Файл №314. Химеры — навсегда!

* * *
Что мы знаем о кошмарах, о триллерах?
Всё и ничего.
Кто-то на великосветском рауте, порезавшись десертным ножом при чистке экзотического плода дуриан, в обморок хлопнется — то ли от выступившей капли крови, то ли от нагрянувшей дуриановой вони.
А кто-то в анатомическом театре, не помыв рук замечательным мылом «Сейфгард» после трудов праведных, хрумкает этим ду-рианом и чихать хотел на вонь «анатомички» и дуриана вместе взятых, — не съем, так понадкусываю.
Дело привычки, а также волевого ограничения собственного богатого воображения.
В конце концов, небезызвестный классик триллера обоснованно утверждал:
— Роман ужасов? Очень просто! Любой рецепт приготовления любого мясного блюда из любой кулинарной книги. Только вместо поросенка (ягненка, цыпленка и т. д.) подставляется — человек»… Например:
«Картулат шемцвари гочи (следите-следите! подставляйте-подставляйте!). Обработанного поросенка разрубают вдоль на две половинки, промывают, обсушивают салфеткой, солят и посыпают перцем. Надевают на шпажки, смазывают сметаной и жарят на раскаленных углях без пламени. В процессе жарки периодически смазывают маслом. При отпуске снимают со шпажек, рубят на порции, кладут на горячее блюдо и обкладывают веточками зелени…»
Между прочим, из раритетной книги Вахтанга Схирталадзе «100 блюд грузинской кухни»…
Никто ведь после этого не обвиняет всех грузин огульно в людоедстве, отягощенном садистическими действами по отношению к жертве, на том лишь веском основании, что, дескать, если действительно заменить поросенка на человека, то — жуть кромешная. И небезызвестного классика-триллера тоже пока никто не обвиняет в подстрекательстве и наведении на мысль… Хотя…
Тот небезызвестный классик, помнится, настрочил-таки романчик по своему озвученному рецепту. Там, помнится, в невообразимо дорогом кабаке одних клиентов по-тихому забивали, свежевали, варили-тушили-жарили и подавали другим клиентам. Выборка произвольная. От клиентов отбоя не было. Так что и вопрос с… э-э… полуфабрикатами решался автоматически.
Надо признать, от клиентов, желающих обрести этот вот покет-бук в книжных магазинах, тоже отбоя не было. И отклики, черт побери, отклики — сплошь восторженные! И даже заинтригованные вопросы от книгочеев: а где такой кабак, и всех ли туда пускают или только избранных? И лишь одно возмущенное послание по факсу, уличающее автора в незнании жизни: «Вы пишете, что тушенная с шампиньонами человечина по вкусу напоминает баранину. А на самом деле она, тушенная с шампиньонами, напоминает свинину. Не знаете, так не пишите!» Корреспондент не представился. Может, тот самый Вахтанг Схирталадзе?..
Это всё к чему? Это всё к тому, что устойчивость человеческой психики много устойчивей, нежели наши представления о ней. Совершил индивидуум нечто архинепотребное — пырнул ножом ближнего своего и… нет, не съел, не съел (но лучше бы съел, право слово! хоть следов никаких!)… и отправился восвояси, где умиротворенно забылся сном. Пусть свояси индивидуума — не роскошные апартаменты с ванной-джакузи и кроватью под балдахином. Пусть свояси индивидуума — дискомфортный забытый богом и чертом производственный цех (или склад неготовой продукции?), тяп-ляп приспособленный под творческую студию-мастерскую. Но лучшее снотворное — чистая совесть.
Судя по безмятежному посапыванию, у небритого лица кавказской национальности — совесть чиста. Да-да, у того самого лица кавказской национальности, спешно покинувшего стены Университета, пока не началось…
Однако, сколь бы глубоким ни было забытье, пробуждение грядет. И как громко грядет! Оглушительно! Ослепляюще! Де-морализующе!
Внезапность — второе счастье. Для спецслужбы — и вовсе первое. Взять его, пока не очухался! На счет «три».
Раз, два… Три!
И — отдающийся в екающей селезенке грохот снесенных спецсредством-кувалдой ворот.
И — орава громил в форменных комбинезонах, всыпавшихся внутрь цеха-склада-студии, мгновенное рассредоточение по щелям, по углам.
И — профессионально-пугающий рев, выработанный долгими уроками по дисциплине «речевая подготовка».
— Лежать!!! Сидеть!!! Стоять!!! Это ФБР!!!
Да, ФБР. Группа захвата.
Знает свое дело группа захвата — субъект на продавленном топчане моментально захвачен, схвачен, обездвижен. Мо-лод-цы!
А теперь, молодцы, посторонитесь, пропустите к задержанному высокое руководство. Оно, руководство, в количестве — два. Стар и млад — важные чины. Не в комби-незонной униформе, в цивильных костюмах и плащах. Есть время физического давления, и есть время давления умственного. Для умственного давления надобно непосредственное руководство. И вот оно здесь.
— Сэр! Мистер Патерсон! Мы взяли его!
— Вижу. Молодцы! Ну-ка, пропустите… Джордж Магулия?! Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката…
Цап!
А вот на это вы не имеете право, Джордж Магу лия. Пожилой-то представительный чин успел отпрянуть. А молодой — даром что молодой, — оплошал.
— Аи!!! Он укусил меня! Пес смердя-чий! Укусил!
— Черт побери, держите его крепче!
— Да держим, держим! Но кто ж знал, что он такой! Бешеный!
— В машину его! Быстро!
— Пшёл, пшёл, ублюдок! Ножками-ножками!
— Цинци, ты как? Живой?
— Живой, живой! Но до крови прокусил, пёс смердячий!
— К доктору, Цин, к доктору! Ранение при исполнении! Мистер Патерсон, прикажите ему, чтобы он — к доктору. И полсотни уколов в зад — от бешенства! Гага-га!
— Ну-ка! Поспокойней! Разрезвились, понимаешь! В машину! Все в машину!
— Есть, сэр! Так точно, сэр!
И все они, вместе с повязанным кусачим ублюдком, вместе с покусанным молодым чином, — в машину.
А пожилой представительный чин еще тут пока побудет, осмотрится окрест…
Окрест же — зловещий полусумрак, в перспективе переходящий в сумрак, а там и в полный мрак. Но кое-что, кое-что рассмотреть — вполне-вполне.
— О, господи! — нутряной выдох-полушепот.
Лучше бы не рассматривать! На стульях, на этюднике, у стен, у окон — сплошь рисунки угольным карандашом на ватмане. И это сплошь — морды зверские, пренеприятные, крылатые. Химеры! Горгульи! Разнообразные в своем уродстве. И в своем уродстве одинаковые. Не счесть личин у Князя Тьмы. Тем более во тьме.
А — тьма. Рассеиваемая лишь узким направленным лучом полицейского фонарика.
Ну-ка, ну-ка? А тут у нас что? Тут — под столом.
Под столом — сложенный этюдник. Ну-ка, ну-ка?
Э, нет! Сначала пожилой представительный чин, сэр, мистер Патерсон натянет тонкие резиновые перчатки, а потом уже приступит к осмотру. А то, не ровен час, сотрешь искомые папиллярные узоры или своими пальцами наследишь. Надо ли? Не надо.
Итак, этюдник. И в отделении-пенале, помимо угольных карандашей, сепии, сангины, — макетный нож. Он макетный, да, — всего-то полоска металла бритвенной заос: тренности и бритвенной же толщины, спрятанная в рукоятку-футляр. Но — ведь нож. И если выдвинуть ту полоску металла на полную длину и зафиксировать — в темном переулке запросто ею можно пугануть случайного прохожего: «Гоп-стоп! Бумажник, сраиь господня! Зарежу!» Другое дело, что макетный нож изначально предназначен не для того, чтобы гопник вонзал его в тело заупрямившегося случайного прохожего, — кряк, и переломится… И все же, и все же…
Вот ведь — бурое пятно на выдвинутом лезвии, запекшееся пятно.
Кровь?
Ну, не кусок же дерьма! Кто в здравом уме и доброй памяти станет макетным ножом дерьмо нарезать аккуратными кусочками или просто в кучке оного ковыряться?!
Хотя кто поручится за здравый ум и добрую память схваченного спецами ФБР Джорджа Магулии?! Этот способен и дерьмо кусочками… Этот? Еще как способен! А еще более он, этот клятый Джордж Магу-лия, способен на кровь, на большую кровь. Мистеру Патерсону ли о том не знать?!
Улыбочку, мистер Патерсон! Три года безрезультатных поисков, три года скрупулезного расследования, три года упорного преследования с шумным дыханием в затылок душегубу. И — мы сделали это! Улыбочку, сэр!