Публичные признания женщины средних лет
Хороводами вокруг памятников старины я сыта по горло. Знать больше не желаю, сколько кирпича пошло на ту или иную архитектурную ерундовину. Довольно с меня цифр, которые тут же вылетают из головы.
Загореть хочу до черноты. Один раз живем! Желаю видеть, как моя бледная английская шкура с каждым днем бронзовеет. Что поделать – ценю я маленькие радости жизни, когда, сдвинув ремешок часов, можно полюбоваться полоской бледной кожи.
Никакими силами меня впредь не затащат на «народные гулянья», где кавалеры, заправив брючины в носки, машут носовыми платочками дамам, что вертятся перед ними в блузках с рукавами-фонариками, юбках до пят и газовых шарфиках, обмотанных вокруг головы на деревенский манер.
Не хочу заводить в отпуске новых друзей – со старыми справиться бы. Не хочу знакомиться с местными жителями и тем более напрашиваться на огонек. Я ведь не привечаю туристов в Лестере и не зову их к себе в гости – так почему этого ждут от бедолаг, которым выпало жить на курорте? Достаточно того, что мы оккупируем их пляжи, толчемся на их тротуарах и часами торчим в магазинах, выбирая сомбреро ценой в доллар.
Стало быть, основные требования лентяйского отпуска таковы: отель с песчаным пляжем, балкон, хорошее питание, теплое море, ночные развлечения для молодняка, толпа, в которой можно раствориться. И отсутствие комаров – уж очень нудно мазаться репеллентами. Кроме того, лично я предпочитаю мусульманские страны, где все красавицы с головы до ног закутаны в черное, но в этом пункте наши с мужем мнения расходятся.
Я пишу эти строчки в разгар стадии планирования. Мы уже изучили проспекты всех турфирм, но там сплошь восторги насчет «местного гостеприимства», «увлекательных фольклорных вечеров», «пустынных пляжей» и «великолепных исторических достопримечательностей».
Нет уж, такая песня или, скажем, танго не для нас. Лодыри всех стран, объединяйтесь! (Если лень не заест.) Нам нечего терять, кроме своих отлеженных боков.
Прощай, сумочка от Вивьен Вествуд!
В детстве мне строго-настрого запрещали приближаться к цыганам, каждое лето разбивавшим табор на берегу местной речушки.
Я была послушным ребенком, внутрь цыганских кибиток не заходила, чай с их обитателями не пила, зато вечно крутилась рядышком, очарованная вольным образом жизни кочевого народа. Сущая идиллия: дети бегали себе по округе, в школу не ходили, им разрешали скакать на конях и пони без седла и, судя по всему, не заставляли ни умываться по утрам, ни причесываться.
Взрослые тоже, казалось, радовались жизни. Женщины стирали белье в реке, а сушили на кустах. Мне нравилось, что еду готовят на костре, и цыганские наряды, всех цветов радуги, тоже ужасно нравились. На маскарад в День коронации [5] я нарядилась цыганкой. Голову повязала косынкой с дюжиной нашитых мамой колец от занавесок, в остальном же костюм был странным гибридом цыганщины и голливудской романтики.
Подцепив на одну руку корзинку с бельевыми прищепками, другой я как ненормальная колотила в бубен, пока какой-то злобный дядька не велел мне прекратить. Приза я не получила – маскарадных цыганок хватило бы на приличный табор.
Первое место заняла моя сестра Барбара, которая так убедительно сыграла оригинальную роль куклы в коробке, что, когда члены жюри подошли к ней, ни разочка даже не хлопнула длиннющими ресницами. Зато с тех пор хлопает как заведенная.
Словом, к цыганам я питала слабость с детства и всегда защищала от тех, кто обвиняет их в уродовании сельского пейзажа.
До сих пор, однако, речь шла о приличных британских цыганах; в Барселоне же на прошлой неделе мне довелось столкнуться совсем с другими.
Встреча произошла в уличном кафе. Я как раз поменяла деньги, заимела мучо песетас и расположилась за столиком кафешки, пристроив свою шикарную сумку от Вивьен Вествуд между ног (общеизвестно, что Барселона – рай для грабителей). Помню, три недели собиралась с духом, чтобы купить эту сумку – продолговатую, из черной кожи, с длинной ручкой и прелестной золотистой подкладкой.
В сумке находились (время, заметьте, прошедшее!): паспорт в темно-синей корочке, авиабилет, блокнот формата А4, три кредитные карты, ручки, мучо песетас, складной перочинный ножик, косметичка, инсулин и шприцы, крем для загара, литровая бутылка воды (объемная была сумочка), фотографии плюс всякая дребедень, которая найдется на дне любой женской сумки, – пуговицы, булавки, салфетки, щипчики для бровей, горелые спички, магазинные чеки, клочок бумаги с датой родительского собрания, две таблетки парацетамола в целлофане и кособокая скрепка для скорой маникюрной помощи. Как вы уже наверняка догадались, барселонские цыгане избавили меня от сумки со всем содержимым.
Как им это удалось? Они налетели на меня коршунами – три жирные бабы и два тощих пацаненка. Одна из теток сунула истерзанную жарой гвоздику в столь же истерзанный вырез моей футболки. Другая тем временем отвлекала моих соседей. Выдернув гвоздику из декольте, я ткнула ее хозяйке. Та отпихнула мою руку. Гвоздика моталась туда-сюда, как брачный адвокат Элизабет Тейлор.
Вроде как смирившись с тем, что втюхать мне чахлый цветок не выйдет, баба удалилась, предварительно обругав меня во всеуслышание и грохнув ладонью по столу.
Мы с соседями смеялись до тех пор, пока я не потянулась за сумкой и не обнаружила под стулом тошнотворную пустоту.
Цыгане уже минут пять как исчезли из поля зрения. В наступившей тишине чей-то голос произнес:
– Ну и попируют они сегодня у костра!
Возможно, то был мой голос.
Барселонские полицейские ко мне отнеслись так душевно, что я чуть не забыла свою последнюю встречу с ними, когда они нещадно избивали дубинками какого-то парнишку.
Маловероятно, чтобы эта статья попалась на глаза вороватым цыганским босякам, но если такое чудо произойдет, очень прошу, пожалуйста, напомните мне дату следующего родительского собрания.
Куда более вероятно, что статью прочитает Вивьен Вествуд, и в этом случае дарю идею: очередную коллекцию создать «под цыган». Сумка у них уже есть.
Отлыниваю
Я в Бирмингеме, сижу в кафе напротив парикмахерской. Пытаюсь собраться с духом, войти в салон и записаться к мастеру. В кафе я торчу уже три четверти часа, передо мной вторая большая чашка капуччино. Одноногий столик ходит ходуном, как кадык у хориста, – ясное дело, часть первой чашки и половина следующей оказались на белых брюках, которыми еще утром я не могла налюбоваться, вертясь перед зеркалом в номере гостиницы.
В окнах салона видны работающие парикмахеры, или стилисты, как они любят себя именовать. Мужик с конским хвостом расхаживает по залу, время от времени притормаживая, чтобы с суровой миной оттяпать у клиента клок волос. Кроме него из мастеров имеются две девицы-стилистки: у блондинки некогда обритый череп ощетинился иглами дикобраза, а за густые, блестящие волосы другой любая уважающая себя женщина отдаст собственный скальп. Все трое в строгом черном облачении. Даже гробовщики позволяют себе чуточку белого – воротник хотя бы и манжеты, – но у гробовщиков нет и доли той серьезности, вот в чем беда. Я боюсь парикмахеров.
Опустившись в кресло перед зеркалом, я немедленно краснею, начинаю заикаться и бубнить, что сама не вполне знаю, чего хочу. Не клиент, а наказание. К тому же никуда не годная модель, с которой звания «Стилист года» не добьешься.
– Какие у мадам… э-э… тонкие волосы, – говорят мне весьма двусмысленно, в последний момент проглотив слово «редкие».
Сколько раз я слышала, что у меня «э-э-э… тонкие» волосы. В колледжах их этому учат, что ли? Попутно с прочими зачинами для беседы с клиентом, смотря по сезону:
1. Уже купили подарки к Рождеству?
2. На Пасху уезжаете?
3. Куда в этом году в отпуск?
4. Прекрасный загар, только что с курорта?
5. Темнеть стало рано, чувствуется осень, не правда ли?