Стихотворения

1912
  
Дом
 
 
В шестиэтажном доме г. Торкачева, выходящем на Литовскую, Разъезжую и Глазовую ул. и Скорняков пер., произошла катастрофа: обвалились своды, потолки и балки всех шести этажей. Утверждают, что обвал произошел вследствие того, что из экономии большая часть дома построена из старого кирпича.
 
«Новое время», № 13056, 1912 г.
 
 
 
Знавал я дом:
 
От старости стоял, казалось, он с трудом
 
И ждал разрухи верной.
 
Хозяин в оны дни весьма любил пожить,
 
И расточительность его была безмерной,
 
А тут — пришлось тужить:
 
Дом — ни продать, ни заложить,
 
Жильцы — вразброд бежали,
 
А кредиторы — жали.
 
Грозили под конец судом.
 
Хозяин их молил: «Заминка, братцы, в малом.
 
В последний раз меня ссудите капиталом.
 
Когда я новый дом
 
Наместо старого построю,
 
Доходами с него я все долги покрою».
 
Вранье не всякому вредит:
 
Хозяин получил кредит.
 
А чтоб вранье хоть чем загладить,
 
Он к дому старому почал подпорки ладить,
 
Подлицевал его немного кирпичом,
 
Кой-где скрепил подгнившие устои.
 
Переменил обои
 
И — смотрит богачом!
 
Дом — только б не было насчет нутра огласки —
 
По виду ж — ничего: жить можно без опаски.
 
Тем временем пошла охота на жильцов:
 
Хозяин нанял молодцов,
 
Чтоб распускали слухи,
 
Что в «новом» доме все с заморских образцов:
 
От притолок до изразцов;
 
Покои все светлы и сухи;
 
Жильцам — бесплатные услуги и дрова
 
И даже
 
— Живи в подвале, в бельэтаже —
 
Всем честь одна и та же
 
И равные права.
 
Порядков новых-де хозяин наш поборник:
 
Он для жильцов — всего послушный только
 
дворник.
 
Хозяева ж — они. А что насчет цены.
 
Так дешевизне впрямь дивиться все должны.
 
Для люда бедного вернее нет привадки.
 
Как нагрузить ему посулами карман.
 
Хоть были голоса, вскрывавшие обман:
 
Снаружи, дескать, дом сырой, вчерашней кладки,
 
Внутри же — весь прогнил, —
 
На новые позарившись порядки,
 
Жилец валил!
 
Хозяин в бурное приходит восхищенье:
 
«Сарай-то мой, никак, жилое помещенье!»
 
Набит сарай битком
 
Не только барами, но и простым народом.
 
Трясет хозяин кошельком,
 
Сводя расход с приходом.
 
Как только ж удалося свесть
 
Ему концы с концами,
 
К расправе приступил он с черными жильцами:
 
Пора-де голытьбе и время знать, и честь,
 
И чтоб чинить свои прорехи и заплаты.
 
Ей вслед попроще бы искать себе палаты.
 
Не забираться во дворец.
 
Контрактов не было, так потому хитрец
 
Мог проявить хозяйский норов
 
И выгнать бедноту без дальных разговоров.
 
А чтобы во «дворец» не лез простой народ.
 
Он рослых гайдуков поставил у ворот
 
И наказал швейцарам —
 
Давать проход лишь благородным барам,
 
Чинам, помещикам, заводчику, купцу
 
И рыхлотелому духовному лицу.
 
Слыхали? Кончилась затея с домом скверно:
 
Дом рухнул. Только я проверить не успел:
 
Не дом ли то другой, а наш покуда цел.
 
Что ж из того, что цел? Обвалится, наверно.
 
 
1912
  
Послесловие 1919 года
 
 
 
На днях, отдавши дань «очередным делам»,
 
Ушел я с головой в бумажный старый хлам:
 
Пред тем как сбыть его на кухню для растопки,
 
Попробовал я в нем произвести «раскопки».
 
И до чего был рад,
 
Когда нашел пяток полузабытых басен,
 
Что мною писаны «сто лет» тому назад.
 
По скромности своей, конечно, я согласен,
 
Что басни — не ахти какой великий клад.
 
И все ж, считаяся со сроком
 
И с тем, какой я «дом» тогда имел в виду,
 
Вы скажете, что я в двенадцатом году
 
Был недурным пророком.
 
«Дом» — сами знаете: стряслась над ним беда, —
 
«Хозяин» и «жильцы» из благородной кости
 
Махнули кто куда, —
 
По большей части — к черту в гости;
 
А уцелевшие, осатанев от злости,
 
Досель еще чинят немало нам вреда.
 
Но, вырвав все клыки из их широкой пасти,
 
Мы барской сволочи вернуться снова к власти
 
Уж не позволим никогда, —
 
Ни им самим, ни их лакеям,
 
Всей «демократии» гнилой, —
 
Мы знаем цену всей работе их былой
 
И «учредительным» затеям:
 
В руке их — красный флаг, а белый — под полой.
 
Глупцами лестно ли нам быть в глазах потомков,
 
 Быть осужденными суровым их судом?
 
Дом старый рушился. Но мы наш новый дом
 
Не станем строить из обломков.
 
Мы, «черные жильцы», дадим врагам ответ:
 
Как их искусные строители ни бойки,
 
Но скоро убедить сумеем мы весь свет,
 
Что дома лучшего не может быть и нет,
 
Чем дом советской стройки.
 
 
  
Лапоть и сапог
 
 
Через года полтора
 
Все уйдут на хутора.
 
Худо ль, лучше ль будет жить,
 
А нет охоты выходить.
 
«Псковская жизнь», М 557, 1911 г. «Деревенские частушки»
 
 
Где в мире найдем мы пример, подобный русской аграрной реформе? Почему не могло бы совершиться нечто подобное и среди тружеников промышленного дела?
 
«Россия», 17 августа 1912 г.
 
 
 
Над переулочком стал дождик частый крапать.
 
Народ — кто по дворам, кто — под навес бегом.
 
У заводских ворот столкнулся старый лапоть
 
С ободранным рабочим сапогом.
 
«Ну, что, брат лапоть, как делишки?» —
 
С соседом речь завел сапог.
 
«Не говори… Казнит меня за что-то бог:
 
Жена больна и голодны детишки…
 
И сам, как видишь, тощ,
 
Как хвощ…
 
Последние проели животишки…»
 
«Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?»
 
«Не, мира не порочь.
 
Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!»
 
«Что ж? Лапти перешли в дворяне?»
 
«Ох, не шути…
 
Мы — хуторяне».
 
«Ахти!
 
На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?»
 
«Почти!
 
От опчества себя сам сдуру отчекрыжил!
 
Тупая голова осилить не могла,
 
Куда начальство клонит.
 
Какая речь была: „Вас, братцы, из села
 
Никто не гонит.
 
Да мир ведь — кабала! Давно понять пора:
 
Кто не пойдет на хутора,
 
Сам счастье проворонит.
 
Свое тягло
 
Не тяжело
 
И не надсадно.
 
Рукам — легко, душе — отрадно.
 
Рай — не житье: в мороз — тепло,
 
В жару — прохладно!“
 
Уж так-то выходило складно.
 
Спервоначалу нам беда и не в знатье.
 
Поверили. Изведали житье.
 
Ох, будь оно неладно!
 
Уж я те говорю… Уж я те говорю…
 
Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь!
 
Кажинный день себя, ослопину, корю.
 
Да что?! Пропало — не воротишь!
 
Теперя по местам по разным, брат, пойду
 
Похлопотать насчет способья».
 
Взглянув на лапоть исподлобья,
 
Вздохнул сапог: «Эхма! Ты заслужил беду.
 
Полна еще изрядно сору Твоя плетеная башка.
 
Судьба твоя как ни тяжка, —
 
Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе „душка“
 
Насчет отпору,
 
Ты пригляделся бы хоть к нам,
 
К рабочим сапогам.
 
Один у каши, брат, загинет.
 
А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет!
 
Уж сколько раз враги пытались толковать:
 
„Ох, эти сапоги! Их надо подковать!“
 
Пускай их говорят. А мы-то не горюем.
 
Один за одного мы — в воду и в огонь!
 
Попробуй-ка нас тронь.
 
Мы повоюем!»