Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!
Поднявшись на ноги, Гурский отставил в сторону винтовку и кивнул на принесенные баулы:
– Кстати, а зачем нам вся эта одежда?
– Ну, вся нам и даром не нужна, а в остальном – разве сам не догадываешься? На дворе сорок первый год, так что мы как бы не совсем по моде одеты. А ты вон еще и джинсы кровью измазал.
– А знаки различия? – немедленно врубился в тему куда более подкованный поручик. – В армейском обмундировании, но без погон… то бишь, пардон, без принятых у большевиков петлиц… Как боевой офицер я скажу, что далеко мы не уйдем – в глазах первого же встреченного кадрового офицера будем выглядеть сущими дезертирами, если вовсе не шпионами. И если он нас тут же расстреляет по закону военного времени, то будет абсолютно прав.
– Вот сейчас и поглядим… – буркнул я, в душе признавая правоту поручика. Гм, об этом я как-то не подумал, да и авторы многочисленных книг «про попаданцев» не слишком-то акцентировали внимание на подобных мелочах. Нет, переодеться-то, конечно, стоит, но и щеголять в форме без знаков различия тоже не слишком разумно: Гурский прав на все сто – первый же встреченный окруженец в командирском звании за предателей примет. К стенке, конечно, не поставят, нет в лесу стенок, а вот шлепнуть у ближайшей сосны или патриотической березы вполне могут.
Нет, легенду-то выдумать несложно: допустим, мы оба с ним мобилизованные, нас успели обмундировать и отправили в часть. До которой мы не доехали, попав под немецкий авианалет. Колонну раздолбали «мессеры» (интересно, этот термин тут уже в ходу? Не факт, так что лучше говорить просто «немецкие самолеты», без конкретики), уцелевшие разбежались по лесам, а мы с товарищем, осознав, что оказались во вражеском тылу, прорываемся к линии фронта.
Ну а что? Вполне себе версия. Насколько понимаю, в неразберихе первых военных месяцев бывало и похуже. Проблема всего одна, зато глобального характера: мы просто тупо не знаем, где находимся! А без этого все рассуждения о «поисках своей части» или «прорыве к линии фронта» выглядят, мягко говоря, несерьезно. Кровь из носа нужно узнать, куда именно мы попали. А заодно придумать, почему у нас нет документов. Хотя относительно последнего есть вариант: документы были у погибшего командира и сгорели вместе с расстрелянной машиной.
Впрочем, имеется и другой вариант, пусть и ненамного, но все же более безопасный для нас… Идея эта мне, скажу прямо, категорически не нравилась – исключительно из моральных соображений, – но если ничего иного не останется, то можно воспользоваться документами погибших на дороге красноармейцев. Мне придется выдать себя за водилу расстрелянной полуторки, благо по возрасту – самое то. Конечно, я старше его почти на десятилетие, но в этом времени мужики обычно выглядели старше своих лет. А поручик станет лейтенантом Лукиным. Тут и вовсе попадание в «десяточку»: и возраст, и звание практически один в один. Да и командовать умеет, если что: фронтовик все ж таки. Что ж, пожалуй, этот вариант все же лучше. Как ни тяжело на душе, но лучше. Да и номер части знаем, уже меньше выдумывать придется.
Изложив поручику свои соображения (идея с документами погибших ему тоже особенно не импонировала, однако он признал, что это – вполне так себе вариант), я развязал баул с формой и вывернул содержимое на землю.
Снова посоветовавшись с Гурским, я перебрал с десяток бэушных комплектов, видимо, и на самом деле после «прожарки» в госпитале, и подобрал более-менее подходящие по размеру. Поручику – с малиновыми с черным петлицами, пехотными, мне – черными с красным кантом, автобронетанковыми. Шофер я или где? Практически, блин, танкист… Кстати, проблема, как выяснилось, крылась вовсе не в петлицах, а в отсутствии эмблем родов войск: на большинстве гимнастерок их вполне предсказуемо не имелось. Но тут нам откровенно повезло: некоторые петлицы оказались с эмблемами, которые, подозреваю, просто поленился содрать перед обработкой какой-нибудь местный санитар. За что ему огромное попаданческое спасибо. Униформу я, разумеется, выбрал наиболее поношенную – во избежание, так сказать. В итоге поручик стал вполне так себе лейтенантом-пехотинцем (зеленые, то бишь полевые кубари пришлось позаимствовать с гимнастерки кавалериста), а я – рядовым автобронетанковых войск.
Закончив с формой, занялся ревизией санитарной сумки погибшей медсестрички: между прочим, весьма полезная вещь. В конце концов, даже если я простой шофер, может, у меня батя врачом был, вот и научил сына повязки накладывать да уколы делать. Ну, я и подобрал у расстрелянной колонны сумку, чтобы боевым товарищам помощь оказывать. Кстати, что у нас тут? Так, четыре перевязочных пакета в вощеной бумаге, резиновый жгут для остановки кровотечения, вата, металлическая коробочка с парой многоразовых шприцов и иглами – в детстве я и сам подобные застал – и бутылочка с притертой пробкой, судя по всему с йодом. И еще одна, грамм на сто, со спиртом. Ну, хоть что-то.
В небольшом внутреннем кармашке обнаружились и немудреные личные вещи: несколько писем, еще не фронтовых треугольников, а обычных прямоугольных, с марками, зеркальце, полупустая жестяная пудреница, граненый цилиндрик губной помады и расческа с парой застрявших в зубчиках русых волос. Ощутив, как предательски защипало глаза и в горле застрял вязкий комок, я поспешно убрал все обратно. Глупо, конечно, таскать с собой женские вещи, но не выбрасывать же? Отчего-то мысль показалась кощунственной… ладно, спрячу где-нибудь.
– А знаешь, пожалуй, нам и на самом деле стоит придерживаться этой версии, – неожиданно подал голос поручик, отвлекая меня от грустных мыслей. – Право же, подобная трактовка наших приключений вполне может сойти за правду. Сопровождая санитарный транспорт, попали под авиационный налет. Уцелели только мы вдвоем, поскольку ехали в головной машине, а немецкий аэроплан сперва ударил по автобусу. Все погибли, а мы прорываемся к своим. Вроде бы ничего необычного – офицер и его шофер, правда? Не слишком похоже на шпионов или диверсантов?
– Командир, – автоматически поправил я. – Звание «офицер» Сталин вернет только в сорок третьем.
– Да, прости, командир. Как тебе?
– Шикарно, Коля. Практически не подкопаешься, – криво усмехнулся я. – Кроме одного: ты хоть примерно представляешь, где мы находимся? И где именно к своим прорываемся: в Белоруссии, на Украине? Сам посуди: ну не можем же мы этого не знать? Полагаю, идея с контузией не прокатит – нас на этом любой особист… – увидев непонимание на лице поручика, пояснил: – Ну, то есть контрразведчик на раз расколет.
– Проблема, – согласился Гурский, закончив подгонять обмундирование. Ну да, ему проще, униформа рабоче-крестьянской не столь уж сильно и отличалась от привычной ему. Всяко не мой привычный камуфляж-«флора» времен второй чеченской. Нет, офицерский френч сидел бы куда лучше, но, как говорится, за неимением гербовой подтираться можно и писчей. На мне же и гимнастерка, и заправленные в яловые сапоги (без портянок, что характерно и не есть хорошо) галифе сидели, мягко скажем, как на корове седло. Хотя, возможно, так оно и лучше: я ж не кадровый, а просто шофер. Ну, или шофер, ага. Мне, главное, машину в нормальном состоянии содержать, а не по плацу вышагивать.
Поручик же – с явно видимым удовольствием – натянул портупею с кобурой, вполне профессионально ей перепоясавшись. Полевая сумка, ясное дело, тоже досталась новоявленному «лейтенанту Лукину». Я же нацепил на себя солдатский ремень с подсумками и флягой. Вот же блин, это что, мне теперь и трехлинейку на себе тащить? Вот не было печали… а оно мне надо?!
Уже когда совсем было собрались выступать, поручик неожиданно осведомился:
– Виталий Анатольевич, тебе сапоги как, не жмут?
– Что? – В первый момент я искренне не понял, о чем он.
– Да то, что без портянок ты и версты не пройдешь. Сапоги, да на ноги в тонких носочках – это, поверь моему опыту, совсем беда. Ступни в кровь сотрешь – и дальше как? На плечах я тебя далеко не унесу.
– Есть варианты? – угрюмо буркнул я, признавая его правоту. С другой стороны, я разве виноват, что служил в те времена, когда обуваться полагалось в берцы и носки? Дубовые солдатские кирзачи я, разумеется, быстренько сменял у знакомого прапора-каптерщика на нормальные шнурованные ботинки, но о портянках тем не менее и слыхом не слыхивал.