Великий понедельник. Роман-искушение
Каиафа даже остановился. Выразительно глянув на Пилата, он сначала улыбнулся и кивнул головой, как улыбаются и кивают учтивые люди в ответ на неудачную шутку. Но, бросив еще один взгляд на префекта, еще более пристальный и выразительный, первосвященник разочарованно произнес:
– Варавву арестовали. Вечером в субботу… Ты разве не знаешь?
Ни тени удивления не появилось на лице Пилата. Префект продолжал обаятельно улыбаться, лишь ямочки исчезли у него на щеках и в глазах на мгновение вспыхнули колючие искорки.
– Арестовали, говоришь? В субботу? Вот видишь, теперь и неуловимого Варавву поймали, и некого теперь бояться, – игриво ответил Пилат и рассмеялся.
Разговор этот случился уже на площади, в двух шагах от входа в преторий.
Луна уже выглянула из-за Масличной горы, поднялась и зависла между Храмом и Конскими воротами. В ярком желтом свете Пилат увидел, как по углам площади, а также возле Генафских и Ефраимовых ворот прячутся храмовые стражники: сами они были почти не видны, но шлемы их притягивали к себе лунные лучи и то и дело сверкали из укрытия.
Пилат сделал серьезное лицо и сказал:
– Ты, кстати, тоже ходишь без охраны, Иосиф. Или у тебя нет врагов?
– У всякого честного человека есть и должны быть враги, – степенно отвечал первосвященник. – Но стража мне не нужна, ибо я пребываю под охраной Господа Бога. В Святом Городе – особенно.
Пилат улыбнулся и сказал по-латыни, словно к самому себе обращаясь:
– Странный человек. На одного своего Бога надеется. А меня, у которого множество богов и богинь, заставляет ездить в окружении конной охраны. Кто его учил математике?
А потом добавил по-гречески, нежно глядя на первосвященника:
– Спасибо, что проводил, Иосиф. Завтра жду тебя в наше обычное время. – И тут же встревоженно добавил: – Ведь завтра еще можно нам встретиться? До праздника еще далеко?
Задумчиво глядя на Пилата, Каиафа произнес на хорошей латыни:
– Прощай, владыка. Завтра, как обычно, буду у тебя с докладом. А теперь позволь пожелать тебе спокойной ночи и приятных сновидений.
– Пока-пока, – махнул рукой префект и направился к входу во дворец, сопровождаемый кавалькадой из девяти лошадей и восьми всадников.
Глава шестая
Вошел
Шестой час вечера
Словно приколоченный к фиолетовой тверди неба, над Храмом сверкал огромный и круглый щит луны. Казалось, его сделали из того дешевого и слишком желтого золота, которое в изобилии привозят из Аравии. Эта маревая желтизна струилась над крышами Храма, не касаясь их и не проливаясь на террасы. Она лишь слегка просачивалась сверху в портики Хасмонейского дворца, обтекала колонны и статуи ипподрома и всей своей мощью обрушивалась на площадь перед дворцом Ирода Великого. Будто для того этот лунный щит водрузили и зажгли, чтобы он освещал каждый камень на площади, упирался в зубчатую стену, заставляя ее, и без того громоздкую, еще сильнее расползаться вширь и ввысь.
Слева и справа в стене были ворота, а в центре – массивная кованая дверь, к которой вела широкая каменная лестница.
Как только Пилат пошел к лестнице, центурион и двое всадников соскочили с лошадей, гулко ударив сапогами о гладкую булыжную мостовую, и поспешили за префектом.
Стоило Пилату ступить на лестницу, как открылись левые ворота, оттуда выскочили солдаты и побежали к всадникам.
Легко и молодецки подпрыгивая на каждой ступени, префект взбежал по лестнице. И не успела его нога коснуться последней двенадцатой, ступени, как дверь в стене открылась и пропустила внутрь его и трех охранников.
На иудеев, оставшихся стоять на площади, никто не оглянулся.
Пятеро кавалеристов тоже спешились, отдали своих лошадей выбежавшим из левых ворот солдатам, а сами направились к лестнице и встали так: двое – по краям нижней ступени, один – в центре шестой ступени и еще двое – на верхней площадке возле двери, причем один из верхних потянул за кольцо и затворил дверь.
По ту сторону двери луны не было, так как ее заслоняла дворцовая стена. На двух треножниках в чашах горел огонь. И в свете этого огня лицо Пилата сразу же изменилось: голубые глаза стали будто черными, на лбу появились морщины, и от этих морщин скривилось и словно постарело все лицо. Давешний молодой человек, почти юноша, превратился в зрелого мужа, усталого и властного. Юноши, когда устают, никогда властными не выглядят, а этому властность придавала именно усталость.
Заслонившись рукой от светильников, Пилат сделал несколько шагов в сторону мраморной лестницы. Сапоги его захрустели по гравиевой дорожке. Откуда-то сбоку тут же раздался ответный хруст, и из темноты выступила высокая сутуловатая фигура в сандалиях и греческом гиматии без капюшона. По виду человек был похож на садовника. Но, судя по тому, как замерли и вытянулись возле двери при его появлении центурион и двое охранников, это вряд ли был садовник.
– Привет, – устало улыбнулся ему Пилат.
Пришедший не ответил префекту, а вместо этого обнял его за плечи и даже прижал к себе.
Когда объятия закончились, Пилат обернулся к охранникам и едва кивнул головой куда-то налево. Те мгновенно растворились в темноте за левым светильником. А Пилат с встречавшим его медленно направились в сторону мраморной лестницы, ведущей на террасы дворцового сада.
– Благополучно добрался? – на чистейшей и немного старомодной латыни спросил человек в греческом плаще.
– Спасибо, Максим. Если есть что-то приятное в моих приездах в Иерусалим, так это дорога. Знаешь почему?
– Потому что, когда сидишь в седле, не надо писать отчеты.
– Ты мысли мои читаешь?! – с деланным удивлением спросил Пилат.
– Нет, я просто давно тебя знаю.
– И тебе, Максим, всё обо мне известно?
– Слава Аполлону, не всё. Всё знать о своем начальнике, во-первых, опасно. А во-вторых… – Максим замолчал.
– А во-вторых? – напомнил Пилат и остановился.
– Во-вторых, всё знать о таком человеке, как ты, просто невозможно, – ответил Максим и тоже остановился.
Они уже достаточно отошли от светильников, но еще не добрались до залитого луной пространства сада, и потому лица их были не видны. Пилат повернулся к своему собеседнику, а Максим скорее даже немного отвернулся от него в сторону.
– Грамотно рассуждаешь, – насмешливо произнес Пилат.
– На моей должности иначе нельзя. Если станешь неграмотно рассуждать… – Максим опять не закончил.
– Что будет?
– Ты возьмешь себе другого начальника службы безопасности. – Теперь и в голосе Максима прозвучала ироническая нотка.
– Другого начальника службы безопасности? Ну, это уже неграмотное рассуждение. Потому что ты незаменим, Корнелий Максим. На своей должности ты совершенно незаменим и прекрасно об этом знаешь.
– Все люди заменимы. Незаменим только император Тиберий, да пошлют ему боги долгую жизнь и всеобщий мир на земле.
Пилат сперва оглянулся по сторонам, а затем спросил с некоторым раздражением:
– Насчет Тиберия я не понял?
– Что ты не понял, Луций? – спокойно спросил Максим, называя префекта по его первому, личному имени.
– Я что, в ответ на твое славословие тоже должен теперь…
– Ты должен прежде всего отдохнуть с дороги, – поспешно возразил Максим и добавил: – Ты, похоже, всё-таки устал и утратил обычное для тебя чувство юмора.
Пилат засмеялся и продолжил путь к лестнице. Максим пошел за ним. Походка у него была странной: он, словно театральный мим, сильно выворачивал ступни и шел вразвалку, дольше чем нужно задерживая вес на одной ноге, так что сутулые плечи и всё тело покачивались из стороны в сторону.
– Кстати, о чувстве юмора, – сказал Пилат. – Это твои люди поймали Варавву?
– Откуда знаешь? Каиафа меня опередил?
– Максим, ты ведь не иудей. Не надо отвечать мне вопросом на вопрос.