Рассказы

- Чокнутый. Точно. Лучше бы он их в дело произвел. Никаким детям ничего не достанется. Вон у нас на заводе фонд начальника цеха, директора. До хрена оттуда получишь? Вота! - дядя Жора слепил и показал фигу, страшенную, надо сказать, при его слоновьей ручище. - И там тоже шайка-лейка. Дележ идет меж своими. Да и не дойдут эти деньги. Их кассир сопрет. 
- Какой кассир? - спросил ошеломленный Саня. 
- Какой... Любой. Наш не успеет, так ихний. Сопрут за милую душу, убеждал Жора. - Сопрут и откажутся. Никакой, мол, шоферюга денег не сдавал. 
Доводы Ногайцева были смешны, и Котофей лишь пренебрежительно рукой махнул. 
- В банк деньги сдаются. Понимаешь, банк. Сопри попробуй. Банк. 
Банк Жору отрезвил. К банку он относился уважительно. И потому сдаться не сдался, но вроде притих, обдумывая. Притих, жевал, иногда слово-другое ронял, вроде сам себя убеждая: 
- Може, он в начальство хотел вылезть? Отдам, скажет, тыщу, а меня потом поставят... 
- Кем, кем его поставят?.. 
- Брось, дядя Жора... - тут же накинулся на него молодняк. 
- Матери бы отдал, детям...- вздыхал дядя Жора, а потом вдруг его осенило, он аж привстал и присвистнул.- Упер... - шепотом проговорил он. - Упер он эти денежки. 
Ребята рты разинули. 
- Точно, упер. Тыщ десять где-нибудь свистнул, втихаря. А может, и человека убил. Скорее всего. Охранника какого-нибудь или кассира. А теперь, чтобы оправдаться, и сунул эту тыщу. Девять себе, а тыщу - отдал. Нате, мол. И в газетке про меня напишите. Вроде чтоб на него не думали. Вот как раньше, до революции. Воруют, воруют, а потом церкви ставят. Вроде перед богом оправдываются. А сейчас бога нет, так за мир. 
Ребята опомнились и в минуту Жору раздолбали. И с церквей его, и с воровством - все это смех один был, глупые выдумки. 
И Жора Ногайцев смолк, сдался. 
Зато разговорился Саня. Он горячо убеждал и убеждал: 
- Понимаешь, дядя Жора, сознательность. У тебя вот есть деньги, и может, даже лишние. А кому-то они очень нужны. Может, с голоду человек помирает. Есть такие в других странах. А этот человек - сознательный. Он взял и отдал. Да тысяча - это еще мало. Вот доктор был такой, Швейцер, - может, слыхал? - он в Африке работал. 
Жора об этом докторе не слыхал. 
- Так этот доктор сначала музыкантом был. Большие деньги заколачивал. А потом бросил все и сказал: буду бесплатно негров лечить. На свои, кровные больницу построил и лечил. И лекарства на свои деньги покупал. Всю жизнь, пока не помер. А у нас был революционер, Дмитрий Лизогуб. У него миллион был, миллион рублей. А он для себя - ни копейки. Миллион, понимаешь, дядя Жора? 
- Новыми? 
- Какими новыми, это до революции. Старыми. Но те старые, они в десять раз твоих новых... Там за рубль корову можно купить. У него - миллион, а он себе ни копейки. Все для революции. В драных штанах ходил, и без пальто. А к деньгам не прикасался. Миллион. Можно было пожить? 
- Да, можно... - со вздохом подтвердил Котофей. 
А Жора смолчал. Миллион - это было немыслимо много. Больше о тысяче думалось. Там дело понятное. У Жоры у самого тысяча на сберкнижке лежала. И взять их вот так, свои, горбом заработанные, своими руками выбросить. Ну, пусть не выбросить, а чужим людям отдать. И даже не таким чужим, какие вот здесь, рядом сидят, а вовсе не известным, каких, может, и нет. 
Жора и так, и эдак прикидывал, снова газетку взял, перечитал ее и долго глядел на улыбчивого парня. Долго глядел, но остался при своем твердом мнении. 
- Брехни все это, - решительно отрезал он и, жадно выглохтав компот из бутылки, начал собирать в сумку остатки еды. 
На него набросились. Особенно Котофей усердствовал: 
- Да ты же кулак, кулак... У тебя снега зимой не выпросишь. Вы же дундуковские кулугуры. Разве ты можешь понять: человек... для людей... 
Много и довольно долго Жоре внушали. Внушали, внушали, и он, наконец, не выдержал. Он достал из кармана спецовки большой, свернутый пополам рабочий блокнот, ручку вынул и сунул под нос Котофею: 
- На, пиши. 
- Чего писать? - не понял Котофей. 
- А то... - Жора хоть и спокоен был на вид, но допекли его. - Пиши заявление. Скоро получка, вот ты и пиши: пусть вычтут у тебя из получки десять рублей в фонд мира. Пиши. А я сейчас эту бумагу в бухгалтерию отнесу. 
- Ты чего? - опешил Котофей. 
- Да того... Вот возьми и напиши. И я тогда точно куркуль и дундук. На, пиши, - совал он блокнот. 
Котофей растерялся. Он на Саню поглядел, потом спросил: 
- Ты это всерьез, дядя Жора? 
- Не знаю, - пожал плечами Ногайцев. 
Котофей чувствовал, что дядя Жора не шутит. И потянулась рука к блокноту, потянулась, но вовремя замерла. 
- Сорок рублей аванса... - вслух, с насмешкою начал считать Котофей. Заработаем в этом месяце по сотне, не больше. Вычесть аванс, налоги, взносы. Это рублей сорок останется. Сане я пятерку должен. Ефиму - трояк. Катьке пятерку. Да трояк надо пропить. Остается два червонца, матери на харчи. А червонец отдай - и домой нечего нести. Так что подождем,- закончил он. - Вот накопим тыщу, и тогда уж - кучей. Чтоб про нас в газету. Правильно, Саня? 
- Правильно! - поддержал друга Саня. - Чего мелочиться! 
- Ну, на пятерку, - попросил Жора. - Или на трояк напиши. 
- Может, еще на рубль? - усмехнулся Котофей. 
- Ну, и на рубль. Тоже деньги. Старыми - десятка. 
- Брось, дядя Жора. С рублем обсмеют. Тыща - другое дело. Сразу прославился человек. А с рублем... Да и с червонцем нашим занюханным... 
Жора Ногайцев все понял, блокнот и ручку убрал. Он никого не упрекнул, не обиделся. Он с самого начала знал, что все это брехня. 
Отобедали. Молодежь в тени разлеглась, о чем-то своем беседуя. А Жору какой-то червячок точил и точил изнутри. Неспокойно на душе было, полезли всякие мысли. 
Мятую газету со статьей и портретом уже выбросили. Но Жора не поленился, нашел ее. Он присел на кнехт, разгладил газету на коленке и стал глядеть на портрет улыбчивого парня. Котофей с Саней заметили, переглянулись, подошли к бригадиру. 
- Проверяешь? - спросил Котофей. 
Жора вздохнул, головой покачал. 
- Нет... Я, ребята, тетку Дуню вспомнил. Тетка Дуня у нас жила по соседству, давно еще, сразу после войны. Она мне майские штаны сшила из своего материала. И отдала, носи, говорит. Без денег. Вроде подарка.