Листопад

- Тогда к Соне, в седьмую. 
Войдя в номер, Ковалев, едва раздевшись, рухнул рядом с Соней в постель и моментально провалился. 
Лизун - Денис Иванович Горелов мог и подождать теперь одну ночку. 
x x x 
"Проснулся радостный и бодрый, не сразу сообразив почему. И только через несколько секунд вспомнил - я раскрыл Лизуна. 
Улыбнулся и вдруг почувствовал, как кто-то осторожно гладит мой, вставший поутру раньше меня член. 
Сонька. Седьмая комната. "Платить не буду, поскольку драть не буду". Выглядеть мелким обманщиком после вчерашних событий и допросов мне не хотелось, и я уж было едва не отстранил от себя чересчур старательную Соню. Но почему-то не отстранил. И опять случилось соитие ненужное и торопливое после которого я снова уснул. 
Проснулся. Когда Буре показывал без пяти девять утра. Что-то в последнее время у меня вошло в привычку опаздывать на службу. Ну ничего, победителей не судят. А сегодня я победитель. 
Вот только мадам я не заплатил. Непорядочно как-то. Нехорошо. И главное, теперь уже заплатить нельзя, глупо выйдет. Как же это я? Совестно, право." 
x x x 
В тот день, вернувшись от Желябовой, Ковалев вызвал к себе Козлова. 
- Ну, где твоя цепочка знаменитая? 
Козлов насторожился: 
- Да посеял где-то. А что? 
- Где? 
Козлов пожал плечами. Штабс-капитан сунул руку в карман. 
- У Таньки ты ее забыл. Не знаю, как это у вас в Париже называется, и кто из французских куртизанок тебя этому научил, но у наших блядей господин, работающий языком называется лизуном. Держи. И не раскидывай улики по блядям. 
Козлов машинально поймал брошенную цепочку и замер, осмысливая сказанное и слегка покраснев. 
Штабс-капитан с интересом наблюдал за реакцией коллеги. 
Наконец, криво улыбнувшись, Козлов неуверенно спросил: 
- Мне что же, оружие сдавать?.. Чушь какая-то... 
- Зачем сдавать, ты что в отпуск собрался? 
- Не понимаю... 
- "Лизун" - профессиональный блядский термин. Не растение. И не говяжий язык. В нашем списке есть один настоящий Лизун. Остальные, навроде тебя или Резухи - просто шалуны и любители изысков. 
- Кто?! 
Ковалев сделал паузу. 
- Горелов Денис Иванович. 
- Ах ты! 
Фронт приближался. Красные разворачивали наступление. Росло напряжение среди рабочих депо и оружейных мастерских. 
А Ковалев с Козловым все никак не могли установить гореловские явки и связи. 
- Неужели опять ошиблись? - недоумевал Ковалев. - Никаких контактов. Дом, служба, кабак, публичный дом. Мы ему такую липу подсунули, а он никуда не пошел. 
Как же он передает сведения? Я даже за Машкой-бритой следил - ничего. 
- В ресторане? - бросил Козлов. 
- Проверяли. Ни сам Хмельницкий, ни официанты. Я лично на это три дня угробил, пока ты с паровозами разбирался. 
- Ничего мы тут не нароем. Надо брать Горелова. 
- А вдруг ошиблись? 
- Извинимся. Хотя, чует мое сердце, здесь нет ошибки. Ну, извинимся в конце концов. 
- После Таранского? 
- Думаю, до этого не дойдет. Горелов трус, по-моему. Расколется сразу, при одном упоминании Таранского. Если он шпион, ему Таранский по ночам снится. 
- Это уж как пить дать... Надо докладывать Ходько... Тебе никогда не казалось, что вся эта история напоминает какой-то непрерывный бредовый сон? 
x x x 
"Сегодня встретился с Алейниковым. Красные прут, и он в совершенном замоте спешно формирует свой полк. Вскоре они, видимо, выступят на север, занимать позиции или уйдут в резерв Ставки. 
Он сообщил мне, что приезжает Даша. Я сглотнул. 
- Заходи вечером, если сможешь... 
Когда я шел к нему (к ним!), старался успокоить себя: в конце концов, чего я волнуюсь? Между нами ничего не было. Мы встречались раз в неделю в бесконечно далеком отсюда, непонятном Бежецке, тысячу лет тому назад. Кроме той случайно недели нас ничто не связывало. Вряд ли она относится ко мне также, как я к ней. Едва ли она даже помнит меня. Наверняка, давно забыла, сколько лет и войн прошло. Сейчас будет с улыбкой вспоминать. Конечно, что ей до того давнего эпизода?.. 
У нас и была-то всего одна "поцелуйная ночь", которую я никак не могу забыть. Как на прижималась ко мне... 
Она узнала меня. 
- Коля!.. 
И по ее взгляду и интонации я сразу понял, что и она помнит ту ночь и ту последнюю осень. Кажется, это понял и Дима, потому что чуть смутился. 
Мы сидели, пили чай и о чем-то не о том натужно разговаривали. О войне. О союзниках. Даша рассказывала, как она оказалась в Тифлисе, приехав с отцом на Кавказ перед самыми столичными событиями. 
И все было бы обычно, и разговор был бы нормальным для нашего времени, если б мы двое не знали, что роковым значением висит над нами та последняя осень. 
Только когда мы прощались, Даша, глядя мне в глаза, произнесла: 
- Жаль... 
Дима наверняка принял это за дежурную часть фразы "...что вы уже уходите". Но я понял. 
Жаль... Что все так получается и получилось. Что я не успел приехать летом четырнадцатого в отпуск. К ней, в Питер. Что нас разделили эшелоны и города. 
Жаль, что прошла безвозвратно то последняя осень. 
И еще показалось мне, что она сожалеет о чем-то, мне не ведомом. 
Я шел по темным аллеям к дому, мне навстречу летели сорванные ветром желтые листья. Это не листья, это мы летим в холодном, злом вихре, это нас срывает, беспощадно треплет и бросает на стылую землю, с которой нам уже никогда не подняться. Мы не властны над собой в своем последнем полете." 
x x x 
Они вошли в кабинет Горелова, заставленный стеллажами с папками и молча остановились в дверях - Ковалев, Козлов и солдат из караулки. Недоумевающий солдат держал в руках трехлинейку с примкнутым штыком, не понимая, зачем он здесь нужен. 
- Психологическое оружие, - пояснил Ковалев Козлову в коридоре. Арестовать-то и одному можно. А ты молчи и держи паузу. И не болтай языком, как ты это любишь... Ну ладно, молчу, молчу. Кто старое помянет... 
Горелов стоял возле окна и пил чай, держа в руках чашку с блюдцем. Он обернулся и все понял. Чашка с блюдцем мелко задрожала, звеня. 
Горелов не выдержал гнетущей тишины ковалевской паузы. 
- Ч-что... что вам угодно? 
- Собирайся, Лизун. Таранский уже разложил инструменты.