Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа

Пошуровав в ящиках и убедившись в наличии отсутствия искомого предмета, я задумался о целесообразности продолжения дальнейших попыток вскрыть сейф. О том, что там лежит старый пистолет, две коробки патронов, дедовы награды и какие-то старые документы, я и так знал. А развивать на ночь глядя бурную деятельность в духе бывалого медвежатника мне как-то не сильно хотелось.
Подумав еще с две сигареты, я вытащил кое-какие специфические инструменты и принялся за работу. Благо умение вскрывать замки разных систем входило в курс обязательной подготовки диверсанта. В принципе, проще было бы расстрелять замок из пистолета с «пэбэбээсом» – на тот момент у меня уже был подобный в, так сказать, частном пользовании – соседи бы все равно ничего не услышали, но делать этого мне почему-то не хотелось. Вот я и занялся дурной работой…
Примерно через час, морально уже полностью созрев для стрельбы по этому исчадию мира замков и запоров, я услышал долгожданный щелчок. С удивлением обнаружив, что уже почти половина второго ночи, я, тем не менее, не пошел спать, а занялся изучением содержимого побежденного сейфа. На свет электрической лампы появился знакомый «вальтер» Р38, запасная обойма и две упаковки родных, произведенных еще в начале сороковых патронов. Коробочки с дедовыми наградами, перетянутая резинкой пачка каких-то старых документов: орденских книжек, истертых по углам сберкнижек, серый, сталинского образца паспорт и… второй комплект ключей к сейфу (ну, дедуля, ну, шутник!).
А вот то, что я обнаружил затем, было куда более интересным и неожиданным. Во-первых, замшевый мешочек-кисет, наполненный десятком высших нацистских военных наград. Там же обнаружилась золотая заколка для галстука в форме орла («уж не с мундира ли Самого?» – в шутку подумал я) и несколько партийных значков национал-социалистической партии, принадлежавших, судя по двухзначным серийным номерам, каким-то весьма немаленьким чинам фашистской партии. Честно говоря, в этот момент прошлая мысль уже не показалась мне шуткой – вот только откуда они у моего деда? Или я все-таки слишком многого о нем не знаю? Во-вторых – ничего себе «во-вторых»! – на свет появилась небольшая металлическая шкатулка, закрытая на крохотный встроенный замочек, возиться с которым я, снедаемый любопытством, не стал, просто грубо сломал отверткой. И замер пораженный. Внутри было золото, три небольших, граммов по двести, фабричных слитка с аккуратно проштампованным нацистским орлом и пробой на каждом. И толстенькая пачка вполне современных стодолларовых купюр, перетянутая совершенно неуместной здесь резинкой, вырезанной из старой велосипедной камеры.
И еще было заткнутое под эту самую резинку письмо с моим именем, написанное любимой дедом перьевой чернильной ручкой на нескольких листах бумаги.
Едва сдерживаясь, я вытянул сложенные в несколько раз листки и начал читать, попутно отметив, что написано оно действительно знакомым с детства дедовым почерком:
«Здравствуй, внучо́к (именно так, с жирной загогулиной ударения над буквой «о» – дед всегда меня так называл)! Раз ты читаешь это письмецо, значит, меня уже нет. Сильно ругался, не найдя ключей от сейфа? Но ведь открыл же? Вот и ладно. Ты всегда был смышленым, внучок, потому я в тебе и не сомневался!
Знаешь, мы с тобой не сильно ладили в последние годы, однако ты молодец, про деда все-таки не забывал, да и профессию себе выбрал правильную, мужскую. Родину всегда защищать надо, даже если она в руках таких… (окончание фразы было старательно замарано). Ну, да не о том речь.
Не такой уж я правильный, внучок, каким ты меня представляешь – сам убедился, я думаю. Хотя прошлое все это, забытое давно… Война – она сам знаешь, какая штука, не маленький, чай. О другом рассказать хочу. Тайна у меня есть, от всех тайна – даже от тех, кому я всю жизнь преданно служил.
Объяснять я тебе ничего не буду, поскольку сам ничего не понимаю. Может быть, ты поймешь. Но описать, что со мной произошло, опишу, как сумею. А поскольку я не мастак бумагу попусту марать, ты уж извиняй меня, внучок, за косноязычие.
Речь в моем рассказе пойдет о том самом знаменитом «Вервольфе», бункере Гитлера под Винницей. Был я там дважды. В первый раз в марте сорок четвертого, в составе секретной опергруппы НКВД под руководством полковника Рогатнева, как раз после того, как немцев оттуда выбили. Наружные-то сооружения фрицы при отступлении взорвали, а сам бункер не успели, вот его-то нам и поручили обследовать, причем приказ из самой Москвы пришел.
Ну, выехали мы под Винницу, обследовали все. Бункер как бункер, один подземный уровень, несколько десятков жилых и служебных помещений, свой аэродром, летний бассейн на поверхности, но в целом – ничего необычного.
Необычное потом началось, когда мы в нашу Ставку обо всем доложили, а нам в ответ от Самого шифрограмма: «Ошибаетесь, мол, продолжайте обследование объекта, любой ценой доберитесь до нижних уровней». И больше никаких объяснений – у Него свои источники информации были, как ты понимаешь. А через пару дней фрицы контрнаступление предприняли, специально, чтобы бункер отбить. Взрывчатки привезли немерено – вагона два, да и взорвали все. Мы потом, когда немцев выбили, вернулись, конечно, да только внутрь проникнуть уже невозможно было. Взрыв такой силы был, что железобетонные крыши капониров метров на пятьдесят пораскидало, а в каждом – тонн по двадцать! Ну а бункер сам, судя по всему, водой залило…
Только, опять же, не о том речь – удалось нам одного немца интересного задержать, как выяснилось, командира особой диверсионной группы, которая как раз ликвидацией бункера занималась (все их контрнаступление только для прикрытия этой группы и было предпринято). Поначалу он молчал, конечно, но на второй день мы его все же разговорили – он, понятно, матерый диверсантище был, но и у нас свои методы имелись. И показал он, внучок, именно то, чего от нас товарищ Сталин ждал: да, мол, было там СЕМЬ подземных уровней, и что это вообще не столько Ставка гитлеровская была, сколько сильно секретная лаборатория. Правда, чем именно она занималась, он не знал, сказал только, что с лабораторией этой фюрер большие надежды на победу связывал: не то секретное оружие тут разрабатывали, не то и вовсе что-то совсем уж непонятное творили…
И вот что я тебе еще скажу – личное мое наблюдение, – фриц этот сильно не в себе был, вроде как в шоке, и, что интересно, не из-за допроса совсем, не из-за тех методов дознания, что к нему наши ребята применяли! А оттого, внучок, что НЕ НАШЕЛ он тех самых семи этажей, что ему взорвать приказано было! Не ожидал он, уж ты мне поверь, бункер в том виде увидеть, в каком мы его увидели. Совсем не ожидал. Вот такие дела…
Немца этого мы в Москву отправили – за ним сам Лаврентий Палыч, который был тогда, как ты, надеюсь, знаешь, наркомом НКВД (вот в этом весь дед: сколько лет прошло, а ведь помнил нашу с ним ссору, даже подколол меня напоследок!), лично прилетел – и что с немцем дальше стало, я, сам понимаешь, не знаю. Работы все срочно свернули, охрану поставили и даже восстановили минные поля вокруг, а с нас подписки о неразглашении взяли. Меня отозвали в Москву, и я думал: все, участие мое в этом деле закончилось, ан нет! Осенью этого же года я вновь отправился под Винницу, теперь войдя в состав новой исследовательской группы, которой официально руководил тогдашний военный комендант Винницы Исай Беккер. На самом деле все исследования, конечно же, проводились моим ведомством, хотя и из твоей, внучок, «организации» людей там тоже хватало.
Вот тут-то все и началось! Прибыли мы на место – а, кроме меня, из состава прошлой опергруппы никого больше не было, саперы нам проход в минных полях организовали – смотрю: что-то не то. Вроде все, как тогда, весной, – а вроде бы и нет. Такое ощущение, что бетонные глыбы, взрывом по территории раскиданные, кто-то на другие места передвинул, а в них, как я уже говорил, десятки тонн в каждой! И вообще, другое все какое-то; совсем чуть-чуть, но ДРУГОЕ. Даже и объяснить не могу, что это значит, просто другое. Но я человек военный был, да еще и в таком месте служил, где лишних вопросов задавать не принято и сомнения всяческие категорически не приветствовались. Промолчал, одним словом…