Дикополь
- К машине!
Сороконожка прогрохотала по металлическому трапу и... Вот синее утреннее небо над головой, раскачивающиеся в нем кроны пальм. Откуда пальмы? Чье это небо? Никто ничего нам не объяснял, а спрашивать мы, как всегда, постеснялись...
Откуда ни возьмись к нам подвалили два узкоглазых, похожих друг на друга хмыря. Не знаю почему, они мне сразу не понравились. Одетые в военную форму, не виданную мною никогда ни до, ни после, они снизу вверх с блаженными улыбочками таращились на нас...
- Столько много не нужно, - вдруг сказал один из них на почти правильном русском. - Девять человек хватит!
Лейтенант выбрал девятерых, меня в том числе. В масках, с оружием, мы направились в джунгли, благо они начинались сразу от взлетно-посадочной полосы...
Сперва нас вел Лазарев, сверяясь по компасу и карте. Мы шли без отдыха по русской парной бане, заросшей красивыми, как на картинках, пальмами, лианами, бамбуком...
У маленького водопада сидел на корточках человек с длинными, намазанными навозом волосами. Абсолютно голый. Мы подошли и окружили его. Но, похоже, голыш нас не заметил. Лазарев, наблюдая за незнакомцем, хранил молчание. Помалкивали и мы, следуя примеру командира. В непролазных дебрях тропического леса, у чертика на куличках, десять рослых, истекающих потом парней пялились на дикаря, потрошившего крысу...
- Это Хынг, - вдруг произносит лейтенант.
"Хынг? - думаю я, от усталости едва держась на ногах, но, как и мои товарищи, не смея присесть, ибо не присел еще командир. - Вот он, значит, какой..."
Никто из нас не догадывался ни о существовании Хынга, ни о том, что прилетим в этакую даль, а тем более - для чего прилетим. Секреты, секреты...
Разведя костер, Хынг дождался, когда дрова прогорят, и почти с нежностью уложил ободранную крысиную тушку на горячие угли. Так что в путь мы тронулись не раньше, чем Хынг съел крысу...
Все так же, не обращая на нас внимания, он поднялся и пошагал вперед. Лазарев - за ним. Мы - за командиром.
И шли мы без отдыха еще шесть часов, в полнейшей прострации, когда кажется, что каждый следующий шаг - последний...
Плотно пообедавший Хынг вывел нас к каким-то ничем не отличающимся от всех прочих вокруг зарослям. Ткнув в них копьем, показал Лазареву пять растопыренных пальцев...
- Ясно, - проворчал командир.
Не удостоив его взглядом, Хынг повернулся и по нашим следам засеменил прочь, и пропал в опускающемся на джунгли сумраке.
...Передохнув с полчаса, попив воды из каски, куда лейтенант высыпал пригоршню обеззараживающих таблеток, мы построились.
- Слушай боевую задачу, - тихо, но чрезвычайно веско заговорил лейтенант...
Помню, у меня мурашки пробежали по коже. Я невольно выпрямился, сжав в руках АКС. Вспомнились Родина, Партия и все такое...
В окнах двухэтажной, из дикого камня виллы, к которой мы подползли, горел свет. Было тихо, и этой тишины не потревожили выстрелы из бесшумных пистолетов, уложившие пятерых охранников, слонявших слоны во дворе...
Перемахнув через забор, мы окружили виллу, взяв под прицел окна и двери. Обождали чуток. Но никто не появлялся с хлебом и солью.
Лейтенант тронул меня за плечо, сделав пригласительный жест. Вдвоем с командиром, двигаясь спина к спине, мы пересекли широкий, ярко освещенный электрическим светом холл, поднялись по лестнице, застеленной ковровой дорожкой...
Был коридор, слева и справа от него - по три двери. Лейтенант мягкими бесшумными рывками отворял двери с правой стороны, а я с левой...
За средней из распахнутых мною дверей, нахохлившись, сидел на широченной кровати перед теликом, глядя мультики, какой-то мужик - родной брат хмырей с аэродрома... Его словно заплаканные глаза на секунду зафиксировались на мне. Затем мужик навел на меня пульт дистанционного управления и несколько раз нажал кнопку. Должно быть, телезрителю-одиночке показалось странным, что я не исчез. На лице его выразилось недоумение, он поднес пульт к глазам...
В этот момент в комнату вошел Лазарев и пустил в дело крупнокалиберный автомат. Незнакомца смело с кровати и приколотило к стене, украшенной громадным звездно-полосатым флагом...
Подойдя к трупику, лежавшему раскинув ручки, лейтенант вынул из нагрудного кармана своей десантной куртки фотку, кинул взгляд на нее, затем склонился к убитому.
- Черт их разберет, - наконец проворчал он. - Похож вроде...
Я уже заметил, что наши командиры не тратили слишком много слов.
Порвав фотку на мелкие клочки, лейтенант сделал вдох, как пригоршню семечек, забросил обрывки в рот, поискав глазами, нашел стоявшую на столике прозрачную вазу с розовыми крупными цветами, взял ее, выкинул цветы на пол и, выпив воду из вазы до дна, произвел выдох...
Облезов, Шорохов, Ангельский, Милвзоров, Чумаченко, Скорбященский, Живолуп...
Как видно, в детдомах, придумывая фамилии найденышам, резвились вовсю.
Костанжогло...
Все эти мертвые были еще живы, когда сумасшедшая сковородка взорвалась под ногами Петрова. Это случилось в Афгане. Мы прошли его от звонка до звонка, и за это время убитыми потеряли одного человека. Сашку, которому наш лейтенант выстрелил в висок.
Потом мы бежали среди гор, высоких, пустынных. Мы бежали трусцой, в затылок друг другу, стараясь попадать след в след. Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, можно расслабиться, отдохнуть... Три толчка вдох, три толчка - выдох, как учили.
На самом деле никакой выносливости на свете нет, есть - только усталость. Громадная, непомерная, раздавливающая тебя... И - надо нести ее. Стиснув зубы, высунув язык, улыбаясь или плача, хрюкая, подвывая, поскуливая или яростно матерясь... Усталости до фени, как ты будешь нести ее. А выносливость придумали те, кто ничего не смыслит в том, для чего нам даны ноги, легкие, сердце. Даны же они нам для того, чтоб, сделав дело, несуетливо и молча бежать прочь от места, где дымятся развалины, валяются мертвяки, бежать, бежать, без мыслей и чувств, бесконечно, отныне навеки...
На вершине голой, царящей над местностью сопки мы залегли. По привычке, въевшейся в кожу, заняли круговую оборону. Шестнадцать кафиров в маскараде отросших бород, засаленных тюрбанов, рваных халатов...
Наш лейтенант вдруг привстал, всматриваясь в расстилающееся под нами плато... Я ясно увидел горца с винтовкой за спиной.
- Ну-ка, - ни к кому в частности не обращаясь, сказал лейтенант, вальните мне его, - и так, как будто находился в ложе театра, поднес к глазам бинокль.
Короткие автоматные очереди... Фонтанчики пыли забили у горца из-под ног. Но, не обращая на них внимания, не замедлив и не убыстрив шаг, он продолжал горделиво нести себя вперед.
- Ни фига себе бурость, - буркнул Лазарев, за ремень подтянув к себе СВД.
Он целился недолго. Облачко пыли поднялось за мишенью. Отрикошетив от камней, пуля со злобным "ти-у-у" ушла в небеса.
- Черт... Далековато, - пробормотал лейтенант и, не оборачиваясь, сунул винтовку мне. - А ну, Иванов, попробуй...
Так СВД, приклад которой Сашка, ливший слезы над обезглавленным кроликом, успел украсить тридцатью четырьмя кружочками от раскаленной гильзы калибра 7,62, перешла ко мне. Я почтительно принял от командира этот поджарый, удобный, зловещий на вид инструмент и нашел глазами человека на плато... Почти тотчас некая невидимая, но чрезвычайно прочная нить натягивается между нами. Я почувствовал, что нужно лечь. Поместив фигурку с королевской осанкой в оптический прицел, я навел крестик его чуть выше войлочной шапки...
Бонапартов и Перчик, не поленившиеся прошвырнуться с километр туда и обратно, притащили трофей - узелок, с которым горец шествовал под огнем.
В узелке оказались острый овечий сыр да пара дынь, называемых у нас "колхозницами". Поделив между собой эти продукты и подкрепившись, мы продолжили бег.
...Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, отдыхаешь... Три толчка - вдох, три толчка - выдох. Как учили отцы-командиры - заскорузлые, острупелые дядьки, с великолепным бесстыдством выговаривающие: