Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)

Только не подумайте, мистер коронер, будто я принял слова Джо всерьез, но, с другой стороны, то, почему человек верит во что-либо, всегда казалось мне куда интересней, чем сами вещи, в которые он верит. Это не просто трудный вопрос, а нечто огромное, как весь мир. Вы, несомненно, пропилили дыру в черепе Джо с целью определить состояние его содержимого. По крайней мере, мне говорили, что нынче эта процедура принята при вскрытии, но — какой сюрприз! — вы не обнаружили там ничего такого, о чем мы не знали без вас. Я говорю вам о том, что именно поврежденное серое вещество заставило Джо заплыть так далеко на север штормовой ночью, и скорее всего он плыл за своим зверем, реальным или воображаемым. Разумеется, я спросил Джо, как это существо выглядит, и он путано пояснил, что у него три разных обличья.
Не скажу, что мне было приятно думать обо всем этом за оладьями и сотерном, «Шато д’Икем» приличной выдержки. Вставал вопрос, зачем пить за завтраком вино по триста долларов бутылка, — но почему бы и нет? Я просто-напросто отмечал первую за тридцать лет ночь, проведенную на свежем воздухе, и не собирался останавливаться на достигнутом. Поразительно, но после завтрака я не завалился спать. Я думал, что плохо выспался ночью, но оказалось не так. Отчасти шутки ради, но также с целью умерить никогда не отпускающее меня чувство близкой опасности я надел кобуру с пистолетом и отправился на прогулку.
Я прошел не более нескольких сотен ярдов, а потом остановился — в голову пришла вычитанная где-то мысль, что наши восприятия являются единственной картой мира, возникающей у нас внутри. Я мгновенно задался вопросом насчет карты, порожденной ястребом, который может читать колонку объявлений с расстояния пятидесяти футов, или медведем, чей нелепый череп свидетельствовал, что у него или у нее не было врагов в животном мире; или, еще лучше, насчет карты, порожденной травмированным мозгом Джо, — и насколько она, наверное, отличается от карт всех прочих людей. Я невольно потрогал языком сломанный зуб. В одной из книг, присланных мне Роберто из Чикаго, говорилось, что каждый отдельно взятый мозг значительно отличается от любого другого мозга. Проще выражаясь, требуется огромная воспитательная работа, чтобы все они вели себя одинаково. В результате травмы Джо явно утратил часть полученных навыков и уже никогда не восстановит. Что он приобрел взамен, если вообще приобрел что-нибудь? Имела ли место хоть какая-то компенсация? Большую часть времени Джо явно радовался жизни, но, похоже, счастлив он в тех отношениях, где меньше всего похож на нас. Похоже, он пользуется свободой иного рода, которая не поддается определению.
Я внимательно огляделся по сторонам и решил, что нахожусь на излучине реки, где особенно хорошо ловится ручьевая форель. Я опустился на четвереньки и пополз по мшистому берегу, увидев несколько рыб из категории так называемых голкиперов. Эти форели проводят всю свою жизнь под водой, если не считать молниеносных бросков в воздух за насекомыми. Непонятно зачем, я внимательно обозрел деревья поблизости, около дюжины разных пород. Ни одно из них не являлось совершенным или близким к совершенству представителем своего вида. Будучи ботаником-любителем, я знал, как много существует разных болезней деревьев, буквально сотни. Обычно люди задумываются над подобными вопросами лишь перед Рождеством, когда ставят перед собой цель приобрести «идеальную» елку, но это не дикорастущие ели, а выращенные и подстриженные на огромных плантациях, в большинстве своем представляющих собой биологические пустыни. В настоящее время не осталось идеальных деревьев, как не осталось идеальных людей.
Я знал, что недалеко от места, где я стоял на четвереньках, на берегу лежит огромное бревно белой сосны, которое не достигло устья реки, когда здесь сплавляли лес в далеком прошлом. Оно по меньшей мере семи футов в диаметре. В ранней молодости мы с Диком Рэтбоуном частенько обдумывали способы выволочь бревно из леса, чтобы продать за большие деньги — только вопрос кому. В чем-то похожее на доисторического медведя Джо, это бревно являлось реликтом иной эпохи.
Воспоминания о наших походах на рыбалку пятьдесят с лишним лет назад породили во мне жутковатое чувство, и мне захотелось поскорее покинуть место, с ними связанное. Я нетерпеливо посмотрел на лесистый противоположным берег. Я обследовал реку выше и ниже по течению, выбрал место помельче и перешел поток вброд всего по щиколотку в воде, правда довольно холодной. Было здорово делать что-то совершенно необычное, во всяком случае для меня. Где-то с час я бесцельно бродил по лесу и один раз мельком увидел хохлатого дятла, который размером почти с ворону. Естественно, я заблудился, но быстро справился с волнением, когда сообразил, что двигаюсь в неверном направлении относительно солнца, — до такого легко додуматься, если не впадать в панику. Когда я снова вышел к реке, она, казалось, текла не в нужном мне направлении. Я успокоил себя, сделав выбор в пользу реки, явно знающей дорогу лучше меня. Теперь я возвращался обратно к своей хижине и остановился передохнуть на берегу рядом с местом, где Джо похоронил маленького медвежонка, прожившего на белом свете всего лишь несколько весенних месяцев. Сентиментальные слезы подступили к глазам, но, возможно, такого рода печаль на самом деле не сентиментальна. Как человек старый, я имел полное право сострадать существу, чья жизнь оборвалась, едва начавшись. Все мы смертны. Мы вечно стоим на опускной двери с расхлябанными петлями. Маленький медвежонок, судя по всему, покинул материнскую утробу всего за два месяца до смерти. Джо, вероятно, наполовину, если не больше, находился по ту сторону жизни в момент своего столкновения с буком. Конечно, формально он оставался живым, но я начинал думать, что в определенном смысле он здорово обогнал всех нас. В свои шестьдесят семь я, несомненно, находился на семь восьмых «там» — факт, из которого невозможно сделать никаких выводов.
Я уже давно построил мировоззренческую систему, в которой я всегда прав, но в последнее время она стала проседать там, где самые представления о правильном и неправильном поведении теряются в законченном, уже состоявшемся прошлом. В отдельные моменты жизнь кажется совсем не такой, какой мне хотелось бы, и я начинал задаваться вопросом, уж не во влиянии ли Джо все дело.
Сидя там, на теплом берегу, я мог откинуться на спину и увидеть выше по откосу выступающие корни деревьев, кусты, траву. Повернувшись на бок, я видел отпечатки Сониных ягодиц на песчаном наносе, где она сидела несколько недель назад. Ближе к противоположному берегу реки, в тени крутого откоса, маленькая форель поднималась на поверхность воды за комарами, потом к ней присоединились еще несколько, одна явно крупная. У меня возникло минутное желание вытащить из чулана сваленное в кучу рыболовное снаряжение, которым я не пользовался уже лет десять, непонятно почему.
Во время своих последних походов в бакалейную лавку или редких вылазок в бар за бокалом-другим сапфирового мартини я обратил внимание на одно обстоятельство, поначалу обеспокоившее меня, но вскоре показавшееся забавным. Все местные жители, а особенно старые приятели Джо, теперь от него отдалившиеся, начали говорить о нем в несколько мифологических выражениях, словно он не являлся вполне человеком или перестал им быть. В рассказах и сплетнях часто шла речь об «обнаружении и наблюдении», словно Джо был представителем редкого вида птиц или млекопитающих. Кто-то видел, как он лунной ночью пересекал шоссе в болотистой местности после полуночи. В июне он несколько часов кряду трахал огромную жирную бабищу на берегу озера. Он был миллионером (не совсем так, но близко к правде), у которого врачи обманом вытянули все деньги (возможно). Один старый финн и местный лесничий видели его шагающим рядом с медведем (с трудом верится). Красивые женщины (Соня и Энн) любили его, потому что он странный. Он ночевал в пещере (откуда они узнали?). Он помешался на религии (лесничий видел в бинокль, как он размахивал руками, обращаясь к небу).