Стихотворения

1917
  
«Либердан» (Подхалимский танец)
 
 
 
Пред военным барабаном.
 
Мастера на штучки,
 
Танцевали Либер с Даном,
 
Взявшися за ручки.
 
«Либердан!» — «Либердан!»
 
Счету нет коленцам.
 
Если стыд кому и дан,
 
То не отщепенцам!
 
Милюков кричал им браво
 
И свистел на флейте:
 
«Жарьте вправо, вправо, вправо!
 
Пяток не жалейте!»
 
«Либердан!» — «Либердан!»
 
Рассуждая здраво,
 
Самый лучший будет план:
 
 Танцевать направо!
 
 
 
На Москве устроив танцы
 
Сообща с врагами,
 
До упаду либерданцы
 
Дрыгали ногами.
 
«Либердан!» — «Либердан!»
 
Что же вы, ребятки?
 
Баре седи в шарабан.
 
Живо, на запятки!
 
 
1917
  
У господ на елке
 
 
 
Помню — господи, прости!
 
Как давно все было! —
 
Парень лет пяти-шести,
 
Я попал под мыло.
 
 
 
Мать с утра меня скребла,
 
Плача втихомолку,
 
А под вечер повела
 
«К господам на елку».
 
 
 
По снежку на черный ход
 
Пробрались искусно.
 
В теплой кухне у господ
 
Пахнет очень вкусно.
 
 
 
Тетка Фекла у плиты
 
На хозяев злится:
 
«Дали к празднику, скоты,
 
Три аршина ситца!
 
 
 
Обносилась, что мешок:
 
Ни к гостям, ни к храму.
 
Груне дали фартушок —
 
Не прикроешь сраму!»
 
 
 
Груня фыркнула в ладонь,
 
Фартушком тряхнула.
 
«Ну и девка же: огонь!» —
 
Тетушка вздохнула. —
 
 
 
Все гульба нейдет с ума,
 
Нагуляет лихо!
 
Ой, никак, идет «сама»
 
В кухне стало тихо.
 
 
 
Мать рукою провела
 
У меня под носом.
 
В кухню барыня вошла, —
 
К матери с вопросом:
 
 
 
«Здравствуй, Катя! Ты — с сынком?
 
Муж, чай, рад получке?»
 
В спину мать меня пинком:
 
«Приложися к ручке!»
 
 
 
Сзади шум. Бегут, кричат:
 
«В кухне — мужичонок!»
 
Эвон сколько их, барчат:
 
Мальчиков, девчонок!
 
 
 
«Позовем его за стол!»
 
«Что ты, что ты, Пепка!»
 
Я за материн подол
 
Уцепился крепко.
 
 
 
Запросившися домой.
 
Задал реву сразу.
 
«Дём, нишкни! Дурак прямой,
 
То ль попорчен сглазу».
 
 
 
Кто-то тут успел принесть
 
Пряник и игрушку:
 
«Это пряник. Можно есть».
 
«На, бери хлопушку».
 
 
 
«Вот — растите дикарей:
 
Не проронит слова!..
 
Дети, в залу! Марш скорей!»
 
В кухне тихо снова.
 
 
 
Фекла злится: «Каково?
 
Дали тож… гостинца!..
 
На мальца глядят как: во!
 
Словно из зверинца!»
 
 
 
Груня шепчет: «Дём, а Дём!
 
Напечем-наварим.
 
Завтра с Феклой — жди — придем.
 
То-то уж задарим!»
 
 
 
Попрощались и — домой.
 
Дома — пахнет водкой.
 
Два отца — чужой и мой —
 
Пьют за загородкой.
 
 
 
Спать мешает до утра
 
Пьяное соседство.
 
 
* * *
 
 
Незабвенная пора,
 
Золотое детство!
 
 
  
Клятва
 
 
Это будет последний
 
И решительный бой.
 
Из «Интернационала»
 
 
 
Шли за попом, как за пророком,
 
Молили жалобно царя.
 
Незабываемым уроком
 
Стал день девятый января.
 
 
 
Оплакав братские могилы,
 
Прокляв навек слова мольбы,
 
Мы накопляли долго силы
 
Для сокрушительной борьбы.
 
 
 
День расправы кровавой,
 
Мы клялися тобой
 
Завершить твое дело
 
Всенародной борьбой!
 
 
 
Терзал нам грудь орел друглавый.
 
Палач казнил нас без суда.
 
И шли не раз мы в бой кровавый
 
Под красным знаменем Труда.
 
 
 
Врагов настигла злая кара.
 
И после многих страшных встреч
 
Для беспощадного удара
 
Мы поднимаем грозный меч.
 
 
 
День расправы кровавой,
 
Мы клянемся тобой:
 
Это будет последний
 
И решительный бой!
 
 
1918
  
Новожизненские лягушки
 
 
Чем демократичнее власть, тем она дороже обходится народу.
 
«Новая жизнь», 16—3/11
 
 
 
Вот это строгий суд! Суда не надо строже:
 
Народная им власть обходится дороже,
 
Чем власть — какая же? Ну, что стесняться зря!
 
Чья власть милей вам и дешевле?
 
Не ваши ль это предки древле
 
Пред Зевсом квакали, чтоб дал он им царя?
 
 
1918
  
Работнице
 
 
 
Язык мой груб. Душа сурова.
 
Но в час, когда так боль остра,
 
Нет для меня нежнее слова,
 
Чем ты — «работница-сестра».
 
 
 
Когда казалось временами,
 
Что силе вражьей нет числа,
 
С такой отвагой перед нами
 
Ты знамя красное несла!
 
 
 
Когда в былые дни печали
 
У нас клонилась голова,
 
Какою верою звучали
 
Твои бодрящие слова!
 
 
 
Пред испытанья горькой мерой
 
И местью, реющей вдали,
 
Молю, сестра: твоею верой
 
Нас подними и исцели!