Горелом

— Сегодня, — настойчиво поправил Пьетр.
— Сегодня воскресенье, — уперся Ян. — Выходной. Я и так ночью работал.
Пьетр покосился в сторону моста. Цветное драже зевак по берегам постепенно перекатилось поближе к развалинам, где тягач, натужно ревя, поволок зацепленную легковушку прочь. Судя по отсутствию скорых и особой суеты, никто при падении машины в воду не пострадал. Как она вообще оказалась на мосту, который из-за ветхости и пресловутой ценности был доступен только пешеходам?
— Я нездоров, — угрюмо выдал Ян последний аргумент. — Голова болит.
— Так у меня таблетки с собой! — оживился Пьетр.
Ян с бессильным отвращением наблюдал, как собеседник запасливо извлекает из кармана еще даже не вскрытую упаковку. Маячившая на макушке клена ворона перелетела на нижний сук и ехидно поблескивала черным глазом.
— Обойдусь…
— Еще у меня платок чистый, — предложил неуверенно Пьетр, и в самом деле вынимая из другого кармана клетчатый отглаженный платок. В углу его красовалась настоящая вышитая монограмма.
— И что?
— Я подумал… Может, ты захочешь обтереть бутылку? Я видел, как ты уронил ее, а набережная оживленное место, здесь столько всякой заразы… — голос Петра постепенно угасал, пока не выродился в робкий шепот.
— Главная зараза в этом городе — это я сам, — доверительно сообщил Ян и хлебнул безвкусной минералки. — Ладно. Встретимся через час возле Замка.
Очередной из бесчисленных карманов Пьетра сладкоголосо замурлыкал: «Ах, моя милая Августа…» Пьетр торопливо вытащил потрепанный телефон, состроив в адрес Яна извиняющуюся гримасу.
— Да, дорогая!.. Что?.. Нет, боюсь, я буду занят до полудня… Да, очень срочно… Девочек я покормил, только Агнесса капризничала, но в парк их отвести не смогу, наверное. А Майя… — он полуотвернулся, прикрываясь неловко плечом.
Вот дались кому-то ваши семейные дела…
Ян прикинул, куда можно пристроить опустевшую бутылку. Урн на набережной сроду не водилось. Видно, они недостаточно хорошо гармонировали с древними платанами и кленами. Зато стайки разнокалиберной пустой тары, оставленной праздными гуляками, очень украшали пейзаж. Ну, значит, еще один экземпляр чистоты картины не испортит. Не тащить же ее в самом деле домой…
Вообще-то он не имел привычки мусорить. И малодушно вздрогнул, услышав снова:
— Здравствуйте!
Просто какая-то заколдованная бутылка, — возмутился Ян, оборачиваясь.
Девчонка, бездельничавшая поодаль, похоже, заскучала, приблизилась и с детской непосредственностью протянула мозолистую ладошку. — Меня зовут Майя. Вы папин друг?
Пьетр и без того раздерганный, тоже рассеянно оглянулся, не прекращая разговор, и вдруг резко побелел, умолкнув на полуслове. Нет, даже посерел, роняя телефон, перехватывая девочку за локоть и оттягивая к себе. Хорошо хоть не с криком «фу», как давешняя хозяйка спаниеля.
— Майя! Что ты наде… — Пьетр смешался, затравленно рыскнул глазами и пролепетал сдавленно: — Я же просил тебя не… мешать.
— Привет, Майя, — сказал Ян, поскольку девочка продолжала с любопытством таращиться на него снизу вверх, слегка толкая ногой свою громоздкую сумку.
— Это моя дочка… — упавшим голосом пролепетал Пьетр. — Старшая. Я по утрам ее вожу на занятия по гимнастике, но позвонили так внезапно…
А ведь верно, малявка похожа на папу. Такая же кудрявая и круглолицая. Только крепенькая спортсменка, а не рохля, и взгляд тверже. На отцовские терзания — ноль внимания.
— Не будь идиотом, — посоветовал Ян Пьетру. — И нечего так пугаться.
Тот, конечно, не поверил. Тянул свою самостоятельную дочку, норовя запихнуть за спину. Потом сдался, поднял умолкший и треснувший телефон, удрученно потряс его. Нерешительно поднял голову:
— Я позвоню из твоего дома?
— Идемте, — недовольно буркнул Ян, сворачивая с мощеной дорожки в кусты. — Напрямик короче.
…Едва заметная, но вполне утоптанная тропа виляла среди кленов, словно потерявшаяся замызганная лента. Ветви смыкались над головой плотным, слежавшимся сводом, даже листва не сыпалась. Крепко пахло грибами. Не поверишь, что между людной набережной и населенной улицей есть такая глушь. И правильно, что не поверишь, потому что и глазом моргнуть не успеешь, как впереди встанут замшелые от сырости тылы домов. Ни одного окна, будто сплошь крепостная стена. Но тропинка уверенно ныряла в щель между зданиями.
— Доброе утро! — возникший на пути полицейский сержант в ореоле солнечного света заставил сбиться с шага и ошалело заморгать. — Ваши документы, пожалуйста.
Пьетр, не успевший затормозить, увесисто ткнулся Яну в спину и виновато охнул. Сумка, которую он забрал у дочки, поддала под колени.
— Документы? — Ян пошатнулся. — Какие еще документы?
— Удостоверяющие вашу личность, — любезно пояснил сержант. Он заступил проход на улицу, свет лился из-за его спины и толком рассмотреть что-то, кроме поблескивающих сержантских лычек на форме, не удавалось.
— Видите ли, — проговорил Ян вкрадчиво, — обычно, когда я бегаю, то всегда держу документы в зубах, ибо карманов, как вы можете заметить, у меня нет. А вот сегодня, как назло, забыл.
— Тогда вам придется пройти со мной для установления вашей личности. И вам тоже, — невозмутимый сержант указал на растерявшегося Пьетра. — И пояснить, что вы делаете в этот час в таком месте.
Пьетр снова притянул насупившуюся дочку к себе, будто заслоняясь. Ян возмутился:
— В какой «таком» месте? Я живу на этой улице вот уже два с лишним года. И еще ни разу никто не интересовался моими документами.
— Вы живете здесь? — сержант смягчился. — В котором доме?
— В восьмом.
— Это гораздо дальше по улице, — тон сержанта вновь посуровел.
— Ну и что? Мне здесь удобнее ходить.
— И часто вы здесь ходите?
— Часто… Да в чем дело?
Сержант поколебался, неловко дернул шеей, поправляя тугой ворот, и внушительно сообщил, пытаясь одновременно держать в поле зрения лица Яна, Пьетра и даже Майи:
— Вам следует знать, что на вашей улице ночью было совершено преступление, и мы проверяем всех, кто…
— Преступление? — Пьетр испуганно высунулся вперед.
Сержант чуть посторонился. И впрямь… Обычно сонная Ольховая улица оказалась прямо-таки неестественно возбужденной, как старая дева, обнаружившая под кроватью мужской башмак. На тротуаре пестро клубились аборигены, окутанные маревом взволнованного гула. Чуть дальше насупился желто-черный автомобиль городского патруля, а возле него пристроилась синяя машина, своей вызывающей непримечательностью отчего-то сразу наводящая на мысль о принадлежности к Департаменту расследований.
А еще дальше боязливо казала нос машина с символами одной из местных телекомпаний.
— Убили, что ли, кого? — озадаченно брякнул Ян наобум, и удостоился мгновенного колючего интереса сержанта:
— Что вы об этом знаете?
— Да ничего… Но не из-за воров же все так переполошились?
— В каком, вы сказали, доме вы живете? — от холода сержантских интонаций инеем подернулся чахлый плющ на стене. — Думаю, мне следует задержать вас для…
— Господин офицер, — торопливо вмешался занервничавший Пьетр, передавая сумку дочке и судорожно копаясь в карманах, — вот мои документы, и позвольте мне с вами поговорить приватно…
Вот и славно, не без облегчения подумал Ян. Это в обязанности Пьетра входит — договариваться и посредничать со всеми. А остальным пора домой.
Недовольная Майя снова поддавала коленкой возвращенную сумку и жадно разглядывала суету.
* * *
Ян поселился на Ольховой чуть больше двух лет назад, и до сих пор толком не знал, что за люди живут по соседству. О чем это говорит? Правильно, о его клинической необщительности.
Ольховая была, наверное, одна из самых коротких улиц в старом городе. Примерно тридцать домов по обе стороны мостовой, мощенной булыжником еще веков шесть назад. Все дома двухэтажные, под черепичными двускатными крышами, теснятся плечами друг к другу, словно стараясь подтолкнуть соседа поближе к маячащему вдали Замку.