На моей планете сегодня дождливо (СИ)
Качаю головой. Соображаю. Надо как-то объяснить. И полуправда в этом случае — лучше, чем молчание:
— Не вернулась. Ром… В общем, когда я была в коме, я иногда была твоем сознании… когда ты спал.
— Только когда спал? — он удивлен, но не выдает волнения.
— Только когда спал, — даже взгляд не отвожу. Врать я училась у лучшего из лучших. — Наверное, лишь в этом случае я могла в тебя проникнуть.
— Только в меня? — он чуть сжимает мои плечи, призывая не увиливать от ответов.
— Только в тебя, — тут я честна. — Не знаю, почему так вышло… И я, наверное, привыкла высыпаться в тебе… Не знаю, как объяснить.
Кивает, он все понимает. Теперь он гладит меня по голове, успокаивает.
— Ну и что мне снилось? — улыбается.
— В основном, трешак. Ты совсем не романтичный парень, — смеюсь тихо.
— Почему сразу не сказала? — он убирает прядь волос мне за ухо, но его пальцы не могут оторваться от моей кожи, поэтому они просто замирают на шее.
— Не знала, как. И ты избегал меня… Ну и вообще, это как-то… — снова смотрю в глаза, пытаюсь улыбаться.
Он терпеливо объясняет:
— Теперь все стало яснее. Все в порядке, Кира. И тебе не стоит переживать из-за этого, теперь я все понимаю. Я — твоя зона комфорта, поэтому при кризисе ты себя так и повела.
— И что с этим делать? — меня смущает ощущение его касания к моей коже, но сам он, похоже, об этом забыл.
— Да ничего. Слишком мало времени прошло, слишком много стрессов. Сначала мы справимся с твоей оврагофобией, и если не останется других причин для переживаний, то и это само собой пройдет.
Так и будет, раз уж он говорит, то точно так и будет. Мне нравится чувствовать облегчение. И нравится знать, что теперь он посчитает себя обязанным быть при мне, и не нужно будет упрашивать его обнять меня — теперь это входит в программу психотерапии.
Он резко отрывает от меня руку, будто только вспомнил о ней. Но мы находимся слишком близко, он спонтанно снова касается меня, тыльной стороной гладит мою щеку. Этот жест выглядит как способ успокоения. Мне приятно, я даже поворачиваю немного лицо, чтобы дать ему возможность прижаться всей ладонью. Наверное, это его и вышибает. Невозможно бесконечно цепляться за грань. Он неосознанно прижимает к моей щеке и другую руку, наклоняется быстро. Целует. Сразу глубоко, сразу проникая языком — это порыв, а не результат мысленных заключений, поэтому он просто повинуется ему, попутно понимая, что я мгновенно открываюсь навстречу.
Закрываю глаза, отдаюсь. Пусть делает, что хочет, лишь бы не выпускал меня из рук. Он мне сейчас нужен больше, чем я ему. Заражаюсь его страстью, но он замирает буквально через несколько секунд.
Чуть отстраняется, упирается лбом в мой, продолжая держать мое лицо руками, рвано дышит, усмехается мне в рот:
— У меня самого сейчас паническая атака будет, — смеется тихо, жмурится. Настраивается, чтобы отпустить меня. Сейчас, только сможет ровно дышать, только придумает, что скажет мне после.
Я обхватываю его лицо, точно так же, как он, внахлест его рук:
— Рома, Ром… Если ты хочешь, давай, не сдерживайся. Я тоже тебя хочу, — это не совсем правда, но я чувствую, что должна ему. Если не в первый раз, то сегодня именно он вытащил меня из оврага. И мне уж точно не придется убеждать собственное сознание, что с ним ему будет хорошо.
Но он тут же опускает свои руки, отворачивается.
— Нет, не хочу.
— Ну зачем ты врешь? — не выдерживаю.
— Кира, я не хочу так, — он выделяет последнее слово. — Я не собираюсь стать заменой Денису, или спать с тобой только потому, что ты во мне нуждаешься. Использовать это… для себя.
Успокаиваюсь. Соглашаюсь.
Мы пьем чай на кухне, разговариваем о посторонних делах, потом по очереди принимаем душ. Спать укладываемся на разложенном диване, конечно же, в обнимку. Рома ложится в джинсах и той же драной футболке. Некоторые царапины на его плече выглядят ужасно, мне хочется провести по ним пальцами, но я этого не делаю.
— Ты была во мне, пока я спал. А где ты была все остальное время?
Это был бы не он, если бы не задал этот вопрос.
— Не помню, Ром. Я помню только твои сны.
Смеется бесшумно, я понимаю это только по слабому колыханию груди.
— Кажется, это самое трогательное, что я когда-либо слышал.
Глава 10
Утром мы идем на овраг. Он сразу обнимает меня сзади и шагает так вместе со мной. Объясняет, что нужно делать, если снова начну задыхаться. Мне страшно, но контроль над собой не теряю. Еще через три дня я уже могу даже заглянуть вниз — сердце по-прежнему тягостно сжимается, но теперь я вижу всю свою панику со стороны, и не нахожу для нее достаточных причин. Наверное, уже завтра я спокойно смогу прийти сюда и без него, но лучше все-таки с ним. К его присутствию в моем доме привыкать не приходится, я только тихо радуюсь, что он каждый день приходит, чтобы остаться.
С понедельника возвращаюсь в институт. По утрам мы едем вместе — он закидывает меня в универ, а потом отправляется на работу. После занятий почти ежедневно пьем гляссе с Аленкой и Денисом в кофейне неподалеку. Денис теперь постоянно предлагает это сам, что уже даже стало традицией. Часто к нам присоединяется Слава или кто-то еще из многочисленных друзей Дениса.
Но сегодня мы только втроем. Я не чувствую себя третьей лишней в их обществе — у них отношения так и не перевалили за рамки дружбы. Иногда меня одолевает смутная тоска, особенно, когда Денис отвлекается на что-то: смеется или с упоением рассказывает очередную историю. Он всегда остроумен и очень легок в общении. Любое его плохое настроение не выдерживает и десяти минут. Сейчас Аленка с Денисом обсуждают последний фильм, на который мы ходили вчера. Они уже даже фразы друг за другом договаривают… Смотреть тошно! Я уже готова остальным предложить тотализатор, втайне от этой парочки, — кого же из них прорвет первым? Кто из них наконец-то заметит, что им можно не только дружить, кто сделает первый шаг? Я бы поставила на Дениса.
Им настолько понравился вчерашний фильм, что они решают и сегодня на него сходить. Я же отказываюсь присоединиться. Часов в восемь приедет Рома — он всегда приезжает примерно в это время. Надо успеть что-то приготовить. Кажется, он не в восторге от моих кулинарных талантов, но ни разу не пожаловался. Мы сядем с ним за стол, возможно, он попросит добавки, хоть редко это делает. И будет задавать вопросы о том, чем я сегодня занималась, а потом отвечать на мои вопросы. Я уже многих его друзей и коллег знаю с его слов, а не из его мыслей. Только Алина ни разу в наших разговорах не всплывает. Я почти уверена, что он избегает упоминаний о ней осознанно, но уж не знаю почему.
В нашей компании до сегодняшнего дня ни разу не поднималась тема о наших странных с ним отношениях: все знают, что он каждую ночь проводит у меня, и все видели мою панику тогда, кроме Дениса с Аленкой — но и им, конечно, обо всем поведали с красочными иллюстрациями. Сейчас Денис наконец-то решается спросить об этом. Брат-то ему точно ничего не рассказывает — из того невозможно что-то вытрясти.
— Привет Ромке передавай, — Денис улыбается. — Как там ваша семейная жизнь?
— Ничего общего с семейной жизнью! — отвечаю я. — У нас не так все.
Теперь уже и Аленка смотрит с крайним интересом. Приходится хоть что-то сказать:
— Он… как бы это выразиться… мой личный сорт… нафталина? — теряюсь, ищу поддержки у Аленки, которая в кинематографе более сведуща.
— Героина, — подсказывает она со смехом. Я киваю — точно, героина же.
— Поня-я-ятно, — тянет Денис, хотя я, вроде бы, ничего и не объяснила. Он ставит локти на стол и складывает руки, чтобы опустить на них подбородок. — Вообще, я очень рад… и за тебя, и за твой героин. Правда, — он улыбается шире. — Кира, ты классная! Признаюсь даже, что когда-то и сам думал за тобой приударить! Хорошо, что я этого не сделал, сейчас неудобно бы получилось.