Без компромиссов: Гонки по вертикали. Я, следователь… (сборник)

– Расскажите, Дахно, откуда на вашем пиджаке кровь.
Климов сердито сопел и от волнения все время расстегивал и опять застегивал пуговицы пиджака. Дахно торжественно поднял перевязанную грязным бинтом ладонь и сказал голосом трагическим, но нежным:
– Из руки. Из моей руки эта кровь…
– Точнее?
Дахно воздел другую руку и на мгновение замер, а затем бросил их вниз, как дирижер в заключительном пассаже. Огромный, остро выпирающий кадык прыгнул на худой грязной шее.
– Точнее некуда, – сказал он с искренней жалостью к себе. – На грузовике руку поранил. О грубый железный засов на борту. В момент перелезания через вышеуказанный борт в кузов. Во время движения вышеупомянутого грузовика по шоссе. И брызнула кровушка на мой красивый пинжачок.
– Вышеуказанного перелезания… – пробормотал я. – А почему на ходу?
Дахно повернулся ко мне, скривил губы:
– А с кем, простите, имею честь?..
– Ты отвечай, когда спрашивают, – сказал грозно Климов. – Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!
– Объясняю, – сказал Дахно высокомерно. – Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.
– Вон что… – И я пододвинул к себе лист бумаги. – Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?
– А я об этом не думаю, – быстро сказал Дахно. – Не было такого указания.
Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.
– Тогда считайте, что указание есть. Думайте! – сказал я ему.
Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот – изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул:
– А-а-а!
– Ну?! – подался к нему Климов.
– Па-анятия не имею, – ухмыльнулся донельзя довольный Дахно.
– Что ж ты врешь! – взорвался Климов. – Весь поселок об этом говорит!
Дахно пожал плечами, сокрушенно покачал головой:
– Делать им нечего…
– Это им-то нечего делать? – сквозь зубы сказал я, ощущая прилив недостойных чувств. – Это им-то нечего делать? А ну-ка снимайте пиджак!
У Дахно округлились глаза, он быстро вскочил и закричал визгливо:
– Не имеете права! Телесные наказания запрещены!
С трудом подавив смех, я серьезно сказал ему:
– И зря, – и, помолчав, добавил: – Мы ваш пиджак на экспертизу пошлем.
Дахно сделал вид, будто до него только сейчас дошло, о чем речь. Он хитро посмотрел на меня:
– Понял. Это вы насчет убийства спрашиваете. Так вот – если вы думаете, что я к тому убийству причастен, то ошибаетесь. Моя кровь на пиджаке, можете ее проверить, сами убедитесь. А покойничка-то я и в глаза не видел…
ПРОТОКОЛ
допроса Михаила Дахно
…Вопрос. Что вам известно об убийстве на шоссе?
 
Ответ. Да, наверное, то же самое, что и вам: убили парня, а за что да кто – неизвестно. Болтают, правда, что Асташева Федьки это работа…
 
Вопрос. Кто именно это говорит?
 
Ответ. Да в павильоне кто-то брякнул, будто Федька споил парня и ограбил его потом. Только навряд ли это.
 
Вопрос. Почему?
 
Ответ. Да ведь Асташев позавчера в павильоне рядом со мной выпивал со своим дружком из Симферополя. Когда ж ему было того парня спаивать? Нет, болтают просто. Может, зуб на Федьку кто имеет, вот и пустили слух. А в народе, известно, слух держится, как песок на вилах.
 
Вопрос. Расскажите подробно, где вы были и что делали позавчера, второго сентября.
 
Ответ. У меня в дому живут курортники. 1 сентября они заплатили мне за жилье сорок рублей. Я пошел к павильону, встретил там Юрку Прокудина, и мы с ним распили бутылку и еще по две кружки пива. Потом еще маму с дочкой и сколько-то пива, я уже не помню…
 
Я удивился:
– Что значит «маму с дочкой»?
Дахно снисходительно пояснил:
– Бутылку, значит, с четвертинкой. Платил за выпивку я. Потом Прокудин ушел, а я выпивал еще с другими несколько раз. На другой день я спал до обеда, потом пришел в столовую, сообразил на троих. Опохмелился и решил поехать к бригадиру Тришину, на 43-й километр, – он обещал меня на работу взять. А то участковый уже раза три грозился меня за тунеядство оформить. Хотя я всего три месяца не работаю. Так вот, вышел я на шоссе, гляжу – грузовик едет. Дай, думаю, чем пешком пять километров чапать, доеду. Прыгнул на задний борт, перевалился в кузов, да неудачно – левую руку в кровь о скобу разбил. Доехал до 43-го километра – там подъем крутой, с поворотом, машины медленно идут, – выпрыгнул из машины. А шофер вдруг остановился и бегом за мной. «Зачем, – говорит, – в машину лазил?» В общем, запихал он меня в кабину и в отделение отвез. Пока суд да дело, заснул я там, на лавке прямо. А наутро, 3-го, значит, оштрафовали меня и выпустили. Вернулся я домой, выпил с горя бутылку и снова весь день спал.
– А вечер?
– Вечером я к Юрке Прокудину зашел. Он как раз с Ялты приехал. Большой человек – при деньгах был. Он чего-то, говорил, на базаре продал. Мы с ним, конечно, понемногу выпили и тихо-мирно разошлись по домам.
Я остановил Дахно:
– Вы это точно помните?
– Точно. Выпили-то красного, да и того по полбутылки…
… Вопрос. А что Прокудин продал в Ялте?
 
Ответ. Не знаю. Он только сказал, что был на барахолке, а чем торговал – не говорил.
 
Вопрос. Есть ли у вас оружие?
 
Ответ. Нет, и не было никогда. Удочек штук пять да сачок – это держу, а оружие мне ни к чему. Я человек мирный…
 
Я отодвинул протокол допроса:
– Ну что ж, мы это все проверим…
– Тогда я пойду пока? – оживился Дахно.
– Не стоит, – ласково сказал я. – Пока воздержитесь…
Вот такие пироги. А Прокудин утверждает, что он ни с кем не выпивал и с Дахно почти не знаком.
 
Лист дела 13
 
Я отправил Дахно на судебно-медицинскую экспертизу. Необходимо было, во-первых, выяснить группу крови на его пиджаке и сравнить с группой крови убитого. Во-вторых, хотя бы приблизительно установить время, когда он порезал ладонь.
Конечно, не скажу, чтобы этот Дахно вызвал во мне бурю гражданского негодования. Не было бури в моей душе. Да и устал я уже к тому времени здорово. Но вот чувство досады он у меня вызвал, это точно.
Меня иногда упрекают в нетерпимости, но я считаю, что с такими барбосами возиться надо поменьше. И никто меня в этом не переубедит. Вот мы боремся с преступностью. Боремся организованно. Причем начинаем борьбу грамотно – с изучения причин, порождающих преступность. Даже институт такой специальный есть.
А вот этому Дахно наплевать и на институт, и на всю нашу борьбу. Он сам, может быть, не совершил еще преступления. Но такие ребята – прекрасная среда для возникновения преступности.
– Ну-у, фрукт, – сказал я Климову. – Слушайте, а чего вы в самом деле с ним тут чикаетесь? Он же форменный тунеядец!
– Оно конечно, – согласился Климов. Потом сказал осторожно: – Глупый он еще…
Я удивленно посмотрел на Климова. А он продолжил:
– Двадцать пять лет мужику, а все с пацанами запруды на речке ставит…
– Ну и что?
– Безобидный он. И все же действительно сирота, – тихо сказал Климов.
– Да что вы такое говорите, Климов? – сказал я с искренним недоумением.
Климов как-то испуганно, торопливо стал объяснять:
– Нет, я что? Я ничего… Конечно, они, пьяницы, это самое, родимые пятна… значит. Позор… Да-а… Выводить надо… – И, помолчав немного, совсем неожиданно и растерянно: – Родимые… То-то и оно, родимые, ножиком не срежешь…
– Что-то я вас не пойму, Климов.
– Мы с его отцом почти до Кенигсберга дошли… Я вот вернулся…
Потом приехал Городнянский. Он вошел со свертком в руках, а за ним в косой раме дверного проема маячило бледное запавшее лицо Прокудина на фоне красных милицейских околышей…