Стихотворения

1909
  
Бывает час: тоска щемящая
 
 
Мысль изреченная есть ложь.
 
Тютчев
 
 
 
Бывает час: тоска щемящая
 
Сжимает сердце… Мозг — в жару…
 
Скорбит душа… Рука дрожащая
 
Невольно тянется к перу…
 
 
 
Все то, над чем в часы томления
 
Изнемогала голова,
 
Пройдя горнило вдохновения,
 
Преображается в слова.
 
 
 
Исполненный красы пленительной,
 
И буйной мощи, и огня,
 
Певучих слов поток стремительный
 
Переливается, звеня.
 
 
 
Как поле, рдеющее маками,
 
Как в блеске утреннем река,
 
Сверкает огненными знаками
 
Моя неровная строка.
 
 
 
Звенит ее напев рыдающий,
 
Гремит призывно-гневный клич.
 
И беспощаден взмах карающий
 
Руки, поднявшей грозный бич.
 
 
 
Но — угасает вдохновение,
 
Слабеет сердца тетива:
 
Смирив нестройных дум волнение.
 
Вступает трезвый ум в права,
 
 
 
Сомненье точит жала острые,
 
Души не радует ничто.
 
Впиваясь взором в строки пестрые,
 
Я говорю: не то, не то…
 
 
 
И, убедись в тоске мучительной,
 
Косноязычие кляня,
 
Что нет в строке моей медлительной
 
Ни мощи буйной, опьянительной.
 
Ни гордой страсти, ни огня,
 
 
 
Что мой напев — напев заученный,
 
Что слово новое — старо,
 
Я — обессиленный, измученный,
 
Бросаю в бешенстве перо!
 
 
1909
  
Чудных три песни нашел
 
 
 
Чудных три песни нашел я в книге родного поэта.
 
Над колыбелью моею первая песенка пета.
 
Над колыбелью моею пела ее мне родная,
 
Частые слезы роняя, долю свою проклиная.
 
Слышали песню вторую тюремные низкие своды.
 
Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы.
 
Пел и цепями гремел я и плакал в тоске безысходной,
 
Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной.
 
Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью.
 
Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью.
 
Ветер споет ее буйный в порыве могучем и смелом
 
Над коченеющим в петле моим опозоренным телом.
 
Песни я той не услышу, зарытый во рву до рассвета.
 
— Каждый найти ее может в пламенной книге поэта!
 
 
1910
  
Сонет
 
 
 
В родных полях вечерний тихий звон.
 
Я так любил ему внимать когда-то
 
В час, как лучи весеннего заката
 
Позолотят далекий небосклон.
 
Милей теперь мне гулкий рев, и стон,
 
И мощный зов тревожного набата:
 
Как трубный звук в опасный бой — солдата,
 
Зовет меня на гордый подвиг он.
 
Средь суеты, средь пошлости вседневной
 
Я жду, когда, как приговор судьбы,
 
Как вешний гром — торжественный и гневный,
 
В возмездья час, в час роковой борьбы,
 
Над родиной истерзанной и бедной
 
Раскатится набата голос медный.
 
 
1911
  
Тщетно рвется мысль
 
 
 
Тщетно рвется мысль из рокового круга.
 
В непроглядной тьме смешались все пути:
 
Тайного врага не отличить от друга…
 
И стоять нельзя, и некуда идти…
 
Здесь — навис обрыв, а там — развалин груда;
 
Здесь — зияет ров, а там — торчит стена.
 
В стане вражьих сил — ликующий Иуда:
 
Страшный торг свершен, и кровь оценена.
 
Братья, песнь моя повита злой печалью,
 
Братья, голос мой — души скорбящей стон, —
 
В жуткой тишине над беспросветной далью,
 
Ободряя вас, пусть пронесется он.
 
Братья, не страшна ни злоба, ни измена.
 
Если в вас огонь отваги не потух:
 
Тот непобедим и не узнает плена,
 
Чей в тяжелый час не дрогнул гордый дух.
 
 
1911
  
«Молчи!»
 
 
 
Порой мне кажется, что я схожу с ума,
 
Что разорвется грудь от непосильной муки.
 
Томлюсь в тоске, ломаю гневно руки,
 
Скорблю, но скорбь моя — нема!
 
Сегодня, как вчера, — одни и те же вести:
 
Насилий новых ряд, а всех — уже не счесть!
 
Врагом, ликующим в порыве дикой мести,
 
Все попрано — закон, свобода, совесть, честь!
 
Ты хочешь закричать: «Довольно же, довольно!
 
Остановитесь же, злодеи, палачи!»
 
Но кто-то горло сжал тебе и давит больно:
 
«Молчи!»
 
 
1912
  
Ночной порой
 
 
 
Ночной порой, когда луна
 
Взойдет над темными лесами,
 
Внимай: родная сторона
 
Полна живыми голосами.
 
 
 
Но, зачарованный волной
 
Ночных напевов и созвучий,
 
Прильни к груди земли родной,
 
Услышишь ты с тоскою жгучей:
 
 
 
Среди лесов, среди степей,
 
Под небом хмурым и холодным,
 
Не умолкает звон цепей
 
В ответ стенаниям народным.
 
 
1912
  
* * *
 
 
 
По просьбе обер-прокурора,
 
Дабы накинуть удила
 
На беглеца Илиодора,
 
Шпиков испытанная свора
 
Командирована была.
 
Шпики ворчали: «Ну, дела!
 
Почесть, привыкли не к тому мы!
 
Гранить панель, торчать у Думы,
 
Травить эсдека иль жида —
 
Наш долг святой, — а тут беда:
 
Паломник, мол, и все такое.
 
Паломник в холе и покое
 
В палатах вон каких сидит!
 
А „не найти“ его — влетит,
 
„Найти“ — влетит, пожалуй, вдвое!»