«Песнь песней»

Это сказано было с такой горечью, что Бузя перестает улыбаться, и лицо ее становится серьезным. «Завтра, – говорит она мне, – завтра поговорим…» И радостно становится мне. Радостно, хорошо и весело. Завтра! Завтра уж поговорим! Завтра! Завтра!.. Я подхожу к ней еще ближе и чувствую благоухание ее волос, благоухание ее платья. Милое, прелестное благоухание.
И мне приходят на ум слова «Песни песней»: «Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста! Мед и молоко под языком твоим. И благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!»
Остальное мы говорим уже так, без слов, больше глазами. Глазами…
15
– Бузя, покойной ночи, – говорю я ей тихо. Мне трудно расстаться с ней. Ох, как трудно!
– Покойной ночи, – отвечает мне Бузя, стоя неподвижно на месте, и смотрит на меня с глубокой тоской своими прекрасными голубыми глазами из «Песни песней».
Я снова желаю ей покойной ночи. И она снова отвечает мне тем же. Приходит мать и уводит меня в мою комнату. Там она разглаживает своими прекрасными белыми руками белое покрывало моей постели, и губы ее шепчут: «Спи спокойно, дитя мое, спи спокойно…»
В этих немногих словах излилось все то море любви, что скопилось у матери за те годы, когда меня не было дома. Я готов припасть к ней, расцеловать ее красивые белые руки. Но я этого недостоин. Нет, я этого недостоин, я знаю… Тихо желаю я ей покойной ночи и остаюсь один, один-одинешенек в эту ночь.
16
…Один-одинешенек в эту ночь. В эту тихую, мягкую, теплую ночь ранней весны.
Я раскрываю окно, высовываюсь в него, гляжу на темно-голубое небо, на сверкающие брильянты-звезды, и я спрашиваю самого себя: «Неужели? Неужели?»
Неужели я проиграл свое счастье, проиграл навеки?
Неужели я сам, своими собственными руками, сжег свой чудесный дворец и выпустил прекрасную волшебную царевну, которую я когда-то околдовал?… Неужели? Неужели? А может быть, нет? Может быть, я прибыл во-время? «Я пришел в свой виноградник, сестра моя, невеста…»
И я сижу еще долго у раскрытого окна в эту ночь. И я делюсь своими тайнами с этой тихой, теплой и мягкой ранней весенней ночью, которая и сама полна, удивительно полна тайн и загадок…
И в эту ночь я узнал нечто новое для меня.
Что я люблю Бузю.
Что я люблю ее той священной, пламенной, адской любовью, которая так прекрасно описана в «Песни песней». Огромные пламенные буквы вспыхивают, не знаю откуда, и витают перед моими глазами; слова из только что прочитанной «Песни песней», буква за буквой: «Горька, как смерть, любовь. Жестока, как ад, ревность. Стрелы ее – стрелы огненные. Пламень божий».
И я сижу в эту ночь у раскрытого окна и вопрошаю у этой ночи тайн и загадок, прошу раскрыть мне тайну: «Неужели? Неужели?» Но она молчит, эта ночь тайн и загадок. Тайна остается для меня тайной. До завтра.
Завтра, – так обещала мне Бузя, – мы будем говорить… Только минула бы уж эта ночь. Только промчалась бы эта ночь.
Эта ночь… Эта ночь…
  
Четвертая часть
 
Суббота после швуэса
 
1
И был вечер, и было утро.
Прекрасное, свежее утро, какое бывает иногда в начале лета, между пасхой и швуэсом.
В это утро я проснулся первым в доме. День только рождался. Наш маленький сонный городок лишь начинал пробуждаться от сладкого сна. Ясное, теплое, ласкающее солнце готовилось выйти из своего шатра и пуститься своей великой небесной дорогой в этот ранний летний день, между пасхой и швуэсом. Легкий, прохладный, ночной ветерок еще носился по свету и еле-еле, словно крылом ангела, касался тихо просыпающейся земли.
Когда я проснулся, первой моей мыслью было: Бузя.
Снова Бузя?
Да, снова Бузя. Снова и опять Бузя. Все мои мысли настолько прикованы к Бузе, что мне не надоест говорить вам о ней еще и еще раз. Еще и еще раз передать вам ее биографию вкратце. Тот, кто слышал меня, вероятно простит. Кто еще не слышал, тому это нужно услышать: он должен знать, кто была Бузя.
2
У меня был брат Беня. Он утонул в реке. Он оставил сироту, по имени Бузя. Ее имя сокращенное: Эстер-Либа, Либузя, Бузя. И прекрасна она была, как Суламифь из «Песни песней». И мы росли вместе, как брат и сестра. И мы любили друг друга, как брат и сестра. Вот кто была Бузя.
Промчались годы. Я оставил свой дом против воли отца и матери. Я восстал против их заветов, не захотел идти по их стопам, пошел своей собственной дорогой, уехал учиться. Вот однажды перед пасхой получаю письмо от отца с поздравлением: Бузя стала невестой, в субботу после швуэса свадьба, и меня просят приехать домой. Я ответил поздравлением и примчался на пасху домой.
И я нашел Бузю выросшей и красивой, еще красивее, чем она была. И в памяти моей проснулась былая Бузя. Суламифь из «Песни песней». Буря разрослась у меня в груди, и гневный огонь запылал в моем сердце. Гнев – не на кого-нибудь, а на самого себя. На себя и на свои детские золотые глупые мечтания, ради которых я покинул отца и мать, восстал против их заветов и уехал учиться и таким образом проиграл свое счастье. Допустил, чтобы Бузя стала невестой, чьей-то – не моей!..
С раннего детства мне Бузя была мила и дорога – это верно, но, когда я приехал домой и увидел Бузю, я обнаружил, что я люблю Бузю.
Что я люблю ее той святой, пламенной, адской любовью, которая так прекрасно описана в «Песни песней»: «Сильна, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность. Стрелы ее – стрелы огненные. Пламень божий».
3
Я ошибся. Я не был первым в то утро. Моя мать поднялась раньше меня. Она уже одета. Она уже занята чаем, завтраком.
– Отец еще спит. Девочка тоже спит (так зовут у нас Бузю). Что ты будешь пить, Шимек?
Мне все равно. Что она мне даст, то и буду пить. Мать наливает мне чаю и подает мне его своими прекрасными белыми руками. Ни у кого нет таких красивых белых рук, как у моей матери. Она садится против меня и говорит со мной тихо, чтоб отец не услышал. Она говорит об отце. Он стареет, не молодеет. Стареет, слабеет и кашляет. Кашляет большей частью по утрам, когда просыпается. А иногда случается и ночью, проснется и прокашляет целую ночь, а иногда и днем. Она просит его зайти к врачу – он не хочет. Упрямец. Его упрямство ведь непереносимо! Упаси бог, она не жалуется на него. Так просто, пришлось к слову, она и сказала…
Так мать тихонько жалуется мне на отца. И о Бузе мать рассказывает мне тихим голосом, а глаза у нее сияют. Оаа наливает мне еще чаю и спрашивает меня, как мне понравилась Бузя. Правда ведь, выросла, слава богу, как деревце. Сохрани ее бог от дурного глаза. В субботу после швуэса свадьба, по воле божьей, в субботу после швуэса. Хорошая партия, удачный жених, приличная семья, почтенный, богатый дом. Дом – полная чаша…
– Однако, – продолжает мать свой рассказ, – сколько же, однако, пришлось ее уламывать, пока убедили дать согласие на смотрины. Теперь, слава богу, довольна! А переписка какая! Почти каждый день. (Лицо матери сияет. Глаза у матери блестят.) А чуть письмо запоздает – беда, да и только!.. Это теперь. Но раньше? Чуть душу из тела не вытянули, пока выжали из нее слово «да»… Бузя тоже порядочная упрямица. Такая уж семья. Коли заупрямится!.. Упаси бог, никого я не упрекаю. Но так уж, пришлось к слову…
4
«Кто это, глядящая, как заря? Прекрасная, как луна? Светлая, как солнце?»
Это вышла из своей комнаты Бузя.
Вглядываюсь в Бузю – я поклялся бы, она либо плакала, либо не спала эту ночь!
Моя мать права: как стройное деревце, выросла она… Как роза, расцвела она. Ее глаза, ее прекрасные голубые глаза из «Песни песней» в это утро подернуты нежною дымкой. И все лицо ее в это утро покрыто грустною тенью.
Бузя вся – тайна для меня. Скорбная тайна. Многое хотел бы я узнать. Почему Бузя не спала в эту ночь? Я хотел бы знать, кого она видела во сне: меня – милого гостя, которого она так долго ждала и который примчался так нежданно, или другого видела она во сне? Другого – того, кого отец и мать навязали ей против ее воли? Бузя – тайна для меня, скорбная тайна.