Докучные

Он хочет, он сказал - и это выполнимо. 
Не чудо ли он сам, нам явленное зримо? 
Его прекрасный век, исполненный чудес, 
Не в праве ль ожидать того же от небес? 
Величествен и юн, весь - мужество, учтивость, 
Столь нежен, сколь суров, столь строг, сколь щедр на 
милость, 
Умеет Францией он править и собой, 
Вести средь важных дел забав высокий строй, 
В великих замыслах ни в чем не ошибаться, 
Все видеть, понимать, душой делам отдаться; 
Кто может быть таким, тот может все. Он сам 
Повиновение предпишет небесам 
И термы сдвинутся, и, чтя его законы, 
Дубы заговорят мудрей дерев Додоны. 
Простые божества, властители лесов, 
О нимфы, все сюда на королевский зов! 
Я подаю пример, и было бы прилично 
Вам хоть на краткий срок покинуть вид обычный 
И появиться здесь пред праздничной толпой, 
Чтоб тешить зрителей актерскою игрой. 
Несколько дриад в сопровождении фавнов и сатиров выходят 
из-за деревьев и терм. 
Заботы о делах, тревоги и волненья 
И к благу подданных всегдашнее стремленье, 
Оставьте короля, чтоб мог он хоть на час 
Для отдыха души забыть, покинуть вас. 
Ведь завтра же придет он с силой обновленной, 
Для тяжкого труда на голос непреклонный, 
Законы утвердить, награды разделить, 
Желанье подданных указом упредить, 
Незыблемый покой воздвигнуть во вселенной, 
Заботами сменить свой отдых драгоценный. 
Пусть нынче все его увеселяет. Пусть 
Он видит цель одну: развлечь, рассеять грусть. 
Прочь вы, докучные! Нет, можете остаться, 
Чтоб мог он, видя вас, от всей души смеяться. 
Наяда уводит с собой группу персонажей комедии, которых она вызвала на сцену, а в это время остальные начинают танцевать под звуки гобоев и 
скрипок. 
Действие первое 
ЯВЛЕНИЕ 1 
Эраст, Ла Монтань. 
Эраст 
О боже, под какой звездою я рожден, 
Что в жертву каждый час докучным обречен? 
Мне рок их всюду шлет с насмешкою суровой, 
И каждый божий день под некой маской новой; 
Но нынешний их вид несноснее всего: 
Я думал, не спастись вовек мне от него, 
Сто раз я проклинал невинное стремленье, 
Закончив свой обед, взглянуть на представленье 
И вместо отдыха под легкие стихи 
Вкусил возмездие за все свои грехи. 
Ты должен выслушать мое повествованье, 
Затем что полон я сейчас негодованья: 
На сцене захотел прослушать пьесу я, 
Которую давно хвалили мне друзья. 
Актеры начали. Я весь был слух и зренье. 
Вдруг, пышно расфранчен, порывистый в движенье, 
Какой-то кавалер, весь в кружевах, вбежал 
И крикнул: "Кресло мне!" на весь широкий зал. 
Все обернулись вслед шумящему повесе, 
И лучшее он нам испортил место в пьесе. 
О боже, неужель учили мало нас, 
Чтоб, грубостью манер блистая каждый час, 
На шумных сборищах и в театральном зале 
Свои пороки мы столь явно выставляли 
И глупой подтвердить старались суетой 
Все, что соседи в нас считают пустотой! 
Меж тем как пожимал плечом я в нетерпенье, 
Актеры продолжать хотели представленье. 
Но в поисках, где сесть, назойливый нахал 
Со стуком пересек весь возмущенный зал 
И, несмотря на то, что сбоку место было, 
Посередине вдруг поставил кресло с силой, 
От прочей публики презрительной спиной 
Широко заслонив актеров с их игрой. 
Другой бы со стыда сгорел от реплик зала, 
А он сидит упрям и не смущен нимало. 
Он так бы и сидел, надменный вид храня, 
Когда б, к несчастью, вдруг не увидал меня. 
"Маркиз! - воскликнул он и, кресло подвигая, 
Добавил: - Как живешь? Дай обниму тебя я". 
Пришлось мне покраснеть, почувствовав испуг: 
Вдруг все подумают, что он мне близкий друг. 
Ведь он из тех людей, что всюду точно дома, 
Из тех, кто кажет вид, что вы давно знакомы, 
Кто обнимает вас средь светской суеты, 
Как будто вы давно с ним перешли на "ты". 
Старался он занять мой слух каким-то вздором 
И громко так шептал, что стал мешать актерам. 
Соседи шикали, а я, чтоб он отстал, 
"Позвольте слушать мне", - с мольбою прошептал. 
"Ты пьесу не видал? Клянусь пред целым светом, 
Она весьма мила, хоть и пуста сюжетом. 
В законах сцены я умею видеть цель: 
Творенья все свои читает мне Корнель". 
Тут стал он говорить про сущность представленья, 
Рисуя наперед и сцены, и явленья, 
И каждый новый стих, почувствовав задор, 
Читал мне на ухо чуть раньше, чем актер. 
Болтал он, а меня досада разбирала. 
Но вот он поднялся задолго до финала, 
Затем что при дворе средь выспренних сердец 
Считается смешным выслушивать конец. 
Вздохнув от всей души, расстался я с повесой: 
Кончаются мои мученья вместе с пьесой; 
Но не предвидел я своих грядущих бед: 
Беседой мне опять стал докучать сосед. 
О подвигах своих, успехах, обожанье, 
О добродетелях, конюшнях, о вниманье, 
Которое ему оказывает двор, 
О том, что мне служить готов он с давних пор. 
Я вежливо его благодарил, лелея 
Одну лишь мысль в душе: расстаться с ним скорее. 
Но, он предугадав мой умысел простой, 
"Пойдем и мы, - сказал, - театр почти пустой". 
И тотчас, зля меня, добавил глупость эту: 
"Хочу я показать тебе свою карету; 
Она так хороша, что каждый пэр и граф 
Готов мне подражать, такую ж заказав". 
Почувствовав, что здесь отпор особый нужен, 
Я отвечал ему, что жду друзей на ужин. 
"Ах, черт возьми! И я с тобой поеду, друг. 
Пусть маршал подождет, теперь мне недосуг". 
"Но, - возражаю я, в душе кипя от злости, 
Мой ужин слишком прост. Довольны ль будут гости?" 
"Пустое, - он в ответ, - за трапезой простой 
Приятно будет сесть мне рядышком с тобой. 
Устал я от пиров. Они мне уж не диво". 
А я ему опять: "Вас ждут, и неучтиво..." 
"Ты шутишь, милый друг. Ведь рядом за столом 
Милей, чем где-либо, мы вечер проведем!" 
Пришлось ругать себя в досаде и смущенья 
За горестный успех столь тонких возражений 
И голову ломать, как от беды уйти, 
Что горше смерти мне предстала на пути, 
Вдруг вижу: пышная карета по аллее 
И сзади у нее и спереди лакеи 
С великим грохотом стремится к воротам. 
Какой-то юноша выскакивает к нам,