Второе убийство Сталина

Народу это нравилось. Во-первых, в его словах была хотя и грубая, но правда, а во-вторых, здорово сказано! Однако едва ли осмеянные Сталиным противники когда-либо могли его простить.
1926 год принес с собой новое в поведении оппозиции. Во-первых, она наконец объединилась. Под новым «заявлением 13-ти» стояли подписи Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Крупской и др. Да, и Крупской — странно было бы, если бы она после скандала со Сталиным выступила на его стороне, и странно было бы, если бы оппозиция не использовала такой козырь! Один лишь Бухарин был на стороне Сталина — пока что…
Во-вторых, Троцкий стал разыгрывать провокационную карту — он поставил на Политбюро вопрос об антисемитизме, совершенно по классическому принципу, сформулированному в известном анекдоте: «Если Иванова посадили за воровство, то он просто вор, а если Рабиновича-то это антисемитизм». Поскольку подавляющее большинство оппозиционеров были евреями, то Лев Давидович представил дело так, что борьба с оппозицией была проявлением антисемитизма. Сталин стал его опровергать, заявив, что ЦК борется с оппозицией не потому, что они евреи, а потому, что оппозиционеры. По поводу чего мы имеем роскошный образчик провокационной логики Троцкого: «Каждому политически мыслящему человеку была совершенно ясна намеренная двусмысленность этого заявления… "Не забывайте, что руководители оппозиции — евреи", — вот настоящий смысл слов Сталина, опубликованных во всех центральных газетах». Трудно сказать, знали ли народные массы о национальности Зиновьева, Каменева, да и самого Троцкого, с их русскими псевдонимами, однако после этого заявления внимание масс к национальности партийных верхов было привлечено всерьез и надолго, и число антисемитов, думаю, выросло изрядно.
Вообще история с антисемитизмом и борьбой с ним очень напоминает пресловутое американское равноправие черных и белых. Тут я могу сослаться на себя. Никогда в жизни не страдала ни расизмом, на национализмом, но в последнее время я стала ловить себя на стойком отвращении к неграм. А все эта американская политкорректность. Когда в каждом фильме один из главных героев непременно неф, то постепенно это начинает очень сильно раздражать и вызывает обратный эффект. Хорошо, что в те времена не было телевидения, а то товарищ Троцкий довел бы дело до погромов.
Третье новое, что появилось в поведении оппозиции, было только что забытым старым. Они начали нелегально печатать свои воззвания на чем попало, вплоть до пишущих машинок.
И вот свершилось то, что рано или поздно должно было свершиться. Оппозиция «достала» партийцев. В самом деле — работы по горло, надо восстанавливать хозяйство, создавать армию, а тут в верхах черт знает что творится, свистопляска какая-то. На очередных обсуждениях в партийных ячейках Москвы и Ленинграда лидерам оппозиции просто не давали выступать. Впервые в жизни Троцкий, один из величайших ораторов XX века, провалился — его слова перекрывал рев толпы. Еще повезло, что не побили… Туда же, куда Троцкого, послали и остальных ораторов. Из 87 тысяч присутствовавших на собраниях в этих двух городах за оппозицию проголосовало 496 человек. И не надо искать здесь тоталитарную партийную дисциплину, все было куда проще. Потихоньку восстанавливалась промышленность, поднималось сельское хозяйство, все это прекрасно видели, и оппозиция выглядела просто кучкой крикунов, мешающей Сталину и его команде работать. Как оно на самом деле и было.
Но так деятельность оппозиции проявлялась практически, однако у нее была и теоретическая, точнее, мировоззренческая подоплека. В 1926 году Сталин сформулировал принципиальное разногласие между генеральной линией и столь любимой нашими господами демократами оппозицией. «В чем состоит эта разница? В том, что партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей пролетарской революции на Западе, как "придаточное предложение" к будущей революции на Западе, как нечто, не имеющее самостоятельной силы».
Неудивительно, что господа перестроечные демократы так возлюбили оппозиционеров — они ведь тоже не видят в России самостоятельной ценности, рассматривая ее как придаток западной экономики. Впрочем, привычка «задрав штаны, бежать за Западом» — это не явлинские с собчаками придумали, и не троцкие с каменевыми, это свойство старое, вековое свойство русских «верхов» смотреть на Запад преданными собачьими глазами, повернувшись к родной стране, пардон, противоположной частью и ощущая себя по причине таких предпочтений элитой среди ничего не понимающего быдла. Ну точно та Дуня, что позавчера в город приехала, а сегодня в очереди разоряется: «Понаехали тут! Деревня!»
И пусть хоть один человек, прочитавший изложенное в этой главе, скажет, что эту оппозицию не пытались убедить, подчинить партийной дисциплине, хоть как-то к делу приспособить. Пытались. Не вышло. И не могло выйти никогда по одной очень простой причине: деятели оппозиции были сплошь «революционеры», а «революционер» не может быть приспособлен к делу по причине абсолютной деструктивности всей своей деятельности. Ну не выйдет из пулемета нужная в хозяйстве вещь, на какой бок его ни положи! Из него можно только стрелять. Так и революционер — он может только делать революцию, ни на что иное он не пригоден.
Ну хорошо, допустим, дали бы Троцкому власть. И что? Чем бы все кончилось, вполне можно предугадать. Всенародным бунтом при попытке всеобщей милитаризации всего, либо войной при прорыве Красной Армии на помощь мировому пролетариату. А после неудачи по первому или второму типу — поход на Индию, после чего, положив конный корпус где-нибудь в песках Афганистана, Лев Давидович отправился бы в эмиграцию, побежденный, но не сломленный, и занялся разработкой теории мировой революции. Собственно, этим все и кончилось, только с меньшими потерями для Советской России и с большей рекламой для самого Троцкого, за спиной которого не было позорного поражения, ибо злодей Сталин не дал ему осуществить свои гениальные планы.
Так что не надо утверждать, что Сталин стал главой государства с помощью интриг, коварства, давления на партию и обмана масс, стравливания между собой противников и прочих макиавеллиевских штучек. Противников его стравливать не надо было — сами передерутся. Обманывать рядовых партийцев тоже нужды не было, те прекрасно видели, что это за публика. Достаточно было дать им волю, возможность показать себя во всем блеске. Сталин все-таки нажил себе на этом деле болезнь желудка, поскольку воевал со старыми товарищами по партии, соратниками Ленина. Но что поделаешь!
Потерпев столь сокрушительное поражение, оппозиция, однако, и не думала смиряться, как того требовала партийная дисциплина. Она пошла по конспиративному пути. Дело это было привычным — до революции только такой работой и занимались! Начали проводить подпольные сходки — в лесу, на кладбищах, на конспиративных квартирах, выставляли патрули для охраны. Вскоре была создана настоящая параллельная партия, имевшая свои ячейки, райкомы, обкомы. Отделения этой партии имелись в Москве, Ленинграде, Харькове, Одессе, в Грузии, на Урале, в Сибири. Создавали подпольные типографии. В общем, они явно поступали, как в том анекдоте: «Уехал в Женеву. Начинаю все сначала». Но об этом — как-нибудь в другой раз, если Бог приведет написать еще книгу…