Хронометраж

Признавая своё бессилие перед сокрушительным врагом, Абросимов решил хотя бы смягчить удары — не рассиропливаться и быть готовым к отпору в любой момент. Потому, если шёл домой в прекрасном настроении, на лестнице не забывал припомнить какие-нибудь тёщины преступления, чтобы завестись. Дороги назад уже не было, только вперёд, сжав зубы и очертя голову.
 
19.20
Новое испытание — ужин. До свадьбы Абросимов весил 75 килограммов, играл в волейбол и занимался скалолазанием. Пожрать был не дурак, но негде было развернуться.
Тёща, которая на кухне разве что спит, с мужем-язвенником и дочерью, берегущей фигуру, никакого простора деятельности не имела. Зять же, жоркий и неприхотливый, был для неё бальзамом на сердце. Сначала зять отъедался после общаги, потом трескал по привычке, перевалив же за центнер, задумался и дал задний ход. Пожалуй, тут первые семена раздора и посеялись — вряд ли тёщу могли обрадовать такие абросимовские начинания:
— не есть после семи вечера
— ограничиться двумя поварёшками супа (вместо лохани)
— съедать не более сорока пельменей за раз.
И т. д.
Сейчас же, особенно подзаведясь, Абросимов вообще считал, что тёща специально сокращает срок его жизни, перекармливая, что… В общем, куда там Дрюону с его детски-наивными злодействами!
Абросимов всегда норовил опоздать к ужину, чтобы нагрести себе не больше, чем нужно. Да ещё — мечта голубая — почитать за ужином! Но сегодня — тарелка супа уже ждёт, дымясь, да плюс полжаровни картошки.
 
19.25
Ладно, хоть кухня пуста. Может, удастся почитать?
Не удастся. Когда Абросимов, переодевшись, идёт на кухню, то застаёт там жену и сына: по нему соскучились. Абросимов хлебает суп и слушает текущие новости с детского фронта: сколько раз и при каких обстоятельствах его наследник описялся, и как он засыпал, и вот пахи у него покраснели (тут Абросиомв вставил: «А без штанов надо держать!»), и так далее. Абросимов подробности не воспринимал, кивал головой, впитывая общий фон: всё было, как обычно.
В ответ он выплеснул свои скудные впечатления о работе. Жена тоже кивала; только, когда он повествовал о нахальной Антонине, некстати совершенно вставила рассказ о том, как Петька не хотел сосать днём.
Всё нормально. Оба высказались, что оба друг друга не слышали, разве это важно? Да и было ли что воспринимать? Ну, вчера Петька описялся восемь раз, а сегодня — девять. Ну и что? Информации нуль, но ведь не информацией обмениваются супруги.
Пик-пик-пик — всё нормально — подаёт сигнал один.
Пик-пик-пик — всё нормально — отвечает другой.
Все системы работают нормально. Самочувствие членов семьи хорошее. Координационно-вычисли… Тьфу!
А, кстати, ужин уже поспешно уничтожен.
 
19.40
Теперь пора общаться с сыном. Но не сразу. Абросимов представляет из себя спушенный воздушный шарик. Единственное, что ему хочется сейчас — это лечь и закрыть глаза. Абросимов же младший, напротив, бодр и деятелен, но это ненадолго: минут через сорок он начнёт ныть и скулить, но продержаться надо будет до девяти — если уложить раньше, он проснётся в двенадцать и всю ночь будет перемежать «агу» с рёвом. Это мы уже проходили. Нужно передохнуть перед этим испытанием.
Виктор П. совмещает лёд и пламень простого: он снимает с Петьки ползунки (влияние Никитиных!), кладёт его на кровать, а сам ложится с краю, образовав нечто вроде манежа. Пока сын ползает там, тыкаясь слюнявой мордочкой, можно немного отдохнуть.
Но отдых ли это?
За дверью гремит, орёт и содрогается телевизор на первой программе. За стеной, с другой стороны, соседи смотрят вторую программу, и тоже на полную катушку.
От автора. Антиода телевизору.
О, телевизор!
О, времяубийца, душегуб, конь троянский!
Что перед тобой атомная бомба, которая гробит за раз несколько тысчонок душ? А ты — не махом, но надёжно сосёшь миллионы душ, пока от них не останется одна хитиновая оболочка.
Когда я вижу работающий телевизор, рука моя тянется к пистолету. Которого у меня, увы, нет.
Но есть единомышленники — и да здравствуют они — от гарднеровского старика, разрядившего в экран дробовик, до нашего, родного, шукшинского, метнувшего сапог в голубого змия.
Есть сильные люди — не купившие, продавшие, выбросившие на помойку дурацкий этот ящик. Они сильны, поскольку избавились от него. Они слабы, поскольку не могли не смотреть его, пока он у них был.
Я же, с открытым забралом и лицом к лицу, имея телевизор, не смотрю его. Месяц, два и три — но вот, по болезни ли, по недомыслию ли, или же по усталости, попадаю в зону телевизорного поражения и смотрю:
— смотрю про тех знатоков, которые ведут следствие про тех, которые эрудиты
— смотрю концерты, конкурсы, заставки и зарисовки.
— смотрю сериалы в любом порядке и с любого места.
— смотрю, смотрю и на глазах становлюсь тем самым видиотом, и вижу, в кошмаре, как в голубую дыру затягивает останки моего интеллекта, и так неделю, две, три… Хва-а-а-тит!
И выныриваю.
Но сколько утопших!
Спасите наши души…
 
20.01
Итак, с одной стороны тесть смотрит первую программу. Тесть глуховат и к тому же включает предельную громкость.
С другой стороны соседи смотрят вторую программу. Эти тоже крутят ручку громкости, пока не упрётся, но не от глухоты, а от натуры. Соседи вообще люди с богатой натурой. Иногда кажется, что их там на порядок больше — могут ли трое регулярно выдавать такое количество децибел? Папа орёт на маму, мама кричит на папу, дочка трёх лет визжит по мере своих слабых сил, и всё это при орущем телевизоре.
В среднем каждые двадцать минут у них с грохотом падает что-нибудь, а по субботам и кто-нибудь: обычно жена, которая, как в каком-нибудь боевике, в пылу ссоры от хорошего удара летит, живописно ломая мебель на пути картинно оседает где-нибудь у стенки.
И не день, и не два. И не год даже.
Всю жизнь.
А тут всё тихо, если не считать телевизора. Тут интеллигентные люди живут и ненавидят друг друга тихо и культурно.
 
20.05
Свои децибелы ближе к сердцу. Абросимов заменяет себя на должности манежа под подушкой и врубает магнитофон. Сначала тихо, потом ровно настолько, чтобы заглушить хотя бы первую программу.
 
20.10
По второй программе «за день мы устали очень».
Странно. Странно не то, что устали, а то, что поют. Значит, часы отстали как минимум на пять минут. Это замечательно. Заветный двадцать один час приблизился на пять минут.
Ещё часочек, и свобода
Нас примет радостно у входа.
Пора уже воспитывать детёныша.
Ну что, Петя, в космос полетим?
Сын радостно сучит ногами, машет руками и в немом восторге таращит глаза.
Пять, четыре, три, два, один, пш-ш-ш-ш!
А как Петя прыгает ножками? Вот так! Вот так! Давай-давай!