Император вынимает меч

Но волк не стал связываться с вооруженным человеком. Покосившись на Невия желтым зраком, зверь юркнул за ближайшую палатку, откуда тут же послышались испуганные вопли.
— Плохая примета! — пробормотал центурион, не спеша убрать меч.
— Какая еще примета! — откликнулся Ганурий. Он слегка заробел и было спрятался за спину центуриона, но теперь возвернул себе обычную дерзость. — Вот что я скажу! Надо всыпать тем парням, какие стоят у ворот! Прозевать такое чудовище! Как будто это мышь! Да они запросто могут проспать самого Ганнибала!
— Не могут, — возразил Невий, убрав, наконец, меч. — И не могли. Его послали боги. Дурная примета…
Но консул Сципион не верил в приметы. Особенно в дурные. Правда, когда ему донесли о происшествии, он приказал принести очистительные жертвы, но на этом все и закончилось. Сципион не стал откладывать битву. Ганнибал день ото дня становился сильнее, собирая под свои знамена облаченный в тоги галлов. [6] Рим должен был покончить с ним.
Поутру Сципион под звуки литуусов вывел конницу за ворота лагеря. Вскоре дозорные наткнулись на всадников Ганнибала, также искавших боя. Консул отступил и приказал войску строиться. Когорта за когортой выходили из ворот и занимали место в строю. Шли римляне и союзники, гремя тяжелыми щитами и сверкая наконечниками копий; шли велиты, державшие по десятку дротиков; скакала конница — римская и галльская.
По другую сторону равнины выстраивал своих бойцов Ганнибал. В туманной дымке блистали медь и сталь, колебались султаны на шлемах резвых нумидийцев. Справа, чуть в стороне от фаланги, возвышались махины слонов, немногих, уцелевших при переходе через горы.
— Что-то они не походят на готовых к бегству рабов! — с ехидцей заметил Ганурий стоявшему неподалеку центуриону.
— Заткнись! — приказал Невий, которому после вчерашнего происшествия с волком было слегка не по себе.
Ганурий послушался.
Тем временем Сципион начал атаку. Велиты и галльские всадники нестройной толпой устремились вперед с тем, чтоб завязать бой. Средь них был и сам консул, выделявшийся средь прочих роскошным шлемом и алым плащом. Легионеры, оценив храбрость Сципиона, дружно закричали salve.
Карфагеняне приняли вызов. От основного строя навстречу римлянам отделились несколько отрядов всадников. Враги сошлись ровно посреди поля. Велиты принялись кидать дротики, но были тут же опрокинуты нумидийцами, в искусстве дротометания превосходящими. Африканцы бросали дротики, используя инерцию движения скачущего коня, отчего те летели на большее расстояние. Часть пехотинцев обратилась в бегство, остальные соединились со своими всадниками, какие также вступили в бой.
Все смешалось и потонуло в гуле и звоне оружия. Легионеры тянули шеи, пытаясь понять, кто одерживает верх. Вот-вот карфагеняне дрогнут и побегут, и тогда консул подаст сигнал пехоте, и когорты, твердо печатая шаг, пойдут на врага. Вот-вот…
— Смотри-ка! — Ганурий указал на вырвавшегося из общей сутолоки всадника. Он был без шлема и щита, а за спиной нелепо болтались обрывки плаща. Следом появился еще один всадник, за ним — еще… — Они бегут!
— Не говори чепухи! Это маневр! — подчеркнуто твердым голосом ответил Невий, понимая, что его товарищ прав.
Римские всадники и впрямь выходили из боя. Откуда-то слева выскочила целая орда стремительных конников, врезавшихся в месиво сражающихся. Месиво начало распадаться. Словно стая тараканов бросились бежать велиты, спешившие укрыться за спиною когорт. Кое-кто разбросали все свои дротики, другие то ли для быстроты бега, то ли со стыда избавлялись от еще неизрасходованных на бегу, швыряя на землю. Потом побежали всадники. Они отступали всей массой, теснимые многочисленными вражескими кавалеристами.
Отделившись от товарищей, несколько конников подскакали к застывшим в тревожном ожидании легионерам. Средь них был и тот самый легат, что стоял перед шатром Сципиона. Лицо легата было окровавлено, плащ разодран ударами мечей и дротиками.
— К бою! — закричал он. — К бою! Прикройте отход! Консул ранен!
Повинуясь приказаниям офицеров, солдаты сплотили ряды, оставив лишь пару интервалов для отступающей конницы. Вдалеке пехота противника пришла в движение, готовясь начать атаку. Не к месту тревожно, усиливая уже вспыхнувшую панику, взревели тубы.
Наконец сцепившиеся в клубок всадники докатились до легионов. Гастаты пилумами осаживали наиболее дерзких врагов. Кинул свой и Ганурий — впустую. Быстрые нумидийцы со смехом уклонялись от дротов и поворачивали коней. Один, самый прыткий швырнул в ответ дротик, с хрустом вонзившийся в римский щит.
А потом все закончилось. Очевидно Ганнибал, не желая попусту рисковать своей конницей, отдал приказ отступать. На смену нумидийским и иберским кавалеристам спешила пехота. Но римляне не приняли боя. Как только остатки турм, увлекая за собой раненых, в том числе и едва державшегося в седле консула, достигли лагеря, легионеры начали отступление. Они проиграли бой, так и не вступив в него. И виной всему…
Виной всему был волк…
 
4.5
Гонец явился в кочевье Племени быстрых коней незадолго перед закатом. Лошадь его была взмылена, едва гонец неловко сошел с нее, она пала и издохла. Человек едва ли обратил на это внимание. С трудом переставляя ноги, он двинулся прямо к отмеченному длиннохвостым бунчуком шатру вождя, откуда уже спешил славный Фамаюрс, сопровождаемый сыновьями и близкими людьми. Гонец отвесил поклон и стал говорить. Звуки слов с трудом прорывались через спекшуюся глотку.
— Я послан Капарном, о, достойный вождь! Саубараг… Объявился Саубараг!
При этом известии Фамаюрс переглянулся со старшим сыном, отважным Проскорном, после чего выразительно щелкнул пальцами. Настороженно следившая за вождем женщина принесла от шатра большую, долбленую из дерева чашу. Гонец припал к ней, ключевая вода залила запылившийся подбородок, дождем окропила грудь, прорисовав вытатуированного меж сосков орла.
— Говори, — велел вождь, дождавшись, когда гонец напьется.
— Он явился вчера на закате солнца и повелел, чтобы все семь племен готовились к набегу на запад.
Фамаюрс нахмурился.
— Почему мы должны воевать против скифов? Скифы — наши соседи, в последние годы мы ладим с ними. Наш враг — саки, варящие хаому.
— Скифы прогневили бога и замышляют дурное! Так сказал Саубараг!
Лоб Фамаюрса рассекла глубокая вертикальная борозда, — печать раздумья, — затерявшаяся среди морщин и многочисленных шрамов. Ему не хотелось враждовать со скифами, ближайшими, да к тому же добрыми в последнее время соседями. Но никто не смел ослушаться Саубарага — бога ночных набегов. Он появлялся нечасто — раз в три или четыре весны — и вел визжащие орды в поход против обманутых ложным спокойствием соседних племен.
Видя колебания вождя, гонец торопливо прибавил:
— Наш вождь, отважный Капарн немедля, в ночь, разослал гонцов по племенам. Сегодня к вечеру все, кто готовы пойти с Саубарагом, должны собраться у Большого ручья.
Фамаюрс кивнул. Он не сомневался, что остальные шесть племен пришлют воинов к Большому ручью. Никто не ослушается Саубарага, никто не откажется от добычи. Скифы, владеющие стадами скота и плодородными угодьями, богаты; они торгуют с эллинами, обменивая зерно и шкуры на оружие, украшения и драгоценные сосуды. Вожди сарматов нуждаются в сосудах для пиров и достойного погребения, воинам нужны острые мечи, женщины ждут украшений. И хотя лучше пасти скот, сеять хлеб, ловить рыбу, торговать… И хотя скифы — добрые соседи…
— Я приведу своих людей к Большому ручью! — торжественно, чтобы слышали все вокруг, произнес Фамаюрс. — Будь моим гостем, гонец. Тебя накормят, ты сможешь отдохнуть.
Вождь кивнул одному из сыновей, приказывая тому позаботиться о госте, а сам повелел созвать воинов. Привычные к брани витязи снаряжались к набегу. Каждый облачился в чистую рубаху с длинными рукавами, поверх нее лег чешуйчатый панцирь с оплечьем, живот прикрыл широкий пояс со стальными пластинами, под который поддевали штаны с мелкими чешуйками. Шлем каждый подбирал по себе — от глухого с одними лишь прорезями для глаз, до открытого, едва прикрывавшего темя. Коней в этот раз доспехами не обременяли: набег должен был стать неожиданным и стремительным.