Катынь. Ложь, ставшая историей
Когда я отошла по шоссе от поворота на дачу метров 150–200, я увидела, как по шоссе шла группа военнопленных поляков, человек 30, под усиленным конвоем немцев.
То, что это были поляки, я знала потому, что еще до начала войны, а также и некоторое время после прихода немцев, я встречала на шоссе военнопленных поляков, одетых в такую же форму, с характерными для них четырехугольными фуражками.
Я остановилась у края дороги, желая посмотреть, куда их ведут, и увидела, как они свернули у поворота к нам на дачу в Козьи Горы.
Так как к этому времени я уже внимательно наблюдала за всем происходящим на даче, я заинтересовалась этим обстоятельством, вернулась по шоссе несколько назад и, укрывшись в кустах у обочины дороги, стала ждать. Примерно через минут 20 или 30 я услышала характерные, мне уже знакомые, одиночные выстрелы.
Тогда мне стало все ясно, и я быстро пошла домой.
Из этого факта я также заключила, что немцы расстреливали поляков, очевидно, не только днем, когда мы работали на даче, но и ночью в наше отсутствие. Мне это тогда стало понятно еще и потому, что я вспомнила случай, когда весь живший на даче состав офицеров и солдат, за исключением часовых, просыпался поздно, часам к 12 дня.
Несколько раз о прибытии поляков в Козьи Горы мы догадывались по напряженной обстановке, которая царила в это время на даче…
Весь офицерский состав уходил из дачи, в здании оставалось только несколько караульных, а вахмистр беспрерывно проверял посты по телефону…»
Из показаний О. А. Михайловой:
«В сентябре месяце 1941 года в лесу Козьи Горы очень часто раздавалась стрельба. Сначала я не обращала внимания на подъезжавшие к нашей даче грузовые автомашины, крытые с боков и сверху, окрашенные в зеленый цвет, всегда сопровождавшиеся унтер-офицерами. Затем я заметила, что эти машины никогда не заходит в наш гараж и в то же время не разгружаются. Эти грузовые автомашины приезжали очень часто, особенно в сентябре 1941 года.
Среди унтер-офицеров, которые всегда ездили в кабинах рядом с шоферами, я стала замечать одного высокого, с бледным лицом и рыжими волосами. Когда эти машины подъезжали к даче, то все унтер-офицеры, как по команде, шли в баню и долго в ней мылись, а потом сильно пьянствовали на даче.
Однажды этот высокий рыжий немец, выйдя из машины, направился в кухню и попросил воды. Когда он пил из стакана воду, я увидела кровь на обшлаге правого рукава его мундира.
Замечала я и такую вещь: пока унтер-офицеры мылись в бане, их шофера постоянно чистили и смазывали оружие. Особенно бросалось в глаза то, что закрытые грузовые автомобили приезжали к даче всегда вскоре по окончании стрельбы в лесу на Козьих Горах».
Третья работница, Конаховская, дала примерно такие же показания.
Михайлова и Конаховская однажды видели, как на дачу провезли двоих пленных поляков – против обыкновения, доставив их к самому дому. По-видимому, это были схваченные беглецы.
Из показаний О. А. Михайловой:
«Однажды, как обычно, я и Конаховская работали на кухне и услышали недалеко от дачи шум. Выйдя за дверь, мы увидели двух военнопленных поляков, окруженных немецкими солдатами, что-то разъяснявшими унтер-офицеру Розе, затем к ним подошел оберст-лейтенант Арнес и что-то сказал Розе. Мы спрятались в сторону, так как боялись, что за проявленное любопытство Розе нас изобьет. Но нас все-таки заметили, и механик Глиневский, по знаку Розе, загнал нас на кухню, а поляков повел в сторону от дачи. Через несколько минут мы услышали выстрелы. Я и Конаховская, желая выяснить, как поступили немцы с задержанными поляками, снова вышли на улицу. Одновременно с нами вышедший через главный вход дачи адъютант Арнеса по-немецки что-то спросил Розе, на что последний также по-немецки ответил: „Все в порядке“. Эти слова я поняла, так как их немцы часто употребляли в разговорах между собой. Из всего происшедшего я заключила, что эти два поляка расстреляны».
Тот самый староста, который послал девушек работать на кухню, однажды спросил, как им там работается, на что получил от Михайловой ответ краткий и выразительный: «Провались она, эта работа!»
Перепуганные девушки решили любой ценой выбраться из этого жуткого места. Воспользовавшись тем, что немцы снизили им зарплату с 9 до 3 марок в месяц, они не вышли на работу. За ними приехали, привезли на дачу и в наказание посадили в холодную, но потом, к их великой радости, уволили. Лишь сидя под арестом, они решились заговорить друг с другом о том, что видели и слышали – до тех пор девушки держали свои наблюдения при себе. Молчали они и после, по-видимому понимая, что чудом остались живы – лишь Алексеева рассказала о виденном своему отцу.
Эти три свидетельницы попали в самый эпицентр, но и другие местные жители что-то видели, замечали, делали какие-то выводы.
Из показаний Ветровой Е. Н., учительницы школы в поселке Катынь:
«Осенью 1941 года, когда нас принудительно выгнали для работы на шоссе Смоленск – Витебск, мне приходилось видеть, как на грузовых машинах провозили военнопленных поляков. Их форма совпадала с формой виденных мною расстрелянных поляков в Козьих Горах».
Из показаний М. Г. Кривозерцева, 1904 г. р., плотника:
«Осенью 1941 года… я был мобилизован на дровозаготовки, по крайней мере так мне было объявлено. На самом деле с группой крестьян из разных деревень… я в течение шести дней работал по очистке леса Козьи Горы. Лес вырубался со стороны шоссе, и нам было ясно, что немцы вырубают лес, боясь партизанских налетов на шоссе. Все мы, работавшие в лесу, были зарегистрированы у немцев, и часовые пропускали нас в лес после того, как сверят по документам нашу личность.
Однажды лесник Суриков повел меня лесом показать новую делянку, и нам пришлось проходить с ним по дороге, ведущей с шоссе к лесной даче Козьи Горы. Примерно в 300 метрах от шоссе я увидел поляну шагов сорок в длину и столько же в ширину, обсыпанную песком. Никогда ранее ее на этом месте не было, она резко выделялась от общего тона земли. Видно было, что эта поляна, обсыпанная по поверхности песком, была устроена руками человека. Я спросил Сурикова, откуда и каким образом появилась на Козьих Горах эта поляна. Суриков сказал мне, что здесь зарыты люди, и как я ни допытывался, он мне больше ничего не сказал и велел молчать, если я не желаю себе зла. Здесь же Суриков мне сказал, чтобы вокруг этой поляны я не вырезал лес. Этот разговор относится, как я теперь вспоминаю, к середине октября 1941 года.
Поскольку эта поляна действительно производила впечатление свежевырытой и засыпанной немцами большой ямы, которой никогда до прихода немцев в Смоленск я ранее не видел, я поверил Сурикову. Но так как Суриков не стал мне говорить, кто погребен в этой яме, то для меня стало ясным, что усиленная охрана немцами Козьих Гор не случайна, а здесь действительно закапываются трупы замученных немцами людей».
Из показаний П. Г. Киселева, хуторянина, проживавшего неподалеку от леса:
«В конце августа или начале сентября 1941 года в район Козьих Гор стали прибывать на грузовых автомашинах, под охраной, группы польских военных. Кроме того, иногда в это место гнали поляков пешком группами по 30–40 человек… После прибытия машин в Козьи Горы я в разное время суток слышал из леса стрельбу».
Стрельбу слышали многие крестьяне, причем, как они вспоминают, это были не очереди, а одиночные негромкие выстрелы, по всей видимости пистолетные.
Есть и еще один свидетель с другой, «немецкой» стороны – директор смоленской обсерватории, профессор астрономии Б. В. Базилевский. 25 июля 1941 г. немцы назначили его заместителем бургомистра, в каковой должности он и пребывал до 1 октября 1942 г. Бургомистром же был адвокат Меньшагин, который пользовался особым доверием у немцев и при отступлении ушел с ними.