Нечаянная радость (сборник)

Владлен со вздохом облегчения поставил сумку на снег. Хотел на нее поставить рюкзак, но задержался и взглянул на иеромонаха.
– А рюкзак-то можно на сумку ставить? – спросил он.
– Ставь! – разрешил отец Агапит, слегка покачиваясь на костылях.
– Давай-ка мы, батюшка, спина к спине станем – для тепла и устойчивости.
Они стояли, опираясь друг на друга спинами, и блаженно отдыхали. Вскоре оба даже начали подремывать…
– Владлен! – стряхивая сонливость, проговорил иеромонах, – а почему ты сказал, что отец у тебя «был»? Он что, умер?
– Не… К другой бабе от нас с матерью ушел. Давно уж…
– А мать жива?
– Мать умерла три года назад. Хочу хоть на могиле у нее побывать, да вот денег нет на дорогу…
– Так ты что, свою мать не хоронил?
– Так я ж на зоне был, когда она померла! – удивляясь непониманию батюшки, Владлен окончательно очнулся от дремы.
– Понятно… А кто у тебя под Питером остался? – продолжал расспрашивать отец Агапит.
– Сеструха.
– Замужем?
– Вроде собиралась, когда меня посадили.
– Она что, в лагерь тебе не писала?
– На зону-то? Когда я на малолетке сидел, писала. А после второй ходки не стала. Наверное, замуж вышла за своего мента.
– За милиционера?
– Ну! Я ж и говорю, за мента.
– И ты все-таки собираешься к ней ехать?
– Собирался. Дом от матери остался, вроде как половина моя, есть где жить… Если, конечно, с ментом сестренкиным поладим. Говорят, среди них тоже люди попадаются, хотя я не встречал. А ты, отец Агапит, кем на воле работал?
Иеромонах понял Владленово «на воле» правильно, по существу, то есть в той его жизни, что была до монастыря, и он так и ответил:
– До монашества я был учителем биологии в средней школе.
– Да ну? Какой же ты биолог, если в Бога веришь?
– Вот потому, наверное, и верую, что биолог, – усмехнулся иеромонах. – Не в обезьяну же мне верить.
– Вон оно как… Ну что, может, двинем, отец Агапит? Что-то опять холодать стало…
– С Богом, Владик!
* * *
А тем временем на платформе станции Красногорск высокий широкоплечий мужчина в камуфляжной форме внимательно оглядывал выходящую из последнего вагона электрички публику, явно кого-то встречая. Но прибывшие на электричке прошли мимо, и мужчина опять остался один. Он постоял в растерянности, потом догнал последнего пассажира.
– Послушайте, вы ведь в последнем вагоне ехали?
– В последнем.
– А вы случайно не видели там монаха? С ним еще парень молодой должен был быть…
– Монах? С молодым парнем? А как же, видел! – охотно вступил в разговор пассажир. – Их на разъезде выкинули из вагона. Там такая жуткая история вышла! Я рядом сидел, все видел и слышал…
И он, забыв про свои дела и про усиливающийся к ночи мороз, принялся увлеченно рассказывать о происшествии в электричке, коего ему повезло быть свидетелем.
* * *
…Между тем в лесу еще больше потемнело, пошел снег, а ветер усилился. По краю шоссе брели две сутулые фигуры, одна с мешком на спине, другая на костылях, а над ними, будто белые рекламы-растяжки, трепыхались по ветру снежные полотнища метели.
– А вьюга-то как воет, жуть! – сказал Владлен, поеживаясь. – Может, спеть что-нибудь для согреву? Шансон какой-нибудь?
– Шансон? – удивился иеромонах. – У тебя что, французский репертуар?
– Почему французский? – в свою очередь удивился Владлен. – Нормальный репертуар, тюремный.
И он запел высоким чистым голосом, хотя и с пронзительными блатными подвываниями, но очень задушевно:
Это было весною, зеленеющим маем,
когда тундра проснулась, развернулась ковром,
мы бежали с тобою, замочив вертухая,
мы бежали из зоны – покати нас шаром!
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
Лебединые стаи нам навстречу летели,
нам на юг, им на север – каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
этот день бесконечный – ног не чуя, бредем.
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
Владлен пел, а отец Агапит внимательно слушал и поморщился только в конце, при словах:
Предо мною икона и запретная зона,
а на вышке маячит распроклятый чекист!
– Хорошо поешь, – похвалил он Владлена, – и слух у тебя есть, и голос хороший.
– Еще спеть? Я много шансонов знаю!
– Нет уж, из блатного репертуара, пожалуйста, больше не надо! – сказал отец Агапит.
– Не надо, так не надо, – покладисто согласился Владлен.
– А хочешь я тебе настоящую французскую песню спою?
– Валяй, отец Агапит!
И отец Агапит запел:
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли…
Придется им, слышат, увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито
И сам император в плену!
– Ух ты, а классные какие слова! – восхитился Владлен. – Пой дальше, батя!
Отец Агапит допел балладу до конца, и Владлен сказал:
– Хорошая песня, жизненная – очень к нашему положению подходит. Ты, отец Агапит, если мы живые доберемся до места, спиши мне слова, ладно?
– Спишу, Владик. Но мы с тобой обязательно дойдем, Господь нам поможет!
– Ой, вот только не надо мне сейчас про твоего Господа трындеть!
– Это почему? С чего это ты на Бога обиделся, Владик?
– А чего ж Он мне сегодня не помог, если такой заботливый?
– Да как же ты можешь такое говорить? Как это Бог тебе не помог? Он-то помог, а вот ты сам от помощи Божьей отказался, дурачок!
– Это как понимать? – Владлен так удивился, что и на «дурачка» не обиделся.
Оба остановились.
– Ну, давай попробуем разобраться, Владик, – спокойным учительским тоном начал отец Агапит. – Твой нищенский бизнес по вагонам кончился тем, что тебя чуть не забили насмерть. Тебя надо было выручать – и Бог послал меня. Я для этого, между прочим, на свою электричку опоздал. Я тебя с собой позвал – ты поехал в монастырь, на тихое мирное жительство. Так Господь замечательно управил твои, казалось бы, безнадежные дела. Так ведь ты все по-своему переуправил! Бес тебя попутал, и ты отправился по вагонам искать приключений.
– На свою задницу, – криво ухмыльнувшись замерзшими губами, добавил Владлен.
– Вот именно. И нашел, конечно. Так почему Бог у тебя виноватым оказался? Или ты думаешь, можно свою жизнь без конца уродовать, а потом бессовестно обвинять Бога во всех своих несчастьях?
– Да ладно, батя… Понял я.
– Нет уж, давай и с Богом по совести разбираться, Владлен! Помог Он тебе сегодня?
– Ну, коли уж Своего иеромонаха на помощь прислал, то, выходит, помог…
– А ты сам все испортил?
– Ну, сам, ясен пень, чего уж… А только вот почему твой Бог теперь больше нам не помогает? – тут же начал изворачиваться Владлен. – Ведь ты вместе со мной замерзаешь незнамо за что, а?
– Поможет! Я ему всю дорогу молюсь. Даже когда с тобой разговариваю или песни пою – все равно молюсь в сердце: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!»
– А чего Он тебя от растяжения не уберег?
– Значит, так надо было, чтоб я ногу растянул.
– А это-то Богу зачем – монаха калечить? – не сдавался Владлен.