Седьмое море

– Извините! – пискнула «Снегурочка», потому что он опять увидел перед собой пустую тару, которая катилась гораздо быстрее, чем он шел.
– Ничего. – Он нагнулся и поднял ее с пола. Зашарил взглядом: куда бы это пристроить? Эстонцы народ аккуратный, наверняка расставили повсюду коробки под мусор. Сегодня пить будут много. Паром снова качнуло. Раз, другой, третий…
«Ничего себе качка! – поморщился он. – Погода, похоже, портится». И шагнул к дверному проему.
– Глянь, мужик трезвый как стекло! – услышал за спиной.
– Да еще в костюме!
– И с галстуком!
– На шее, а не в кармане!
– В два ночи!
– А может, это мы до глюков допились? – предположил один из парней.
Он обернулся и помахал им рукой.
– Извините, а вы настоящий? – пискнула та, что с синими волосами.
– Вполне. А вам, молодежь, я советую переходить к десерту. Магазин дьютифри уже закрылся.
– А у нас еще много! Мы готовились! – Парень постарался сдержать очередной зевок и прикрыл ладонью рот.
– Понятно, – вздохнул он. – Стратегический запас виски перекочевал с полок магазина дьютифри именно в вашу каюту. Что ж, не буду вам мешать.
– Может, он здесь на работе? – раздался неуверенный женский голос.
«Почти, – мысленно похвалил он сообразительную блондинку и на этот раз уже не обернулся. – Я решаю свои проблемы, в то время как вы предпочли о своих забыть. Да и какие у вас проблемы, молодежь? Двадцать лет, вся жизнь впереди. Поколение селфи: я на фоне, ключевое слово – «я». Мне бы так жить».
Он просто не мог сейчас расслабиться и так же, как все, предаться безудержному веселью. Да, это новогодняя ночь. Да, они в круизе. Но послезавтра паром причалит в Питере, и часы уже будут отсчитывать новое время, а год обещает быть очень непростым. И как тут расслабиться? Дел невпроворот, а тут еще проблемы в семье…
«Надо вернуться», – вновь подумал он. Но сначала не мешало бы заглянуть в свою каюту.
– А я бы за такого замуж пошла не раздумывая, – неожиданно сказала девушка с синими волосами и со вздохом поправила упавший на ухо белый помпон.
…Даниил Голицын открыл глаза и долго пытался понять: где я? Широкая двуспальная кровать почемуто ходила ходуном. За окном было серое небо, того неприятного оттенка, который, если долго не отводить взгляда, вызывает приступ глухой тоски, и почемуто чайки. Их пронзительные крики и помогли Голицыну вспомнить: я на пароме. Который, похоже, причаливает, потому его так и трясет. А в порт, согласно расписанию, паром должен прибыть в десять часов утра.
– Анжелика! – позвал он и покосился вправо.
Кровать с той стороны, где, по идее, должна была спать жена, оказалась пуста. Он вспомнил, что в новогоднюю ночь они вконец разругались, и поморщился. Не надо давать жене столько пить. Алкоголь делает Анжелику агрессивной и слишком уж активной. Теперь надо не потерять лицо и сделать вид, что ничего такого особенного не случилось.
«Кто видел и что именно видел?» – напрягся он. Надо встать и умыться. Побриться и почистить зубы. Словом, привести себя в божеский вид. А потом идти искать жену.
– Первого января – его нет, – вслух сказал он, порезавшись опасной бритвой. И, чертыхнувшись, пошел искать какойнибудь антисептик. В конце концов смочил салфетку в коньяке и приложил к саднящему порезу. С Новым годом!
В самом деле: сколько пассажиров сможет сегодня сойти на берег? И вообще: энтузиасты есть? Голицын не помнил, во сколько уснул сам, и уж тем более не помнил, во сколько разошлась их компания. Сема, Софа, Димка с Дашей… Кажется, Зебриевича здорово развезло, пить он не умеет. Сажин, тот в своем стиле: как огурец. Дашка…
Голицын вспомнил, как они, пьяные, целовались на открытой палубе, обдуваемые всеми ветрами, и глухо застонал. Нет, это было не сейчас. А давно. Лет двадцать назад. Сейчас – это желаемое за действительное. Дашка изза стола ушла первой и легла спать. Никакого адюльтера не было. Даже намека на адюльтер. Потому что лицо в порядке, не считая свежего пореза от бритвы. Позволь они с Дашкой себе хотя бы один, вполне дружеский поцелуй, на месте лица был бы сейчас один сплошной синяк. Димка Сажин даже невинных шалостей по отношению к своей жене не спускает. Значит, почудилось.
Он потянулся к телефону и позвонил в каюту Сажиных. Трубку взял Димка.
– Слушаю.
– Привет! Это Дан.
– Я догадался.
– Моя жена не у вас?
– С какой стати? – удивился Сажин.
– Понимаешь, мы вчера поругались…
– А… Мы тоже. Но моя жена на месте, – насмешливо сказал Димка.
– Значит, не сильно поругались. Не так, как мы, потому что моей нет.
– А зачем столько пить?
– Знаешь, мы были не пьянее других! – разозлился он на Димку. Тоже мне, моралист! – Просто я на какоето время выпустил Анжелику из виду. Мы с Семой терли за кредит.
– Нашел время и место, – буркнул Сажин. – Сема все равно был пьян в стельку и вряд ли что вспомнит.
– За деньги Сема всегда вспомнит. Ладно. Позвоню Зебриевичам. Вдруг Анжелика у них? Кстати, вы на берег собираетесь?
– Конечно!
– Тогда увидимся. Таллин – город тесный.
– На всякий случай: в полдень на смотровой площадке.
– О’кей.
Он вздохнул и дал отбой. Жена, конечно, баба упертая, но не такая, чтобы ночевать у Сажиных. Слишком уж много у них с Дашкой… как бы это сказать? Разногласий? В общем, до этого круиза они практически не общались.
Он набрал номер Зебриевичей. Трубку взяла Софа.
– Але? – протяжно зевнула она.
– Доброе утро. Это Дан.
– А, Данечка, здравствуй! Как твоя жена? У меня есть аспирин. Сема уже принял.
– Лучше бы он пива принял.
– Нини! Сема два дня кряду не пьет!
– Я так понял, что Анжелика не у вас?
– Что ей тут делать? – искренне удивилась Софа. – Жена должна быть с мужем.
«В самом деле, нашел кому позвонить! Софа скорее задушит Анжелику, чем положит ее в одну каюту с Зебриевичем!»
– Вы на берег собираетесь? – услышал он в трубке хриплый голос Семы. Похоже, аспирин Зебриевич принял не зря. Неужели вчера и он прогулялся по открытой палубе?! А ветер поднялся нешуточный. Ветер плюс сумасшедшая влажность при нуле градусов. Так и ангину схватить недолго.
– Сажины точно сойдут в город. А я буду искать жену.
– Анжелика – баба с норовом, – вздохнул Сема. – Не скоро остынет.
– Ты что, видел, как мы ссорились?!
– И видел, и слышал. Ты ей такого наговорил!
– Полагаешь, она с какимто мужиком в его каюте?
– Если такое предположить, то надо разводиться, – хмыкнул Зебриевич. – Дан, ты сам мужик или нет?
– Ты на что это намекаешь? – он начал злиться.
– Урезонил бы ты свою красавицу. Ей какникак сорок лет, а скачет, словно какаянибудь малолетняя… гмм… коза. Много себе позволяет. Распустил ты ее, Дан, – попенял Зебриевич. – Вдруг она уже сошла на берег? Тайком улизнула, чтобы тебя проучить.
– Без завтрака? – засомневался он. – Хотя… Она же вечно на диете. Но она вчера столько выпила!
– Не больше, чем я, – тяжело вздохнул Сема. – Но проснулся я в девять. И, как видишь, вполне адекватен. Посмотри хотя бы: ее вещи все на месте?
Голицын обвел глазами каюту.
– Вроде шубы нет.
– Вот видишь!
– А сапоги на месте.
– А она вчера на ужине в чем была?
– Ну, в ботфортах.
– А это что, не сапоги? – ехидно спросил Сема.
– Ты хочешь сказать, что она накинула шубку и в замшевых ботфортах сошла на берег?
– Там, конечно, не лето, но и не зима, – философски заметил Зебриевич.
На улице на самом деле была плюсовая температура. Снега ни в Хельсинки, ни в Стокгольме, где они причаливали вчера, ни здесь, в Таллине, не было и в помине. И даже радовали глаз зеленые газоны. Погода продолжала преподносить сюрпризы.
– Да, это похоже на правду, – задумчиво сказал он. – Раз нет ее шубы и самой Анжелики нет ни у нас в каюте, ни у вас, ни у Сажиных, значит… Не могла же она испариться?