Россия крепостная. История народного рабства
Радищев дает подробное описание такой рабовладельческой плантации: «Сей дворянин Некто всех крестьян, жен их и детей заставил во все дни года работать на себя. А дабы они не умирали с голоду, то выдавал он им определенное количество хлеба, под именем месячины известное. Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а по обыкновению лакедемонян пировали вместе на господском дворе, употребляя, для соблюдения желудка, в мясоед пустые шти, а в посты и постные дни хлеб с квасом. Истинные розговины бывали разве на Святой неделе.
Таковым урядникам [5] производилася также приличная и соразмерная их состоянию одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом ходили босы. Следственно, у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у них не отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее в пище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе…
При таковом заведении неудивительно, что земледелие в деревне г. Некто было в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родился хлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлеб сам-десят и более. В недолгом времени к двумстам душам он еще купил двести жертв своему корыстолюбию; и, поступая с ними равно, как и с первыми, год от году умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь он считает их уже тысячами и славится как знаменитый земледелец».
Описанная картина не была редкой для сельскохозяйственного ландшафта России не только в XVIII веке, но вплоть до самой отмены крепостного права. Но очевидно и то, что для создания такого концлагеря помещик должен был обладать определенно низкими моральными качествами. Радищев в негодовании так и обращается к этому дворянину Некто: «Варвар! Не достоин ты носить имя гражданина!»
Любопытно, что некоторые наши современники, причем из научной среды, смотрят на дело гораздо спокойнее. Так, один историк, в подтверждение своего взгляда, будто бы крепостное право и ко времени своей отмены далеко не исчерпало своего полезного для страны потенциала, утверждает, что «помещичьи крестьяне работали не только больше, но и качественнее, чем казенные». Важно, на чем уважаемый ученый основывает свое мнение. Он отмечает, что основным источником роста урожайности в помещичьих хозяйствах было «улучшение обработки полей за счет роста интенсивности труда»!
Надо ли уточнять, что за этой деликатно сформулированной фразой о «росте интенсивности труда» на барщине в действительности скрывается ничем не ограниченное насилие над крестьянами?! Может ли это обстоятельство быть оправдано чем-нибудь, и увеличением урожайности в том числе? Еще Радищев справедливо задавался вопросом: «Какая польза государству, что несколько тысяч четвертей в год более родится хлеба, если те, кои его производят, считаются наравне с волом, определенным тяжкую вздирати борозду?»
Как землевладельцы добивались роста интенсивности труда среди своих крепостных, можно себе представить хотя бы на основании воспоминаний А.И. Кошелева. Известный общественный деятель, Кошелев был, кроме всего прочего, крупным помещиком и одно время даже предводителем уездного дворянства. Поэтому описанные им случаи из помещичьей практики особенно ценны. Он пишет: «В соседстве моем жил помещик Ч., человек недурной, пользовавшийся общим уважением в дворянстве… При земляных работах, чтобы работники не могли ложиться для отдыха, Ч-ов надевал на них особого устройства рогатки, в которых они и работали. За неисправности сажал людей в башню и кормил их селедками, не давая им при этом пить… Брань, ругательства и сечение крестьян производились ежедневно».
Каждая жалоба из бессчетного числа крестьянских челобитных представляет крепостное право с новой стороны, удивляя примерами господского цинизма и часто бессмысленной жестокости. Так, например, крепостные генерала Гурко жаловались на притеснения со стороны управляющего и чрезвычайное обременение работами. Писали, что управляющий запрягает крестьян с женами и детьми «вместо лошадей в сохи и пашет ими, как скотиной…»
Не только дворяне, но и монахи синодской церкви, а монастыри до 1764 года имели право владеть населенными имениями, обходились с крепостными немилостиво. В Курской губернии исследователем Добротворским были собраны интересные свидетельства о том, как жилось крестьянам под властью монашеской обители: «Монастырская неволя была пуще панской… Рассказывают старики, что житье было тогда незавидное. Вместо лошадей у монахов служили они: на них и воду возили, и землю пахали».
Весьма примечательно, что образ крепостных крестьян, впряженных в соху или телегу вместо скота, — постоянно встречается в записках современников. Как тут не вспомнить горькое радищевское сравнение крестьян с волом, «определенным тяжкую вздирати борозду»?!
* * *Нельзя не признать, вслед за историком XIX столетия, что все развитие помещичьего хозяйства «давало основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство». Среди прочего, наиболее ярко полное бесправие крепостных людей проявлялось в бесцеремонном вмешательстве господина в их личную жизнь, и в заключение браков в первую очередь.
Действительно, в эпоху крепостничества у крестьян было два основных способа устроить свою брачную жизнь — «по жребию» и «по страсти». О последнем способе дает представление следующая история: одна эмансипированная молодая барыня, вернувшись вскоре после реформы 1861 года из заграничного путешествия в свое имение, собрала крестьянских женщин и устроила чаепитие. За чаем она и поинтересовалась — все ли они вышли замуж «по любви»? Крестьянки явно не поняли вопроса госпожи и недоуменно смотрели на нее.
— Ах, ну как же вы не понимаете! — воскликнула барыня. — Ну, значит, по страсти!
— По страсти, по страсти, — вдруг оживившись, закивали женщины. — Известно — кого назначит барин, или бурмистр, с тем и под венец! А если заупрямишься, так выпорют кучера на конюшне, прямо страсть!
А. Пушкин, сам однажды пересказывая подобный же случай, отметил при этом: «Таковые «страсти» обыкновенны. Неволя браков давнее зло». Но необходимо помнить, что история, сегодня имеющая значение едва ли не анекдота, в крестьянском быту XVIII–XIX веков оказывалась человеческой трагедией.
Один «благородный» душевладелец оставил для потомства свои соображения о наилучшем развитии помещичьего хозяйства: «Добрые экономы от скотины и птиц племя стараются разводить, — писал он, — а потому о размножении крестьян тем более печность (т. е. заботу) следует иметь». И рекомендовал отдавать крепостных «девок» замуж не позднее 18 лет. Любопытно, что здесь с ним полностью соглашался А. С. Пушкин, который был не только великим русским поэтом, но и обыкновенным российским помещиком. В одной из своих публицистических статей он писал: «Осмелюсь заметить одно: возраст, назначенный законным сроком для вступления в брак, мог бы для женского пола быть уменьшен. Пятнадцатилетняя девка и в нашем климате уже на выдании, а крестьянские семейства нуждаются в работницах…»
Впрочем, в работницах нуждались не только крестьяне, но в первую очередь их владельцы. И решение этого «хозяйственного» вопроса было для них тем проще, чем глубже в среде поместного дворянства утверждался взгляд на крепостных людей, как на рабочую скотину. Новгородский губернатор Сивере, один из немногих вельмож за всю российскую историю, сохранивших объективность и здравый взгляд на действительность, отмечал утилитарное отношение помещиков к своим крестьянам: «Землевладельцы в России обыкновенно принуждают к браку молодых людей и делают это для того, чтобы иметь лишнюю пару, т. е. новое тягло, на которое можно еще наложить работу или оброк».
Понятно, что чем населеннее были дворянские вотчины, тем сильнее ограничивалась возможность индивидуального подхода к женитьбе крестьян. Князь А. Голицын, ознакомившись со списками, представленными ему старостами, убедился, что в его имениях слишком возросло число незамужних девиц и неженатых парней. Видя в сложившемся положении прямой убыток для себя, князь велел немедленно расписать потенциальных женихов и невест по возрасту и венчать «по жребию».