Соперницы

Миссис Беншем согнулась пополам от хохота. Гувернантка тоже не могла удержаться от смеха, хотя в душе и ужасалась услышанному.
— Да! — Матильда вытерла глаза. — Моя матушка трудилась не покладая рук. Ее единственным удовольствием было выкурить трубочку. В двенадцать часов она выходила за дверь, затянуться разок-другой. — Матильда снова прилегла на подушки. — Знаешь, я лежу в кровати с пятницы. Как только вы ушли, забралась в постель. Выходные так долго тянулись. Я все вспоминала те дни, и понимаешь, мне до сих пор не верится, что я живу в этом доме, а вокруг суетится целая армия слуг. Мне… просто… не верится… Сколько лет я здесь? Почти девять. Говорят, леопард не может расстаться со своими пятнами, так оно и есть. Я вот до сих пор не могу привыкнуть. Ты это знаешь, правда? Я не могу привыкнуть к такой жизни.
— О, миссис Беншем, вы должны чувствовать себя легко и свободно, это ваш дом, и все слуги вас уважают, а семья любит.
— Да, думаю, ты права. Домочадцы пока не превратились в зазнаек. Но они еще молоды, у них все впереди. Что они подумают, когда начнут женихаться и приводить сюда своих девчонок, а Кэти — своего парня… или надо говорить «суженого»? Будут ли они меня любить по-прежнему, как ты думаешь? А, — тряхнула она головой, — о чем я беспокоюсь, когда мы все завтра можем помереть.
Женщины посмотрели друг на друга, и мисс Бригмор произнесла:
— Не говорите так, вы еще будете нянчить своих внуков, а возможно, и правнуков.
Помолчав, Матильда мягко ответила:
— Нет, этого не будет.
— О, миссис Беншем, — проглотив комок в горле, прошептала гувернантка.
— Ты не можешь хоть разок назвать меня Тильдой?
— Мне… это будет трудно, — по-прежнему очень тихо проговорила мисс Бригмор. — И… так не подобает. Но… хочу, чтобы вы знали, я очень высоко вас ценю и… мысленно зову Матильдой, хотя и не позволяю себе так к вам обращаться.
— Ты странная.
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Мои манеры, должно быть, иногда вас раздражают так же сильно, как и мистера Беншема.
— Что? Ты нас совсем не раздражаешь. Не думай так из-за того, что я назвала тебя странной. Правильней было бы сказать «благородная».
Мисс Бригмор почувствовала, что больше не в состоянии выносить всплеск эмоций, обрушившийся на нее сегодня утром. Ей уже пятьдесят четыре, почти пятьдесят пять, и никто не говорит ей более добрых слов, чем эта милая женщина миссис Беншем. Милая несмотря на невежество и неуклюжие манеры. Гувернантка восхищалась тому, как смело она смотрела в глаза своей болезни, из-за которой жизнь ее, похоже, близилась к концу. Когда мисс Бригмор встала, Матильда спросила:
— Можешь сделать для меня кое-что?
— Все, что угодно.
— Заходил Вилли, и рассказал об этой Фейервезер, какое письмо она послала Дочерти. Ты уже знаешь?
— Да.
— Тогда все в порядке. Я велела Вилли показать письмо хозяину, пусть он разберется, и попросила не говорить, что я о нем знаю. Ясное дело, Гарри сразу захочет ее уволить. Я не возражаю, но у меня не хватит духу сказать ей об этом. Ты сможешь сделать это вместо меня?
— Конечно, — сразу ответила мисс Бригмор, ни на минуту не задумываясь о неприятном поручении. — Не беспокойтесь об этом, все будет сделано.
— Уф, спасибо, — облегченно выдохнула Матильда. — Ты читала письмо? Видела когда-нибудь что-либо подобное? Семья Дочерти живет в ужасной тесноте. Мужчины там — хорошие работники, но мать у них просто кошмарная. Когда я в последний раз видела ее детей, вши на них просто кишмя кишели, а Мейбел, ту, что Гарри хочет взять в дом, была еще совсем крошкой и возилась в грязи в сточной канаве. А уж если я говорю — грязь, так это грязь, а не что-то иное. Они там мерли как мухи. Говорят, ту улицу уже снесли, что ж, давно пора. Ну, в общем, скажешь ей, да?
— Скажу, скажу. А теперь отдыхайте и не пытайтесь вставать, а я пошлю за доктором.
— А-а…
— Никаких «а». — Мисс Бригмор с упреком покачала головой, словно разговаривала с одной из своих учениц. — Вас осмотрит врач, и чем скорее, тем лучше.
— Гарри будет беспокоиться, если ко мне придет врач.
— Гарри… э-э… то есть мистер Беншем… будет беспокоиться, если к вам не придет врач.
В комнате раздался взрыв смеха. Матильда, приподнявшись с подушек, закричала:
— Ага! Ты все-таки сказала «Гарри»!
Мисс Бригмор попыталась сдержать улыбку, но не смогла. Она быстро повернулась и вышла. Остановившись на лестничной площадке, прижала ладонь к губам. Ей хотелось плакать. Боже, какое мужество! Но она не должна распускаться. Два дела должны быть сделаны немедленно: во-первых, надо послать кучера в город за доктором, во-вторых, пригласить в библиотеку домоправительницу и объявить ей об увольнении. Ну и утро!
  
Глава 3
 
— Мама, а какие они, эти Беншемы?
— Ну ты ведь знаешь о них столько же, сколько и я. — Констанция Радлет перевернула большую форму со студнем на тарелку прежде, чем продолжить. — Я знаю только то, что твоя тетя Анна мне рассказывает: Джону шестнадцать лет, Дэну — пятнадцать, а девочке Кэти — четырнадцать.
— И ты их никогда не видела?
— Нет, конечно. — Констанция повернулась и посмотрела на сына, сидящего за выскобленным кухонным столом. И, как всегда, глядя на него, она улыбнулась, потому что, по библейскому выражению его бабушки, Джейн Радлет, мальчик был приятен для глаз. Светло-русые волосы, ясные серые глаза миндалевидной формы, что придавало ему слегка восточный вид, прямой нос и крупный рот. Губы полные, но в линии рта видна твердость, та же, что и в квадратном подбородке, и все-таки Майкл оставляет впечатление добродушного, беззаботного мальчугана; двигается он медленно, а смеется легко и заразительно. Ему уже почти тринадцать, высокий для своего возраста, но и крепкий, он станет крупным мужчиной. Да, Майкл приятен для глаз.
— А почему они решили приехать, раньше ведь не приезжали?
— Вот поэтому и решили. — Улыбка Констанции стала шире.
— Ты говорила, что они учатся в пансионе?
— Да, так же, как и ты.
— Но у них, должно быть, шикарная школа, ведь их отец — богач?
— Да, но насколько я поняла, он человек простой и невежественный.
— Говорят, он добр со слугами.
Констанция повернулась к свекрови, Джейн Радлет, которая чистила у огня картошку. Джейн с улыбкой кивнула Констанции, и та, склонив голову набок, произнесла:
— Ну, не только он один, мы тоже добры.
Они рассмеялись, как смеялись бы друзья понятной только им обоим шутке. Повернувшись снова к столу и отодвинув от себя тарелку со студнем, Констанция обратилась к маленькой пухлой девочке, моющей у раковины посуду:
— Сара, принеси мне, пожалуйста, чистое блюдо.
Сара поспешила к ней, на ходу выбирая блюдо, и поставила его перед Констанцией.
— Говорят, что они никогда не ходят на охоту, даже на зайцев и куропаток, как другие господа, — заметила девочка.
— Кто это говорит?
— Мой… мой папа. — Сара всегда называла своего дядю папой.
— Ну, это не делает их ни хуже, ни лучше остальных. Принеси мне ветчину из кладовой.
Девочка немедленно отправилась выполнять поручение. Но положенного «Хорошо, мэм» не произнесла. Незнакомец счел бы очень странной ситуацию, когда девочке-сироте позволено первой вступать в разговор. Причем говорить не о каких-то неотложных вещах, а на равных беседовать со своей хозяйкой, молодым хозяином и его бабушкой.
Положение Сары Уэйт было действительно необычным. Хозяйка научила ее не только читать и писать, показала на карте все крупные города Англии и заставила выучить, что в них производят, и вдобавок разрешила целый год заниматься вместе с Майклом, пока тому не исполнилось семь лет. Сейчас он учился в школе в Хексеме и приезжал домой только на выходные. Но и в его отсутствие Констанция продолжала заниматься с племянницей своего старшего работника.
Если бы кто-то посмел сказать Констанции, дескать у ее филантропии имеется эгоистичный мотив, она стала бы возражать, однако в душе понимала, что это так. Большую часть ее времени занимали дела на ферме, но оставались еще долгие вечера, особенно зимой, когда ее душа жаждала хоть какого-нибудь занятия, кроме шитья, штопки и вышивания. Ей не хотелось признавать, что, обучаясь у мисс Бригмор, она позаимствовала и некоторые черты характера гувернантки, например, стремление делиться знаниями. Когда после долгих раздумий она решила отослать сына в пансион, чтобы он мог общаться не только с фермерами, то в ее жизни образовалась пустота, заполнить которую можно было, только создавая еще одну личность. Именно тогда Констанция поняла, что усвоила от мисс Бригмор не одни лишь общие знания. В то же самое время для нее существовала необходимость заглушить острое чувство разочарования — она отказывалась называть это крушением надежд. Часто повторяя, что никогда больше не выйдет замуж, не спешила отклонять ухаживания Боба Армстронга, младшего из двух братьев-фермеров, живущих в трех милях отсюда. С первого праздничного вечера, посвященного урожаю 1866 года, он не скрывал своего восхищения ею. Заходил в гости, проезжая мимо, наносил частые визиты, давал советы, шутил, и взгляд его был красноречивее слов. Это молчаливое ухаживание длилось уже три года.