Седьмое море
– Не замерзла, девочка моя?
Они поцеловались. Даша словно оцепенела в его объятьях. Она не чувствовала своего тела, только его руки на своих плечах. Так они и стояли, обнявшись, под моросящим дождем, который вовсе не мешал Даше быть счастливой. Она видела только Дана, его лицо, такое красивое, его необыкновенные глаза, его губы, которые были так близко, что стоило лишь встать на цыпочки и зажмуриться, чтобы ощутить их вкус.
Так начался их роман, который длился почти полгода. За это время Даша совершенно измучилась. Она не могла понять, что происходит. Дан явно избегал оставаться с ней наедине в своей или в ее комнате. Во всяком случае, избегал оставаться на ночь. Как только вахтерша грозилась захлопнуть дверь общежития, Дан вставал и с нежной улыбкой говорил:
– Все, девочка моя, я пошел.
Хотя вахтерши, даже самая злая, Даше благоволили, не говоря уже об обаяшке Дане! Никто не стал бы его выгонять, если бы он решил остаться на ночь в женском общежитии.
– Какая красивая пара! – говорили о них и многозначительно подмигивали: – Когда ж свадьбато?
Соседки по комнате и многочисленные подружки отчаянно завидовали Даше, а Дан… Он вел себя странно. Когда их поцелуи становились слишком уж жаркими и Даша, замирая, думала: «Вот оно», Дан отцеплял ее руки и, отводя взгляд, го ворил:
– Мне пора.
И тут же исчезал. Даша начала нервничать, плохо спать по ночам, ей снился он, причем сны были весьма откровенные.
– Ну, как у вас? – допытывались подруги. – Уже?
У Дана была такая репутация, что «уже» подразумевалось само собой.
Голицын тоже психовал. Возвращаясь к полуночи из женского общежития, Дан натыкался на тяжелый взгляд Сажина. Димка словно поджидал своего соседа по комнате. Вопросов не задавал, просто смотрел, усмехаясь, как Дан со злостью швыряет в угол ботинки, потом ищет выпивку, нервно застилает постель.
– Ну, что ты смотришь? – не выдержал както Голицын. – Не было ничего!
– Я знаю, – спокойно сказал Сажин. И, отложив учебник, спросил: – И не надоело тебе мучиться?
– Я не люблю ее. – В голосе Дана было отчаяние. – Меня бы устроил просто секс, но это не устроит тебя. Я тебя, Димон, знаю не первый год. Ты действительно будешь меня прессовать и рано или поздно дожмешь. Кому это надо, а? – с тоской спросил он. – Тебе, мне? Или, может, ей? Она врезалась в меня по уши, – тяжело вздохнул Голицын. – И как ты с этим будешь жить, Сажин?
– Какнибудь. – И Дима опять уткнулся в учебник.
Развязка наступила неожиданно. Както Голицын вернулся с теннисного корта в приподнятом настроении. Глаза его горели.
– Димон, я с такой девушкой познакомился! Папа – полковник! Мать в министерстве работает! Трехкомнатная хата в центре Москвы! А сама девчонка просто красавица! А какие у нее шмотки! Я еще не видел, чтобы девчонка так шикарно одевалась. Мы с Анжеликой месяц назад встретились на корте. Играет она паршиво, ну я ее и потренировал, – усмехнулся он. – Теперь она приходит каждый день. Думаю, уже не изза тенниса, а изза меня.
– А как же Даша? – в упор посмотрел на него Сажин.
– Мне нравится Анжелика. – На этот раз Дан был тверд. – Нравится настолько, что я готов на ней жениться. Я хочу стать москвичом. Меня в Анжелике все устраивает, но, главное, ее родители обеспечат мне прописку и карьеру. Что касается Даши, твое условие я выполнил. Хотя сто раз уже мог бы с ней переспать. Да и учиться осталось всего год. Не думаю, что меня вышибут. Так что с Дашей мы расстаемся.
– Дурак ты, Дан, – спокойно сказал Сажин. – Ты принадлежишь к тому типу дураков, которые никогда не думают о том, что жизнь кончается не завтра. Но я не буду тебя лечить. Женись на своей полковничьей дочке… Ты тогда всерьез это сказал?
– Что именно?
– Будто женщине всегда нужен хозяин. Даша, мол, поплачет денекдругой и, если я ее приласкаю, кинется мне на шею.
– Так и будет. Еще спасибо мне скажешь.
– Что ж… Тогда дай мне слово. С того момента, как вы расстаетесь по твоей инициативе, ты в ее сторону больше не смотришь. Что бы она ни делала и ни говорила, ты – скала. На всю жизнь, потому что я собираюсь на ней жениться. И если только ты посмеешь…
– Я понял, понял, – торопливо сказал Дан. В тот момент он думал только о том, что Димка Сажин отпускает его на свободу.
– Тогда по рукам?
И они пожали руки, скрепив договор.
…Голицын обманул. Даша вовсе не плакала. Она молчала. Под глазами у нее опять залегли глубокие тени. Дима смотрел на нее с жалостью, но помочь ничем не мог. Дан женился на Анжелике и переехал к ее родителям, в шикарную московскую квартиру. Даша встречалась с Димой лишь затем, чтобы задать ему неизменный во прос:
– Ну, как у них?
Он молча пожимал плечами:
– Ято откуда знаю?
– Но ведь он тебе звонит? – настаивала Даша. – Вы наверняка встречаетесь? Она богатая, но страшная, да? Он ведь ее не любит?
– Она красавица, – мягко сказал както Сажин. – Я могу показать тебе свадебные фото.
– Ну, разумеется! Ты же был у Дана свидетелем! Предатель!
– Ты должна понять, что у них семья.
– Да не хочу я ничего понимать! Я люблю его!
Так прошел год. Вопреки предсказаниям Голицына, Даша вовсе не бросилась Диме на шею. И не собиралась этого делать. Он постепенно приходил в отчаяние, а время неумолимо летело, еще немного, и они расстанутся навсегда. У обоих заканчивается лимитная прописка, Диме, скорее всего, ехать в родной город, Даше по распределению. Письма присылать она вряд ли будет. Даша молча страдала и собиралась на всю жизнь остаться верной своей первой и безответной любви.
За два месяца до получения диплома мать, поджав губы, спросила у старшей дочери:
– Что делатьто собираешься? Учеба твоя скоро заканчивается.
– Как что? Работать, – пожала плечами Даша.
– Это понятно. А жить где? Сама видишь: у нас тесно. Светка беременна, не сегодня завтра родит. Зятек у нас прописался. Ну и куда тебя? На голову посадить? Да и с работой нынче сама знаешь как. Был Советский Союз и нету. И ничего теперь нету, ни жилья по распределению, ни работы. Но так и быть, помогу тебе. Загляни завтра в одно местечко. Туда я могу тебя всунуть, я у них бухгалтерию веду на полставки. Работа не пыльная, и комнатка там есть. Потянешь.
«Местечко» оказалось центром досуга. Полуподвальное помещение, заваленное всяким хламом: елочные гирлянды, флаги, плакаты, пыльные мягкие игрушки… Посреди захламленной комнаты сидела толстая баба с испитым лицом.
– Я хочу устроиться к вам на работу, – робко сказала Даша.
– А… Верки Мироновой дочка… Водку пьешь? – Баба икнула.
– Нет.
– Ничего. Научишься. А что вообще умеешь?
Дашин взгляд упал на пыльную печатную машинку.
– Могу секретарем, – сказала она.
– Это дело! – воодушевилась баба. – Самато я одним пальцем, да и то елееле. Годится! Работа у нас не пыльная, знай гуляй! – подмигнула она. – Накропаешь сценарий праздника, мы под это дело выбьем бабки в отделе культуры, коечто, глядишь, и к рукам прилипнет, – вновь подмигнула хозяйка «хора». – Потом мы это дело обмоем. Начальники в основном мужики, с ними надо быть поласковей. – В этот раз она подмигнула уже с намеком. – Девка ты красивая, а главное, молодая. Ты у нас и будешь заво дилой.
«Да это же бордель! – ужаснулась Даша. – Учитывая, что я к тому же буду здесь жить…» И она невольно попятилась к двери.
Дима застал ее плачущей. Это было в первый раз, и он растерялся.
– Дашенька, что случилось? – Он ласково погладил ее по вздрагивающим плечам.
– Мне некуда идти, – простонала Даша. – Скоро защита диплома, потом меня выселят из общежития. Родителям я не нужна. Мне негде жить, работу я пока не нашла… Я хочу умереть…
– Выходи за меня замуж, – решился Сажин.
– Что? – Даша перестала плакать и посмотрела на него с удивлением.
– Я люблю тебя. С самого первого дня, и ты это знаешь. Золотые горы не обещаю, я, конечно, не Дан. Не звезда, и планы у меня не такие масштабные. Жить мы будем у моих родителей, свадьба будет скромной. Но знай одно: так, как я, тебя любить никто не будет. И вообще, сильнее уже любить нельзя, – усмехнулся он.