Старушки

- Ты чего? - снова крикнула Марья Даниловна.- Мне ведь трудно стоять согнувшись, бессовестная. 
Она выпрямилась, сжала руками свою поясницу. Рот ее был полуоткрыт, а цветные мешки под глазами приобрели какой-то черноватый оттенок. 
- Извини меня, Маша,- сказала тихо Клавдия Петровна. 
Марья Даниловна застегнула перепонку и, захватив босоножки, вышла. Клавдия Петровна сидела притихшая, лицо ее поблекло, выглядело усталым, как у дочери, хоть она абсолютно не двигалась. 
- Я опять боюсь,- сказала она,- я месяца три назад ночью помирала... Машка не знает... Никто не знает... Ты не говори никому. Давай пока пойдем... Пока Машка одевается. Она догонит, она быстро ходит... 
Клавдия Петровна поднялась со стула неожиданно легко и подала молодому человеку руку. Ладонь у нее была легкая и холодная. Они вышли в переднюю. 
- Марья Даниловна, мы пока потихоньку с лестницы! - крикнул молодой человек, щелкнул замком и вывел Клавдию Петровну на лестничную площадку. Здесь было полутемно, солнце едва проникало сквозь пыльные окна. 
- Отжила жизнь,- сказала Клавдия Петровна. 
Молодой человек взял ее осторожно за локти и поставил на нижнюю ступеньку. Так постепенно они добрались до промежуточной лестничной площадки. 
- Я здесь была,- сказала Клавдия Петровна,- в апреле меня сюда Маня выводила. 
- Ты все-таки с лентами своими,- появляясь на верхней площадке, крикнула Марья Даниловна. На ней было черное суконное платье, застегнутое до горла, а на голове белая панамка. - Я не пойду с твоими лентами, с твоими бусами... И платок не накинула... Господи, ты ведь все отлично понимаешь. 
- Молчи,- неожиданно разозлившись, крикнула Клавдия Петровна.- Тебя не спрашивают... Ты мне никто... Ты мне не дочь. 
Внизу и сверху открылись двери, выглянули любопытные. Клавдия Петровна ухватилась за перила, шагнула сама и едва не упала - молодой человек с трудом ее подхватил. Марья Даниловна торопливо спустилась, взяла мать под другую руку. Клавдия Петровна бормотала что-то сердито, дергала головой, но едва они вышли на солнечную улицу, остановились среди шелестящих в палисаднике деревьев, как лицо Клавдии Петровны моментально прояснилось, она запрокинула голову и счастливо рассмеялась. 
- Я сейчас,- сказал молодой человек и пошел к перекрестку, к стоянке такси. 
Клавдия Петровна некоторое время оглядывалась, затем увидела газетный щит, подошла, уперла палец в газету и, двигая им вдоль газетных строчек, зашевелила губами. Солнце било прямо в щит, и палец старушки отражался в газетной бумаге, правда, едва заметно, как в матовом металле. Подъехало такси. Клавдию Петровну усадили на заднее сиденье, она прижалась к окну и затихла. 
- Вы извините,- сказала Марья Даниловна,- хлопоты с нами... 
- Ничего,- сказал молодой человек.- Мне все равно по делу... Вам куда? 
- К реке, - сказала Клавдия Петровна. 
- Только подальше от центрального пляжа,- сказала Марья Даниловна. 
Вначале Клавдия Петровна смотрела в окно, но потом отвернулась. 
- Скучно мне,- сказала она. 
- Сейчас,- словно обрадовавшись, подхватила Марья Даниловна,- сейчас я позову оркестр. 
Шофер беспрерывно оглядывался и хмыкал. Наконец они остановились у какого-то крашенного в зеленый цвет павильона. За павильоном был кустарник, песчаные холмики и виднелся в промежутке между холмиками двуслойный плоский кусок: желтоватый и чуть дальше, вплотную серебристо-чешуйчатый. 
- Ну, до свидания,- сказал молодой человек.- Так вы запишите все... Имущество, мебель. Вот телефон,- он протянул бумажку. 
- Спасибо,- сказала Марья Даниловна. 
В павильоне-кондитерской Марья Даниловна усадила мать за столик, купила ей размякшее от жары пирожное на картонной тарелке и сказала: 
- Ты сиди. Я за лодкой пойду. Смотри, все на тебя оглядываются. С твоими лентами надо заплывать подальше от людей. 
В павильоне пировала какая-то перепачканная краской бригада маляров. Они громко хохотали, и кто-то беспрерывно повторял: 
- Колбасу режь покрупней, Коля у нас зубастый. 
Все они сидели босые, и Клавдия Петровна смотрела на их громадные ступни, глубоко погруженные в песок вместо пола в павильоне был прибрежный желтый песок. Клавдии Петровне вдруг страшно захотелось тоже посидеть босой, и она начала искать, кого бы попросить расстегнуть ей перепонку на туфлях. Неподалеку возилась в песке девочка лет пяти в полосатом сарафанчике. Клавдия Петровна позвала: 
- Детка, подойди ко мне. 
Девочка подошла и, запрокинув голову, начала смотреть на Клавдию Петровну. У девочки были очень большие синие глаза, а губы перепачканы шоколадом. 
- Детка,- сказала Клавдия Петровна,- расстегни мне пуговички на туфлях... Присядь, только аккуратненько, не помни сарафанчик. 
Девочка присела, прикоснулась к пуговицам, но петли были очень тугие. 
- Один пальчик подсунь под ремешок, а вторым нажимай на край пуговички,говорила Клавдия Петровна. 
Девочка пыхтела, наконец ей удалось повернуть пуговицу и воткнуть ее в петлю, пуговица теперь торчала вдоль петли. Клавдия Петровна нажала носком другой туфли на задник, и пуговица отлетела. 
- Молодец,- сказала Клавдия Петровна,- умница... Теперь этот... Ты, как Гришенька, хорошая... Возле меня живет мальчик Гришенька, он мне зимой снег в ведерке приносил... 
- Тебе ножки болят? - спросила девочка. 
- Да, детка, - сказала Клавдия Петровна,- ох, какая ты умница... Кушай пирожное. И дала ей липкое, растекающееся на картонной тарелке пирожное. 
В это время появилась женщина в таком же, как у девочки, полосатом сарафане и с такими же голубыми-голубыми глазами. 
- Где ты взяла эту пакость? - крикнула она, вырвала у девочки пирожное и кинула его в песок. На песке пирожное имело действительно отвратительный вид, оно сразу покрылось песчинками, точно сыпью, из лопнувшего теста вывалился белый крем, и по нему зашныряли муравьи. 
Девочка заплакала, а женщина приподняла ей сзади сарафанчик и сильно хлопнула по розовым трусикам. Девочка вырвалась и побежала, плача, куда-то за павильон. 
- Грызло собачье, сказала вдруг Клавдия Петровна и посмотрела на женщину. Она сказала это грубым голосом, просто по-мужски, даже босые маляры заинтересовались. 
- Я милиционера позову, - взвизгнула женщина,- вы не смеете. Старая ворона... Вернее, ведьма... Яга, яга... 
Быстро подошла Марья Даниловна. 
- Что случилось? - испуганно спросила она. 
- Эта старушка с вами? - крикнула женщина.- Ваша знакомая, да? Я ее научу. 
- Грызло собачье,- вновь повторила Клавдия Петровна, глядя прямо на женщину. 
- Мама,- сказала Марья Даниловна.- Разве можно оскорблять людей... Вы извините, у нее склероз... 
- Ты, Машка, молчи,- крикнула Клавдия Петровна,- тебя не спрашивают... Ты мне не дочь... 
Женщина глянула на одну старушку, потом на другую и вдруг расхохоталась. Она смеялась, придерживая рукой грудь, а потом, так же хохоча, убежала за павильон. 
- Я ее знаю,- сказала Клавдия Петровна,- это Надьки-американочки дочь... Они при Николае дом содержали с публичными девками. 
- Какие глупости,- сказала Марья Даниловна.- Зачем ты выдумываешь? 
- Ты еще сопливая,- сказала Клавдия Петровна.- Ничего ты не знаешь. Здесь реки не было, узенький ручей был. Огороды кругом. А там подальше купальня стояла. 
Из-за павильона показались женщина и девочка. Женщина вела девочку за руку, и они не смотрели на старушек, но говорили между собой громко, чтоб старушки слыхали. 
- Бабка тебя заставляла ей туфли раздеть,- говорила женщина,- глупая бабка... Покажи бабке попку.. 
Женщина приподняла сарафан сзади, а девочка наклонилась, выставила зад в розовых трусиках. Потом девочка повернула голову, скорчила гримасу и высунула язык. 
- Пойдем,- тихо сказала Марья Даниловна. - Зачем ты раздела туфли... Я только сейчас заметила, что ты босиком.- Марья Даниловна опустилась на колени, надела туфли, поднялась и некоторое время сидела, тяжело дыша. - Зачем ты пуговицы оборвала? - спросила она, но тоже тихо, без крика, скорей даже ласково.- Туфли ведь слетать будут...