Потрясающий мужчина

Элизабет наконец решилась объявить во всеуслышание, что она была бы климатической катастрофой. Ледниковый период. Это как раз для нее! Элизабет такая холодная! Месяц назад она рассталась со своим другом, терапевтом. Он якобы начал требовать от нее извращений: чтобы она приходила к нему домой и перед сексом гладила его постельное белье или ползала с тряпкой по кухонному полу. Элизабет говорит, что она не мазохистка. Уж лучше дать обет безбрачия. Ей не нужен мужчина в качестве доказательства собственной привлекательности.
Элизабет переадресовала вопрос Петеру. Петер молчаливый, но зато самый симпатичный на нашем курсе. Он объявил:
— Я не отношусь к числу ярких природных катаклизмов, я всего лишь бытовая неурядица. — Все засмеялись над его словами.
Отец продолжал очаровывать мать Бенедикта. Он поведал ей, что господин Энгельгардт — его друг и коллега и что чета Энгельгардт — самые тонкие знатоки вин и гурманы, которых он когда-либо встречал. Можно было подумать, что он общается исключительно с гурманами и ценителями вин.
— Какой сорт винограда предпочитаете вы, госпожа Виндрих? — поинтересовался он с таким видом, словно ожидал сенсационного признания.
— Знаете ли, господин Фабер, моя дочь — переводчица с французского и в этом вопросе разбирается прекрасно! Когда мы вместе обедаем в греческом ресторане, я могу слепо положиться на нее в выборе вин. — Если мать Бенедикта не слишком часто попадала в компанию гурманов, можно считать, что она с честью вышла из положения.
Так или иначе, мы пили то, что приобрел сам господин Энгельгардт: полусухой рислинг с содержанием сахара всего четыре десятых процента, от винодела, который изготовляет свои вина только из натурального сырья.
— Это вино, которе так подходит вам, Виола, — радостно воскликнул господин Энгельгардт, — молодое, но выдержанное, игристое, с ноткой элегантности. Вино с редким будущим!
Господин Энгельгардт — специалист по нелепым комплиментам. Но это не мешает ему быть очаровательным. Он поднял за меня бокал:
— Как прелестно вы выглядите, Виола! Как Одри Хепберн в молодости!
Вот уж никогда бы не додумалась, что могу походить на молодую Одри Хепберн, хотя у меня такие же черные глаза и темно-каштановые волосы. Но разве Одри Хепберн когда-нибудь носила волосы длиной до подбородка и на косой пробор? Тем не менее я польщенно улыбнулась. Сказать по правде, я действительно хорошо выглядела в своем черном, расшитом золотыми звездами платье. Подходящее платье для звездного часа. Хотя стоило оно всего сто двадцать девять марок и было куплено в банальном универмаге «C & A». Правда, по нему этого не скажешь.
— А мадемуазель Элизабет выглядит как молодая Катрин Денев, — господин Энгельгардт поднял бокал за Элизабет. Тут он попал в точку. Элизабет тоже разулыбалась.
Лишь моя сестра Аннабель бросила на Элизабет взгляд, полный сострадания, и громко сказала, обращаясь к Нико:
— Невелик фокус, если краситься под блондинку!
— Лучше искусственная блондинка, чем настоящая лысина, — изрек Нико и оглушительно захохотал. Нико — веселый парень, он постоянно бездарно шутит и сам больше всех радуется своим остротам.
Нико — лучший друг Бенедикта, хотя совсем не похож на него. Нико продает подержанные автомобили. Бенедикт усердно помогает ему в этом: в газетных объявлениях и на автомобильных рынках он подыскивает для Нико выгодные варианты и хотя бы дважды в месяц находит машину, которую Нико может перепродать. У Нико часто бывают клиенты, которые ищут особую машину в особом исполнении, и если Бенедикту удается откопать такую, он получает приличные комиссионные. Мой отец тоже недорого купил свой темно-синий «вольво» через компанию «Бенедикт — Нико».
Мать была, конечно, недовольна тем, что рядом с Аннабель за столом оказался Нико. Она уговаривала меня пригласить для сестры подходящего мужчину — Нико она таковым не считала. Но свободных тридцатилетних мужчин не так уж много. К тому же Аннабель выглядит как датская королева Маргарита — правда, моложе, но не такая стройная.
Несмотря на свое совершенство, Аннабель с детства завидовала мне. Она постоянно ныла, что мне родители позволяют гораздо больше, чем ей в этом возрасте. На самом деле она всегда прибирала к рукам все самое лучшее. Но это никогда не обсуждалось. Как-никак она на три года старше, а с возрастом потребности растут. А теперь, став матерью Сольвейг, она тем более вне всякой критики.
Во всем, что касается Аннабель, моя мать живет иллюзиями. Раньше она мечтала, что Аннабель станет театральной звездой. Да-да, ни больше ни меньше. Ее устроила бы и драматическая актриса, но лучше всего — оперная примадонна. Иллюзии начались, когда Аннабель было четырнадцать и ей доверили главную роль в рождественском мюзикле, поставленном в нашей школе. Аннабель играла добрую фею — она получила эту роль, потому что выразительнее всех пела песню волшебной героини. Для этого она бесконечно упражнялась перед зеркалом в отчаянном заламывании рук — добрая фея находилась почему-то в полном отчаянии, — страдальческих позах и пронзительном пении: «Ах! Ох! Я вся в отчаянии! Я должна, должна помочь бедному, несчастному ребенку!» Пела она совершенно по-опереточному: «Па-а-мочь… ри-бе-о-о-нку!» — и при этом еще вращала глазами. Из всех младших школьниц у меня единственной была роль в этом мюзикле. Получила я ее исключительно благодаря Аннабель, как она подчеркивала тысячу раз. В спектакле я всякий раз, когда Аннабель покидала свое сказочное царство, чтобы «помочь бедному, несчастному ри-бе-о-о-нку», должна была приносить ей шляпу и волшебную палочку. Я подавала все это на фиолетовой диванной подушке и при этом делала перед феей книксен. Сегодня я уверена, что получила эту роль только потому, что все девочки из ее класса отказались играть роль служанки Аннабель. Отец тогда заметил, что у меня была поистине судьбоносная роль. Мать хвалила только Аннабель. А я уже в девять лет решила, что никогда не стану театральной звездой.
Аннабель лишь после окончания школы пришла к выводу, что ее голос не представляет из себя ничего особенного. Помимо этого, она обнаружила, что ее аттестат зрелости тоже не слишком выдающийся. На вступительных экзаменах в театральную школу она провалилась. И тогда решила изучать педагогику. Родить дочь она успела еще до выпускных экзаменов.
Тем не менее мама осталась неисправимой оптимисткой во всем, что касается Аннабель. У нас в семье разделение: Аннабель — мамина дочка, а я — папина. Меня это вполне устраивает. Хотя Аннабель с ее короткими золотисто-каштановыми волосами скорее похожа на отца. Так же мало, как и он, она заботится о своей прическе. Такая ерунда ее не интересует. Как и у матери, у нее есть дела поважнее, повторяет Аннабель на каждом шагу. Она якобы обращена в себя, постигает собственную личность. Ни одному нормальному человеку, по ее мнению, не придет в голову хоть словом упомянуть свою так называемую внешность, а посему она постоянно твердит, что ей безразлично, как она выглядит. Аннабель искренне верит, что ее точка зрения должна вызывать восхищение!
В этот вечер Аннабель надела одну из своих «бабьих» юбок. Серо-коричнево-зеленая индийская лоскутная юбка из натурального шелка, как утверждает Аннабель, — мятая, как побывавшая в употреблении туалетная бумага. Сверху — серая тряпка с У-образным вырезом и гигантскими проймами. Все блузки и майки, которые носит Аннабель, отличаются глубоко вырезанными проймами: только они гарантируют, что каждый стоящий или сидящий рядом с ней увидит ее отвисшие груди и — что для нее, похоже, важнее всего — небритые подмышки. Волосы там такие длинные, что видны, даже когда ее руки опущены вниз. Но ей и этого мало: Аннабель то и дело скрещивает руки на затылке, чтобы курчавые волосы имели возможность лицезреть все окружающие. Это ее любимая поза. При этом она хлопает руками, как крыльями, — таким образом лучше распространяется чудовищно натуральный запах ее подмышек.