Трюкач

Здесь же и сейчас – иная специфика. Лечь на топчаны, затаиться, умереть для Слоя, но оживленно рыть яму для того же Слоя. Для Солоненко Евгения Павловича, гендиректора «Ауры плюс».
Как? Думать, Ломакин, думать. И надумал. Осенило после гнусавого звонка рыночных армян, говорите? Где у меня Гурген? Осенило на первобытном уровне. Типа: слышь, друг-армянин, мне какие-то неуточненные грозят армянами!
Гурген! Ты сейчас как?
Как-как! Какэт кэра!
Аналогично! Да уж, он, Ломакин, тоже какэт кэрум, то бишь дерьмо кушает.
Приходи. Вместе похлебаем. За компанию вкусней. Ты далеко?
Двадцать минут. А что?
– Выйду пока, возьму.
Не стоит. РАЗГОВОР есть.
A-а… Тогда три возьму!
Судя по теперешней опухшей ломакинской физиономии, Гурген взял не три, а все пять, а то и шесть… семь-восемь…
Что мрачный, Алескерыч?! Неприятности в личной жизни, да?!
– Да. У меня канализацию прорвало…
Понятно! К бабке не ходи – отечественная классическая трагикомедия: НЕГДЕ.
Ломакин и пришел не к бабке, Ломакин и пришел к Гургену. Тому понятно – и нечего про канализацию заливать!
Канализацию действительно, прорвало, если можно так выразиться. Дерьмо хлынуло бурным потоком. Сиди в дерьме, Ломакин, и не чирикай. Ах, рискнул чирикнуть? И даже клюнул? Теперь смиренно жди- дожидайся, когда откусят высунувшуюся головенку.
Ждать и догонять хуже нет. Лучше тогда не ждать, прихлебывая замечательный продукт жизнедеятельности, а… догонять. Для чего и нужен прежде всего Гурген Мерджанян. Не столько сам Гурген, сколько его комната. Он, Ломакин, и пришел к Гогену. Чтобы догнать и перегнать господина Солоненко Евгения Павловича. Осилишь, Ломакин? Догонишь? Перегонишь? Что ж, как говорят на родине предков: Баджарана джан гурбан! Если осилишь. Учитывая: до сегодняшнего дня ты, Ломакин, был, как говорят все на той же родине предков, натуральный стопроцентный ограш. В глазах Слоя-Солоненко, в глазах коньсильоре Тима, в глазах… специалистов различного профиля. Только в собственных глазах, в зеркале герой-каскадер, которому по силам постановка лучшей фильмы, двухсерийного «Часа червей».
Мудак, Ломакин! Нет. Ограш, Ломакин! Экспрессивная насыщенность ограша несравнима с русскоязычным мудаком. Хотя…
Есть мудак. Есть полный мудак. И, наконец, есть ну, по-о-олный муд-дак!. Последнее и соответствует ограшу.
Не будь, Ломакин, ограшем, не будь! И баджарана джан гурбан. К слову, перевод, казалось бы, несложен: можешь – делай!. Несложен и неточен. По экспрессии – сопоставим с парой мудак – ограш. Значит, м-м-мо-о-жеш-ш-шь?!! Делай, делай!!!
Баджарана джан гурбан… ограш.
  
КАДР – 2
 
Жиллет – лучше для мужчины нет! – продолжил телевизор, покончив с маньяком-убийцей, труднопредсказуемо поступавшим с женщинами.
Олд спайс – для сильных духом мужчин, любящих приключения! – продолжил телевизор.
Взяли моду гонять одну и ту же рекламу! Х-хал- тура! Глаза бы не смотрели!
Глаза и не смотрели – телевизор с экраном в спичечный коробок воспринимался только ушами. А глаза Ломакина смотрели на Ломакина, на отражение Ломакина. Брился. Не Жиллетом, но голландским Шиком – наследием Гургена Мерджаняна.
Рожа жарила пожаром. Отвыкла. Бороденке – полгода. По сценарию «Часа червей» – он носил Чернышевскую бороденку. Чтоб сойти для террористов за умствующего ботаника, чтоб не шлепнули в первую очередь, почуяв реальную угрозу. «Час червей». Теперь иной час – час бубны. И – пожалте бриться. Надо. Момент такой. Борода и усы радикально меняют внешность. Отсутствие бороды и усов – в той же мере. Ломакин – теперь по документам Мерджанян. И хоть внешне он, Ломакин, весьма условный Мерджанян, зато безусловный НЕ Ломакин. Пожалте бриться!
Однако очень удачно, что на лице растут вторичные, а не первичные половые признаки! Иначе бриться было бы просто невыносимо больно!
Рожа цвета бордо. Прилив крови. Много крови, много песен! Нет, явно не три взял вчера Гурген. Или три? Выпало из сознания. Тогда точно – три, минимум. Если бы две, Ломакин помнил бы. Так что – три… четыре… пять. Вышел погулять. Гурген Мерджанян вышел погулять – на недельку, в Баку. Ему это неотложно нужно, потому он – в Баку. И паспорт при себе, читайте-читайте: Ломакин Виктор Алескерович. Сличайте-сличайте! A-а, была охота! Проходи!… Охота… была. В Баку. На мерджанянов-саркисянов- исаакянов-тосепянов. Но с той поры и пыл охотничий поугас, и по паспорту опять же – Ломакин, да еще и АЛЕСКЕРОВИЧ. Хош гядьмишсиниз! В смысле, добро пожаловать! Ломакин пока побудет Мерджаданом по месту прописки Мерджаняна же. Он и есть он. И паспорт при себе, читайте-читайте: Мерджанян Гурген Джамалович. И прописан тут…
Тут… Великовозрастная комната, старый фонд. Пустовато, да. Топчан, шкаф-ампир, три убогих стула, печь-голландка с изразцами. Все возможное вынесено и перевезено куда подальше в какие-нибудь долгоозерные новостройки. Странное дело, шкаф оставили новому жильцу Мерджаняну! Грандиозный шкаф. Пустой. Или потому и оставили – грандиозный… При современных потолках – 240-270 см – эдакое натурально-деревянное вместилище на полметра всяко превосходит любой современный потолок. Или просто возни с ним много – пробовали кантовать, сдвинули от стены на шаг и плюнули: себе дороже! Еще холодильник Морозко – то уже привнесенный Гургеном самолично. Обживаться надо.
Кстати, Алескерыч, о прописке! – вроде бы вспомнил мелочь Гурген в ночь долгих проводов. – Если позвонят, сразу посылай!
Куда?
Туда! Остонадоели!
Кто?
A-а… Ры… Ре… Литры хреновы!
Риэлтеры? – догадливо уточнил Ломакин.
A-а, какие они риэлтеры! Бандиты, слушай, Алескерыч! Настоящие бандиты!
Не было печали! Отыскал Ломакин тихое убежище! Лег на топчаны! Из огня – в полымя. Впрочем…
Куда ни кинь. Бандитов за каждым углом – как раньше милиционеров на каждом углу. Разница лишь в том, что, если ты должен конкретным бандитам, они с тебя получат, ибо ты им конкретно должен. А милиция получит с тебя по определению – есть ли за тобой должок, нет ли. По определению. Это кто? Определи. Вон, на углу. Мент. Верно определил. Ему- то ты и должен. За что?! Та-ак, повторим пройденное: он мент? Ну?! Вот ты ему и должен. За то, что он мент. Надо же, непонятливый какой!… А бандиты худо-бедно играют в робингудовщину, мы за социальную справедливость! Другое дело, – худо играют, бедно играют, неубедительно. Мол, есть хорошие бандиты, есть плохие бандиты – и хорошие не уважают плохих, которые несправедливые. Станиславского на них нет: Не верю!. Просто у каждого своя сфера влияния-внушения. – На манер анекдотной карликовой Смерти с мини-косой: Не паникуй мужик! Я за твоей канарейкой!.
– Самые настоящие бандиты, Алескерыч! Знаешь, сколько они за эту комнату хотят?!
Гурген! Ты им должен?
Я когда-нибудь кому-нибудь был должен?!
– Серьезно.
Я серьезно.
И чего добиваются?
– Обмен хотят. И я хочу…Но не так, как они хотят.
Ах, ты в этом смысле бандиты, прикинулся дурачком Ломакин. Мол, сделка-торг, непременная аффектация: Грабеж среди бела дня! Бандиты! Разорить меня хотите! Ладно, миллион скину. Ладно, два! Но это мое последнее слово!.
В том самом смысле, Алескерыч, в том самом. На понт, конечно, берут. Но наехать уже пробовали…
Как?
– Как-как! Какэт кэран! Ночью стучат в дверь, уже полпервого. В квартире только я и старушка… у нее дверь зеленая, там, по коридору. Открываю…
– Зачем открываешь?
A-а! Они ведь уже в квартире, у них ключ от общей есть. Опекунство, над старушкой оформляют, ключ от квартиры имеют. Уже мне в комнату стучат. Я еще думаю, может, старушка: ведро поднять, хлеб попросить, доктора вызвать. Открываю. Сам в одних трусах. Вижу: стоят качки в коже. Говорят: Мерджанян?. Говорю: Не-ет, какой я, вам Мерджанян!. Говорят: Паспорт покажи!. Говорю: Какой паспорт?! Не видишь, одни трусы!. Говорят: Если ты не он, что здесь делаешь?. Говорю (слушай, сам не знаю, как в голову пришло!), говорю: А я… у бабы его, понимаешь?. Говорят: Н-ну! Молодец! Давай-давай. Так его!. И ушли. Но еще придут. Или позвонят. Сразу посылай!