С чистого листа

— Фелипе, — сухо ответила она и с удивлением увидела, как его гнев исчезает, сменяясь выражением облегчения.
Даже в этот момент она не могла не любоваться правильными чертами его мужественного лица.
До чего же он красив!
— Фелипе? Кто такой Фелипе?
Филиппа вскинула вверх подбородок. С какой стати этот посторонний человек требует у нее ответа таким инквизиторским тоном!
— Фелипе Авельянос — мой отец!
Энрике отшатнулся:
— Ваш отец? — эхом повторил он и низко склонил голову. — Мои извинения. — После недолгого молчания снова спросил: — Вы знали его?
Она отрицательно покачала головой.
Внезапно ей пришло в голову, что, возможно, отец ходил по этой самой террасе, жил в этом доме... И горячие слезы подступили к глазам.
— Нет... Но мама рассказывала мне о нем.
Энрике различил предательскую дрожь в ее голосе, и острая жалость неожиданно пронзила его. Он тоже не знал своего отца. Даже не знал, кто он... Мать никогда не рассказывала о нем, кроме того, что он был моряком откуда-то с севера. Может быть, из какой-то скандинавской страны. Она не знала ничего, да и не очень-то хотела знать.
А вот мать Филиппы другая: она рассказывала дочери об отце, говорила ей об их любви.
— И что же она рассказывала? — спросил он с неподдельным интересом.
Что это? Может, действие средиземноморской ночи? — подумала Филиппа. Она почувствовала, что готова поведать сейчас этому человеку о самом сокровенном в ее жизни.
— Она рассказывала, как любила его, как они любили друг друга... О том, как он называл ее «моя голубка», как обещал принести весь мир к ее ногам... — Голос Филиппы прервался, — А потом он умер. И настал конец всем мечтам.
Слезы брызнули из ее глаз. Она даже не заметила, как Энрике обнял ее за плечи, притянул к себе и прижал голову к своей груди.
— Ну-ну, поплачь, — тихо пробормотал он. — Поплачь.
Неизвестно, как долго она оставалась в объятиях постороннего мужчины, проявившего к ней сочувствие.
— Простите, — наконец прошептала она. — Я представила, что он жил здесь...
Она попыталась освободиться, но он перехватил ее за локоть и не позволил полностью отстраниться от него.
— Не стесняйся своих чувств, — тихо сказал он ей на ухо. — Твои слезы — это память о нем.
Филиппа подняла к нему лицо. Слезинки как крошечные бриллианты поблескивали на ее длинных ресницах. Пухлые губы слегка дрожали.
Это было выше его сил. Словно земля ушла у него из-под ног. Он не смог совладать с собою. Его губы жадно прижались к ее губам, впитывая их сочную свежесть. Руки скользнули за спину, обвили ее тонкую талию и крепко прижали их тела друг к другу.
Она издала короткий стон, и этого оказалось достаточно, чтобы его язык проник между ее губами. Он чувствовал, как ее тело трепещет в его руках. Мощная волна желания охватила Энрике. Она оказалась именно такой, какой ему хотелось больше всего. Мягкая, сочная и нежная.
Филиппе показалось, что ее тела больше не существует, что она полностью расплавилась в пламени его горячих губ и ладоней. Она не могла думать ни о чем в эти мгновения. Ей хотелось одного — испытывать эти ощущения бесконечно. Но внезапно каким-то резким толчком реальность всплыла в ее сознании и она оттолкнула его, шокированная и трепещущая.
— Нет... — вырвалось из ее груди.
От чего я убегаю? — подумала Филиппа. От того, чтобы простое человеческое участие переросло в нечто большее? Или от рока, преследующего меня, — неверия в свое счастье, в то, что когда-нибудь несбыточная мечта станет явью?..
Но он не дал ей освободиться, все еще удерживая за спину. Она непроизвольно выгнулась назад, невольно выставив вперед полные груди, поднявшиеся от возбуждения.
Повинуясь инстинкту, он мгновенно нагнулся и приник к нежным округлостям в страстном поцелуе.
— Нет!
Она попыталась освободиться более решительно.
Энрике медленно отпустил ее, хотя все его чувства требовали прижать ее к себе еще крепче. Безумно хотелось ласкать ее бесконечно...
Боже! Как же он хочет ее! Так, как не хотел ни одну женщину раньше. Его чувства не имеют ничего общего с контролируемыми желаниями по отношению к Кармен, Аурелии или каким-либо другим женщинам. Это явилось настоящим шоком для него. Какое-то откровение.
Может быть, эти чувства захлестнули его потому, что она его невеста, будущая жена? Что это за первобытная животная страсть, неведомая ему раньше?
Энрике не было свойственно чувство обладания во взаимоотношениях с любовницами. Он прекрасно знал, что он для них всего лишь один из многих мужчин. Разве что, может быть, более богатый или красивый. «Единственный» или «избранный» — слова не из его лексикона.
Женщины, с которыми он имел дело, всегда были окружены целой свитой для выбора партнера, соответствующего какой-то конкретной цели данного момента. Например, Кармен так обожала роскошь, что ей одного богатого любовника было мало.
Впрочем, ей надо отдать должное: ее приятели никогда не сталкивались нос к носу. Энрике все это не волновало. Не то, что теперь, когда ему просто показалось, что Филиппа Авельянос думает о каком-то другом мужчине...
Натиск желания все усиливался. Словно чья-то чужая воля направляла его. И все-таки он сумел понять, что слишком торопится. Слишком — для него, тем более — для нее.
Она все еще находилась в опасной близости к нему. Энрике пристально посмотрел в ее глаза. Их выражение мгновенно отрезвило его.
Без сомнения, она чувствовала то же, что и он, и испытала ту же бурю эмоций. Но он не мог не отметить, что ее реакция на только что происшедшее между ними значительно сложнее.
Он почувствовал в ней то, что можно было обозначить словом «страх».
— Филиппа, — мягко произнес он. — Не бойся. Я виноват. Я поторопился. Ну не смотри ты на меня так. Тебе следовало бы приглушить свою красоту. Разве можно устоять перед тобой? Обещаю, я больше не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь. Только чур не подзадоривай меня. — К нему вернулось его обычное чувство юмора. — А я со своей стороны постараюсь, чтобы ты меня поскорей попросила... — Он сделал шаг назад, освобождая ее. — Пойдем, — сказал он еще не совсем устоявшимся голосом. — Нам надо многое обсудить.
Взяв ее за руку, он медленно повел ее прочь от балюстрады на другой конец террасы.
Ночной ветерок охладил пылающее лицо Филиппы. Однако в голове продолжали мелькать мысли с такой же скоростью, как билось ее сердце.
Что она тут делает на этой мраморной террасе с человеком, который заставляет ее терять голову, позволяя себя целовать так, как никто ее еще не целовал? С человеком, которого она видит впервые, но который пообещал постараться сделать так, чтобы она попросила его снова к себе прикоснуться... А что такое он сказал сейчас? «Нам еще многое надо обсудить».
Сплошные загадки. Или это такая особенная манера поведения испанского мужчины?
— О чем нам надо поговорить? — спросила Филиппа, глядя на него снизу вверх все еще слегка хрипловатым голосом.
Ответ Энрике заставил ее остолбенеть на месте.
Повтори еще раз, — слабо попросила она, сдерживая дыхание. Энрике тепло улыбнулся ей.
— Я сказал, моя дорогая невеста, что пора поговорить о нашей свадьбе.
Дыхание Филиппы остановилось.
 5 
  
Каково же было изумление молодого человека, когда его спутница прямо на глазах прекратилась из робкого беззащитного создания в разъяренную фурию.
Она вырвала свою руку и медленно отчеканила:
— О нашей — что?
— О нашей свадьбе, — повторил он уже жестким голосом, невольно заражаясь ее реакцией.
Филиппа смотрела на него так, будто у него выросла вторая голова.
— О нашей свадьбе? О Господи! Ты, наверное, лунатик и просто бредишь!
Казалось, это было единственное объяснение, которое могло прийти ей на ум в это мгновение. Она подхватила подол платья, повернулась к нему спиной и бросилась в сторону двери, ведущей к безопасному залу, освещенному яркими огнями.