Годы прострации

Гордон Браун взял на себя руководство по борьбе с наводнением. Он проводит одно чрезвычайное совещание за другим. Газеты прямо-таки захлебываются заголовками вроде «Гордон спасает затопленных бриттов». Можно подумать, он таскает мешки с песком или собственноручно откачивает воду.
 
Август
  
Среда, 8 августа
 
Воспользовался отсутствием родителей – они на митинге в «Медведе», протестуют против закрытия деревенской почты, – и отправился на их половину, поискать «Джейн Эйр». Мать взяла у меня эту книгу почитать, а потом клялась, что вернула обратно. Разумеется, я нашел пропавший томик – на столе-развалюхе, который мать гордо называет «письменным», в самом низу стопки душераздирающих мемуаров.
«Ребенок как вещь», «Прах Анжелы» Фрэнка Маккурта, «С ножницами наперегонки», но больше всего меня заинтересовала папка с надписью «Девочка по имени Срань». Я открыл папку, внутри лежало несколько исписанных страниц. Не сходя с места, прочел их. Это было повествование о детстве матери на картофельных полях в Норфолке. Повествование, сотканное из лжи. Нет, пожалуй, «сотканное» – слишком изящная метафора, когда имеешь дело со столь наглым мошенничеством. Сочинение моей матери сляпано из лжи.
Полин Моул
Девочка по имени Срань
Я родилась посреди картофельного поля у деревни Штанцы в графстве Норфолк. Колючий восточный ветер охлаждал бедра моей матери, пока я прокладывала себе путь в мир лишений и боли.
 
Отец мой был свирепым великаном с черными волосами и косматой бородой. В деревенской школе он выучился читать и писать, обнаружив блестящие способности к наукам. Школьный учитель, мистер Строгаль, убедил его подать заявление в Кембридж. В день приемных экзаменов отец отправился в Кембридж – пешком и босой. Он опоздал на пять минут, к экзаменам его не допустили. Вернувшись домой, он сжег все свои книги и дал обет больше никогда и ничего не читать.
 
Моя мать была одной из самых красивых девушек в Норфолке. Она происходила из аристократической семьи, а с отцом познакомилась во время охоты, устроенной в норфолкском королевском поместье Сандрингеме. Мать упала с лошади, когда скакала по неровному картофельному полю, и отец пришел ей на помощь. Их связь получила огласку, вызвав грандиозный скандал, и в итоге матери, леди Клариссе Кавендиш-Строндж, пришлось выйти замуж за моего отца. Так она стала миссис Сагден. Я никогда не слышала, чтобы отец называл мать по имени, всегда только «Ты» с большой буквы.
 
Спустя полчаса по завершении родов отец рывком поставил мать на ноги и приказал продолжать выкапывать картошку из черной земли. Меня, завернутую в мешковину, сунули за пазуху матери, одетой в армейскую шинель. На поле мать трудилась, пока не стемнело, и лишь после того, как она приготовила отцу ужин, а заодно почистила хорьковые клетки, ей было позволено присесть.
 
– От сраной девчонки никакого толку. – Таковы были первые слова отца при моем появлении на свет. – Я ждал сильного парня, который легко забросит полный мешок картошки на сраную телегу. Отнеси девчонку к запруде, пусть ее там коровы сожрут.
 
К счастью для меня, за ужином отец упился свекольным вином до полного одурения и поутру забыл о своей директиве. Он отказывался признавать меня, регистрировать мое рождение, а если изредка и обращался ко мне, то называл исключительно Сранью.
 
Все это ложь от начала и до конца. Я видел материнское свидетельство о рождении, она родилась в деревенской больнице в Бернем-Маркете и получила имя Полин Хильда Сагден. Ее отец – смирнейший человек, никто никогда не слыхал, чтобы он повысил голос. А вот мать красавицей вовсе не слыла. В нашей семье бытует история о том, как бабушку Сагден попросили не посещать деревенские конные состязания, потому что ее физиономия пугала лошадей.
 
Четверг, 9 августа
 
Вернулся домой с работы и обнаружил Георгину в состоянии сильного возбуждения: глаза горят, щеки пылают, на губах толстым слоем темно-красная помада, а сама Георгина распространяет густой аромат бурбона и «Прелести» от Сары Джессики Паркер.
Стоило мне вставить ключ в замок, как жена распахнула дверь:
– Угадай, кто сидит у родителей?
Я молчал, но первый, о ком я подумал, был мой обожаемый младший сын Уильям: а вдруг он приехал из Нигерии, где живет со своей матерью и ее новым мужем? Я никогда не говорю об Уильяме – слишком болезненная тема.
– Гленн вернулся из Афганистана? – спросил я.
Георгина затрясла головой. Пара заколок выпала из осиного гнезда а-ля Эми Уайнхаус.
– Твой брат! – сообщила она.
Я снял зажимы с брюк (на велосипеде я без них не езжу) и положил на столике в прихожей.
– Брат наполовину, – поправил я жену. – В нем течет кровь только моего отца.
– Ну да, Бретт Моул. Ах, Ади, он такой классный! Трудно поверить, что вы с ним родня. А ты не говорил, что он учился в Оксфорде.
Я спросил, где Грейси.
– Там же, у родителей, с дядей Бреттом, – ответила Георгина. – Он прекрасно управляется с детьми.
– Зачем он сюда явился?
– Из-за матери. Не знаю, как ее зовут.
– Стрекоза Сушеная, – усмехнулся я. – Известна также как Дорин Слейтер.
– Короче, она умерла. Вчера. И Бретт хотел лично сообщить об этом отцу. Он такой чуткий.
– Сушеная Стрекоза умерла? – Я был потрясен. – От чего, от анорексии?
– Мотоциклетная авария, – сказала Георгина.
– Как ее занесло на мотоцикл?
– Бретт говорит, что она связалась с дурной компанией.
– Да ей было лет шестьдесят по меньшей мере! Кто в таком возрасте связывается с дурными компаниями?
– Связывается, если это борнмутский отряд «Ангелов ада». – После чего Георгина придирчиво оглядела себя в зеркале, торопливо улыбнулась мне и убежала в соседний дом.
Я сел на кровать, пытаясь восстановить дыхание. Стоит подумать о Бретте Моуле, как на меня накатывает ощущение собственной неадекватности. Я хорошо помню тот ужасный день в Скегнессе, когда отец признался матери в измене, – вынужденно признался, поскольку Дорин Слейтер как раз разродилась Бреттом. Мой полубрат выше ростом, красивее и лучше образован, чем я, ему удаются все виды спорта, а занимается он чем-то загадочным вроде хедж-фондов (понятия не имею, что это такое), разъезжая между Лондоном, Токио и Нью-Йорком. И этот бизнес невероятно его обогатил.
Мать не устает рассказывать о бунгало, которое Бретт купил Стрекозе Сушеной. Якобы Дорин требуется лишь нажать на несколько кнопок – и в доме зажигается свет, шторы задвигаются, а в комнатах начинает играть музыка. И каждый раз мать мечтательно произносит:
– Как бы я хотела…
Фразу она никогда не заканчивает, но я знаю, чего бы она хотела – чтобы я купил ей такой же дом на кнопках.
Я тщательно помылся, кардиган надевать не стал, причесался и отправился к родителям.
1 час ночи
Надо же быть таким занудой! Мыслимое дело, на протяжении битых четырех часов говорить исключительно о себе! И конечно, если бы не женская активность… Всякий раз, когда Бретт уже не знал, чего бы еще о себе рассказать, мать или Георгина подбрасывали вопросик о его распрекрасной жизни, и он опять принимался молоть языком.
Про то, как его токийский унитаз смывает воду и автоматически вытирает ему задницу, и какой великолепный вид на Центральный парк открывается из окна его нью-йоркского жилья, и как он любит наблюдать за речными судами, сидя на террасе свой квартиры в доме на берегу Темзы.
Он знает всех поваров в Лондоне и постоянно пересыпает свою речь именами Гордон, Марко, Джейми [22]. А также, если верить Бретту, его имя вышито на палатке Трейси Эмин [23].