая армия Деникина. С обороной же города дело обстояло примерно так же, как и с отправкой продовольствия до прибытия уполномоченного Центра — то есть никак…
Несмотря на то что еще в феврале вроде бы была организована Красная Армия, армией она являлась только по названию да на бумаге. А в реальности ее «армии» и «дивизии» были сборищем разрозненных отрядов, самых разнообразных по численности, составу, вооружению, с выборными командирами и отсутствием даже подобия дисциплины. Весьма выразительные воспоминания о том, что творилось на фронте, оставил будущий маршал Тухачевский. «Когда 27 июня я прибыл на ст. Инза для вступления в командование 1-й армией, штаб армии состоял только из пяти человек… Никаких аппаратов управления еще не существовало; боевой состав армии никому не был известен; снабжались части только благодаря необычной энергии и изобретательности начальника снабжения Штейнгауза, который перехватывал все грузы, шедшие через район армии, как-то сортировал их и всегда вовремя доставлял в части.
Сами части, почти без исключения, жили в эшелонах и вели так называемую "эшелонную войну". Эти отряды представляли собой единицы чрезвычайно спаянные, с боевыми традициями, несмотря на короткое свое существование. И начальники, и красноармейцы страдали необычайным эгоцентризмом. Операцию или бой они признавали лишь постольку, поскольку участие в них отряда было обеспечено всевозможными удобствами и безопасностью. Ни о какой серьезной дисциплине не было и речи. Эти отряды, вылезая из вагонов, непосредственно и смело вступали в бой, но слабая дисциплина и невыдержанность делали то, что при малейшей неудаче или даже при одном случае отхода эти отряды бросались в эшелоны и сплошной эшелонной "кишкой" удирали иногда по нескольку сотен верст… Были и такие части (особенно некоторые бронепоезда и бронеотряды), которых нашему командованию приходилось бояться чуть ли не так же, как и противника».