Несказочные сказки

— А если убить двадцать шесть лет своей жизни?! — крикнул Улле-младший так громко, что за соседними столиками на них оглянулись.
— Тише. Прекрати. Наша встреча состоялась. И время пока еще не разверзлось…
— Пока еще, — произнес юноша, вставая и торопливо застегивая куртку. — Пока…
— Постой! — вскрикнул Улле-старший.
Опрометью Улле выбежал на улицу.
Скорее. Еще можно все исправить. Встретить Эми. Прожить жизнь — свою жизнь, какой бы она ни была. Скорее, пока не поздно. Пока не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, не разбился кувшин у источника, пока пространство и время не превратились в чудовищную нескончаемую карусель, где за последующим мгновением следует предыдущее, где не происходит ничего и никогда… Скорее.
Он несся, не чуя под собой ног.
— Улле-е!! — донесся сзади отчаянный зов.
Он увидел такси с огоньком на крыше, наддал, выскочил на обочину, бешено замахал руками. Такси мчалось по той стороне улицы, водитель явно не замечал его. Улле ринулся наперерез.
Завизжали тормоза.
Он даже успел оглянуться и увидеть надвигающийся юзом грузовик. Водитель с искаженным лицом выкручивал руль.
И он подумал: «Если Икс…»
А в следующее мгновение
он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть сухой метели
он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть
он вышел из подъезда
он вышел
 
ДВА ПУТИ К ДОМУ
Обычно он добирался до дому электричкой, но сегодня поехал на автобусе. Пускай дольше, зато не пришлось брести до вокзала навстречу ветру, перемешанному с колкой снежной крупой. А он изрядно навьючился: подарок жене, подарок дочке, мандарины, колбаса и прочая снедь, под мышкой коробка с электрической елочной гирляндой.
День прошел по обычному предпраздничному распорядку. С утра в лаборатории никто палец о палец не ударил. Слонялись, болтали, курили, изнывали, не зная, куда себя приткнуть. Наконец завлаб посмотрел на часы и сказал «пора». Стали сдвигать столы, сооружать бутерброды, специально сэкономленный спирт развели, бутылку положили остужаться между рамами, для конспирации обернув мятой «вечеркой».
Засиживаться он не стал. После первых тостов, когда все дружно закурили и загалдели, он улизнул и пустился рысцой по магазинам. Запарка с годовым отчетом вышла такая, что насилу успел запастись елкой, а подарки и прочее откладывал со дня на день, вот и дотянул до самого тридцать первого.
Стужа пробирала нешуточно. Он сновал по городу перебежками, от мясного к подарочному, от культтоваров к овощному, всюду — лихая предпраздничная сутолока; уже в сумерках, пронизанных слюдяными стрелами пурги, очутился возле планетария, на конечной автобуса. Никаких сил не осталось топать до вокзала, хотя электричкой почти вдвое быстрее.
Кое в чем на прежней квартире жилось удобнее — центр, все под боком, на работу пешком. Они переехали недавно, осенью; привычка к окраинной жизни давалась с трудом. В основном из-за езды, съедающей уйму времени. Утром собираешься, как в путешествие, — знаешь, что до самого вечера не попадешь домой, не забежишь за зонтиком или перехватить бутерброд. С другой же стороны, район тихий и зеленый. За окнами не трамвай, от зари до зари громыхающий, а лесок. Есть где прогуляться с дочкой, развеяться. С премии надо бы лыжи купить. А то уж обрисовывается животик, в его-то годы. Нет, хорошо, что прежний дом снесли. И главное — теперь без соседей. Не так уж много их было, соседей, и безвредные, не жлобы и не алкаши, но коммуналка есть коммуналка, что там говорить.
Подошло сразу два автобуса, оба маршрута годились. Он влез во второй, точнее, впихнула толпа; повезло, что нашлось свободное место, а то уже ноги не держали. Взгромоздил на колени портфель, авоську, коробку с гирляндой. Окно заросло льдом наглухо. Предыдущий пассажир протер на уровне глаз круглую дырочку, уже подернутую тусклой плесенью инея. Он подышал, потер перчаткой.
Автобус заурчал, зашипел дверной пневматикой, тронулся. Радужными одуванчиками за окнами поплыли фонари.
Хорошо. Хорошо ехать домой, усталым и навьюченным. А дома жена, дочка, елка, и завтра можно отоспаться, благо праздник. Хорошо.
Праздник есть праздник, но самый лучший — Новый год. С Новым годом, с новым счастьем. А зачем оно, новое? Хватит за глаза и того, что есть. Он давно и твердо знал, какое оно, счастье. Это когда на работу идешь с удовольствием, а домой возвращаешься с радостью Чего еще желать человеку.
Даже не глядя в окно, он знал, где едет. Вот парк, музей, остановка. Поворот, еще остановка, напротив театр. Народу набилось битком. Теперь мост через реку, вираж на разводке, еще остановка. Несколько поворотов, и началась прямая четырехрядная магистраль, взбегающая на железнодорожный виадук.
Дальнейший путь автобуса он представлял смутно, никак не мог упомнить. От планетария к его дому пролегало два маршрута. Они разветвлялись за железной дорогой, возле радиозавода, и огибали район новостроек с двух сторон, встречаясь на автобусном кольце. Оба петляли неимоверно, челноком прошивая ряды панельных пятиэтажек. Он даже не пытался сориентироваться в этих зигзагах — ехал, думая о своем.
Вот и виадук. Внизу грохочет электричка, может та самая, которая обычно везет его с работы. Если бы он сидел в ней, через пять минут уже вышел бы на своей станции…
Убаюканный мерным покачиванием, он привалился головой к резиновой окантовке окна и смежил веки.
Его нежила зыбкая грань между явью и сном. Он вдруг вообразил, что выходит из электрички, в руках портфель и авоська, под мышкой коробка, и идет… Куда идет? Странный вопрос. Домой, мимо станционной будки к переезду, потом направо по дороге, обсаженной молодыми липами… Направо?
Ну да, так и есть, вперед и у переезда направо. Значит, он не пересекает путей. С чего их пересекать?
Но ведь автобус миновал виадук и оказался по ту сторону рельсов. Если смотреть по ходу электрички из города, то слева.
Он представил себе конечную точку своего пути. Его дом как раз посредине между автобусным кольцом и станцией. Дом, а кольцо и подавно, находится справа от железной дороги. Сейчас автобус едет слева от путей. И, нигде не пересекая их, приходит на кольцо. Которое, разумеется, справа.
Что-то тут не так.
Минуточку, разберемся. Когда он едет автобусом, на полпути встречается виадук. Внизу — железная дорога. Когда он едет электричкой, на полпути вверху — виадук. Два пути к дому пересекаются, это несомненно.
А дальше?
Электричка мчит прямо, автобус петляет слева от нее. И в конце концов привозит его к дому. Который справа. Вот такая задачка на топологию пространства.
Чушь, бред. Сколько раз уже так ездил, А теперь вот попробовал представить все в целом и запутался. Выходит, его дом — и справа, и слева от железной дороги.
Ну и заскок. Конечно, от усталости. Плюс три стаканчика разведенного спирта.
Что тут долго думать. Надо будет на неделе купить в киоске план города. Новый, на котором обозначен его микрорайон. Тогда виадук, железная дорога и автобусное кольцо встанут на свои места, сложатся, как хитроумная головоломка, в четкую двумерную схему. Что справа — то справа, что слева — слева.
Но эта мысль пронеслась в его мозгу мутным облачком и канула бесследно — он заснул, привалившись виском к окну.
Заснул, точно провалился сквозь явь.
№CMIXX очнулся от пинка.
Надсмотрщик все-таки углядел его.
— Вставай, падаль! Ишь, разоспался!
Заскорузлый от крови плетеный бич обрушился на него, притулившегося в расселине, за известняковой глыбой, похожей на овечий череп. Корчась под ударами, №CMIXX выкарабкался из своего убежища, подхватил кирку и мешок, что есть духу припустил вниз по склону.
Надсмотрщик попался добрый, даже не посмотрел, какой номер выжжен у него на лбу. А мог ведь сказать жрецу, и тогда №CMIXX лишился бы вечерней чашки настоя. И хлестал не сплеча, видать, разморила жара. Так, поглаживал.