Снежные люди

На этот раз Касум не успел задержать Хамзата. 
Корреспондент стоял посреди комнаты в сомнении. Если сейчас войдут люди, они подумают, что виноват он, Касум, в том, что здесь произошло. А в то же время разве можно оставить девушку, когда она, быть может, нуждается в неотложной помощи. 
Касум подошел ближе и вздрогнул: Айшат была действительно красива, а теперь, в обмороке, когда исчез яркий грубоватый румянец, она сделалась воистину прекрасна... Невольно робея перед красотой, Касум коснулся ее руки ощутил равномерное тихое биение пульса. 
— Стучит! Стучит, как молоточек ювелира, — обрадовался он. — И откуда взялась она такая? Фиалка среди снегов... 
Он нашел кумган с водой и, набрав воды в рот, прыснул в лицо Айшат, как прыскал на собственную сорочку, когда надо было ее погладить. 
Айшат открыла глаза. Айшат с удивлением поглядела на него. Айшат поднялась: 
— Кто ты? 
— Тебе было плохо. Лежи! 
Касум протянул было руку, но девушка отстранилась. 
— Не прикасайся ко мне, незнакомец. 
— Какой я незнакомец! Я тебя видел. Да и вообще я тебя знаю давно. Лежи спокойно. 
— Ты не мог меня знать, потому что я тебя не знаю. 
— Какие все это пустяки! Ну, я видел тебя в городе... Или в прошлый приезд... Или во сне, наконец! Ну, какая разница? 
— В городе? Откуда ты здесь взялся? 
— Вот приехал. 
— Уходите, уходите отсюда. 
— Какая благодарность! Я ее спас... 
— От кого спас? 
— От этого негодяя. 
— Где он? 
— Убежал, к сожалению. 
— Уходите и вы. Я не хочу, чтобы меня заставали с незнакомцем. 
— Не уйду! Мне некуда идти. 
Касум сел на стул. 
— Тогда уйду я! — возразила Айшат и решительно пошла к двери в одном легком платье. 
— Хорошо, хорошо, уйду! — поднялся Касум. — Ну и гостеприимные же здесь люди! 
Он надел медвежью шубу, нахлобучил шапку и вышел. И услышал, как за спиной лязгнул крючок. 
А в мечети уже не первый час пылал яростный спор. на этот раз шубурумцы ничего не желали слушать, орали десятками голосов одно и то же: немедленно, сейчас же переселяться вниз. Они больше не могут жить в таком ужасе, когда под окнами ходят каптары, нападают на людей, — как это «на кого?». А Одноглазый разве не человек?! А? Когда из-за проклятого каптара людям нечего курить, кончается сахар, кончается керосин... Нет уж, хватит! Теперь они не дорожили даже святыми могилами предков. 
— Да куда же переселяться? — развел руками Чамсулла. 
— А в тот поселок, куда звали осенью. 
— Поздно спохватились, — возразил Мухтар. — То место уже заняли другие. 
— Пусть не то, пусть какое-нибудь... 
— Да разве можно переселяться на голое место, где нет ни жилья, ни времянок?.. Вы соображаете или нет? Время-то какое: зима, мороз... А у вас дети, старики... 
— Все равно! — голосили люди. — Не хотим оставаться в этих проклятых аллахом скалах! 
— А сколько раз вы не хотели, отказывались? — вмешался Чамсулла. — Переселяться — это верно. Но нельзя переселяться наспех. А вы кричите: «Завтра же!» Стыдно, вы же умные люди. Куда вы пойдете? Подумайте хорошенько... Нас же осмеют: мол, вот идут беженцы от каптара! Срам! 
Неизвестно, сколько еще длился бы спор, если б в мечеть не вломился бледный, запыхавшийся Раджаб. 
— Беда, беда, «сельсовет»! — завопил он, едва переводя дыхание. 
— Какая еще беда?! 
— Я говорил! Я предупреждал! Я предвидел! А меня не слушали. 
— Да что же случилось? Скажи толком. — Чамсулла схватил его за грудь и встряхнул. 
— Теперь говори не говори... Все пропало... Я предупреждал! И не один раз! Много раз! 
— Не бормочи! Говори, в чем дело? 
— Я же предупреждал... 
— Ну, хорошо, хорошо: допустим, что ты говорил. 
— Не «допустим», а точно. 
— Не тяни... 
— Он там. — Раджаб показал на выход. 
— Кто? 
— Этот шайтан. Каптар! 
— Где? 
— Он поджег мою контору. Как только я увидел красного петуха... 
— Какого петуха?! 
— Ну, пламя, огонь! Так сразу сердце ушло в пятки. Бегу туда, смотрю, а он сидит у костра из моих бумаг — там накладные, ведомости, списки, — а он греется и хохочет... Что теперь будет, а? Акт надо! Акт составить... 
— Проклятье! Что за дьявольщина здесь творится! — крикнул Чамсулла и бросился к выходу. 
Мухтар не отставал. За ними бросились все, кто был еще достоин называться мужчиной в Шубуруме. Горным потоком хлынули люди к колхозному складу, крича, бранясь, готовые схватить голыми руками снежного человека, связать, посадить на цепь. 
Впрочем, не все были охвачены гневом, кое-кто отделился от потока и ушел домой: мол, лучше не ввязываться в эту историю, кто знает, что может произойти и какими средствами самозащиты обладает неведомое существо, могущее жить на ледниках. Лучше быть подальше от беды. 
У склада пахло горелым, из разбитых окон валил дым, а внутри помещения в пламени догорающих бумаг кто-то плясал. 
— Вот он, вот каптар! — заорал Раджаб. — Хватайте его! Ему потеха, а мне каково? Документы сгорели! 
Люди невольно отпрянули от дверей, даже Чамсулла дрогнул в мгновенной нерешительности. Но тут они услышали голос того, кто пытался затоптать огонь: 
— Эй, люди! Чего же вы смотрите? Быстрей воды! Ваше же добро горит. 
Ну да, это был Касум. Он проходил переулок, когда увидал пожар... И на первый взгляд он, пожалуй, мог бы сойти за каптара — весь черный от копоти, в лохматой шубе, в расстегнутой ушанке. 
Зато и хохотали же люди, когда на их глазах каптар обернулся корреспондентом Касумом, которого они знали! Хохотали до слез, до колик. До изнеможения. Хлопая в ладоши от смеха, надрывали животы секретарь сельсовета Искендер, охотник Кара-Хартум. 
— Ну и каптар! — смеялся Чамсулла. — А ведь похож! Похож! 
— Вот твой каптар, — сказал Мухтар Одноглазому. — Так кто же поджег контору? 
— Каптар. 
— А где он? 
— Клянусь бородой отца, своими глазами видел его... Наверное... Наверное, убежал. 
— Убежал?! — с иронией переспросил Мухтар. 
Общими усилиями быстро потушили пожар. 
И хотя этот случай рассмешил шубурумцев, расходились они по саклям с непонятным чувством разочарования и растерянности: всем уже осточертели слухи, паника, напряжение последних дней; право, не мешало бы поскорее покинуть эти проклятые места!
 
ХУЖА-АЛИ И ЕГО СТАРАЯ ОСЛИЦА
Тревожная это была ночь. 
Хужа-Али долго ворочался рядом со своей костлявой старухой, с которой живет под одной крышей больше половины столетия. Еще никогда постель не казалась такой жесткой. Не раз перебирал в задумчивости бородку. Наконец, толчком локтя разбудил бабушку Айбалу и высказал мысль, которая не давала заснуть: 
— Жена! Эй, жена! Я решил уехать... 
Хужа-Али — человек старой закалки, к нежностям не приучен, не может советоваться с женой. Он привык решать сам и это решение считает для семьи окончательным. 
— Куда же ты на ночь-то глядя? — не поняла спросонья Айбала. 
— Да не сейчас, завтра... 
— Куда ехать-то? В ущелье за дровами, что ли? Верно, чего нам мерзнуть-то... — сказала, зевая, старуха. 
— Всю жизнь ты была непонятливой, да и в старости не поумнела. Пойми: я ре-шил совсем покинуть аул. Сов-сем! Соседи давно уехали, а мы чего-то торчим в этой дыре... 
— Сам же был против отъезда. Какими словами оскорблял всех, кто собирался уехать! 
— А теперь я решил, и мы уедем. Ты против, что ли? 
— Да спи ты... Видно, не в пользу тебе лекарство, что дает внученька. Спи и дай мне поспать... 
Надо сказать, что до сих пор бабушка Айбала твердила мужу: «Одумайся, старый. Давай уедем». А Хужа-Али и слушать не хотел о переселении. Может, и сейчас, если б жена безропотно согласилась, он передумал бы... Но раз жена противится, Хужа-Али будет стоять на своем. Уж такой у него характер: никак не может согласиться с чужим мнением.